Республика ШКИД (большой сборник)
Шрифт:
— Откажут мне теперь, — сказала мать тихо.
— Пускай, — буркнул Роман, а про себя подумал: «Ни котлеток, ни лапок ихних не надо».
КОНЕЦ ФАРАОНОВ
ПРОИСШЕСТВИЕ У КИНЕМАТОГРАФА
Падал мягкий ленивый снежок. Было тепло. На узкой, как щель, Садовой улице толкались извозчики, автомобили и трамваи, бежали торопливо прохожие. Был шумный вечерний час, когда город начинал развлекаться.
Роман, Женька и Пеца прошли площадь Сенного рынка. Вдали замелькали
И вот, когда кинематограф был уже почти рядом, на улице что-то случилось. Прохожие вдруг замедлили свой бег, кто-то остановился, с тревогой поглядывая в сторону рынка и указывая туда рукой. Бешено мчавшийся лихач на всем скаку осадил лошадь. Сидевший в пролетке господин в шляпе поднялся и через голову извозчика стал смотреть вперед. Ехавший трамвай захлебнулся звоном и, рыча тормозами, встал. За ним немедленно остановился другой. Кто-то испуганно спросил:
— Что случилось?
— Раздавили, наверное, кого.
Но, заглушая слова, совсем близко зазвенело разбитое стекло.
Городовой, стоявший на углу Гороховой, заметался, кинулся, было на шум, потом остановился и вдруг, отчаянно засвистав, бросился в противоположную сторону по Гороховой улице.
А по тротуару и мостовой, громко и невнятно галдя, побежали люди. Опять где-то рядом треснуло и зазвенело стекло. На тротуаре около больших витрин кафе-ресторана быстро выросла толпа. Она сперва покрыла всю панель, потом сползла на мостовую, растянулась на всю улицу, останавливая на пути извозчиков, автомобили, трамваи. Все что-то кричали. Рядом с Романом скуластый мужчина в рваном зимнем пальто надрывался:
— Бе-ей! Бе-ей!
Роман видел, как над толпой, освещенный ярким светом витрин вырос человек. Человек замахал руками и, что-то хрипло прокричав, исчез. Большое зеркальное стекло, за которым виднелись столики и люди, сидевшие за ними, вдруг треснуло, сверкнуло, как молния, тысячью ослепительных зигзагов и грузно, со звоном осело на мостовую. Из образовавшейся дыры густо пошел пар, и в пару заметались сидевшие за столиками люди.
— Бьют! — взвизгнул Пеца. Толпа залила уже всю улицу. Вдали над головами взметнулся флаг, и несколько голосов сперва тихо, потом все громче запели:
Отречемся от старого мира,
Отряхнем его прах с наших ног
Толпа заколыхалась и тихо двинулась вперед по улице, увлекая за собой и ребят. И уже на всю улицу гремело подхваченное всеми:
Вставай, поднимайся, рабочий народ!
Иди на врага, люд голодный!
Раздайся клич мести народной…
Ребят понесло мимо кафе с разбитыми стеклами, в котором испуганные официанты гасили свет и поспешно закрывали ставнями окна.
Толпа стремительно двигалась вперед. Роман, забыв про все, шел вместе с толпой.
Роман вспомнил рассказы Кольки о девятьсот пятом годе, о забастовках рабочих, вспомнил картинку из какого-то журнала, на которой точно так же, как сейчас, шли люди с флагами.
Женька испуганно глядел по сторонам и все пытался
выскочить из толпы. Он трусил.— В кинематограф опоздаем. Вылезайте! — закричал он наконец.
Тогда ребята кинулись наперерез толпе, стараясь выбраться на панель. Но толпа вдруг останов вилась. Минуту все толкались в нерешительности на месте, потом сперва медленно, а затем быстрее и быстрее все попятились назад. Впереди тревожно закричали:
— Спасайся! Фараоны!
Люди шарахнулись в разные стороны. Улица сразу опустела. Ребята растерянно остановились посреди дороги, поглядывая на редкие фигуры демонстрантов, бежавших мимо. Мужчина в тяжелом ватном пальто, увидев мальчишек, грубо толкнул их на панель.
— В подворотню, пащенки! — закричал он, толкая их в калитку. — Марш в подворотню!
В подворотне было много народу. Все стояли, молча прислушиваясь.
Вот вдали послышался дробный стрекот. Топот быстро разрастался и скоро перешел в оглушительный треск. А через минуту мимо ворот, выбивая из камней голубые искры, с грохотом промчался отряд конных городовых.
— Господи! Господи! — прошептал кто-то из стоявших рядом с Романом. — Всех бы передавили!
Роман взглянул на своего спасителя. Мужчина стоял, вытирая лицо платком, и, злорадно улыбаясь, бормотал:
— Проехали, проклятые!
Снова на улице стало тихо и покойно, как будто ничего не случилось. Поползли трамваи, побежали люди. Только в кинематограф ребята не попали — было уже поздно.
На другое утро дед в праздничной рубахе ходил по квартире.
— Ведь это разве мыслимое дело, чтоб царя сразу скинуть. С ума спятили, с флагами ходят, чума их забери.
Сестры не было, она ушла в город глядеть, гулять. Мать пошла было на рынок, но скоро вернулась, ругаясь. Все магазины и рынки были закрыты.
— А как же в школу? — спросил Роман.
— Нет сегодня школы. Распустили вас.
Быстро одевшись, Роман выскочил на двор. День был морозный, солнечный. Во дворе было не по-обычному тихо и пустынно. Кузница была заперта большим висячим замком, закрыты были и мастерские. Двор словно вымер. Зато с улицы доносился непонятный, тревожный гул.
Почти у самых ворот Романа догнал Иська.
Старый знакомый проспект с желтыми зданиями казарм и пустынным церковным садом, где только голодные вороны перекликались между собой, проспект, где знакома каждая тумба, сегодня был неузнаваем. Люди, веселые и праздные, толкались на тротуарах, густо, как сельди, шли по мостовой, стояли на трамвайных путях. Трамваи не ходили, не видно было и извозчиков. Только изредка, расхлестывая по сторонам толпу, урча, проносились грузовики, наполненные солдатами с развевающимися красными флагами.
Солдаты кричали «ура». Им отвечала улица, и рев катился вслед за автомобилями, то обгоняя их, то отставая.
— На Невский идем! — крикнул Иська. — Там митинги.
Ребята выскочили на Садовую и пошли посередине дороги. Все тоже направлялись к Невскому. Иногда люди останавливались кучками у расклеенных на стенах плакатов и читали громко вслух:
«ГРАЖДАНЕ СВОБОДНОЙ РОССИИ!..»
Всю дорогу Иська непрерывно говорил о революции и о том, что теперь без царя будет лучше жить и свободнее.