Республика Шкид

Тогда Слаенов напал на третье отделение с новым оружием.

Как-то после уроков шкидцы, по обыкновению, собрались в своем клубе побеседовать и покурить.

Клубов у шкидцев было два — верхняя и нижняя уборные. Но в верхней было лучше. Она была обширная, достаточно светлая и более или менее чистая.

Когда-то здесь помещалась ванна, потом ее сняли, но пробковые стены остались, остался и клеенчатый пол. При желании здесь можно было проводить время с комфортом, и, главное, здесь можно было курить с меньшим риском засыпаться.

В уборных всегда было оживленно и как-то по-семейному уютно.

Клубился дым на отсвете угольной лампочки. Велись возбужденные разговоры, и было подозрительно тепло. На запах шкидцы не обращали внимания.

Уборные настолько вошли в быт, что никакая борьба халдеев с этим злом не помогала. Стоило только воспитателю выгнать ребят из уборной и отойти на минуту в сторону, как она вновь наполнялась до отказа.

В верхней-то уборной и начал Слаенов атаку на независимое третье отделение.

Он вошел в самый разгар оживления, когда уборная была битком набита ребятами, Беспечно махнув в воздухе игральными картами, Слаенов произнес:

— С кем в очко сметать?

Никто не отозвался.

— С кем в очко? На хлеб за вечерним чаем, — снова повторил Слаенов

Худенький, отчаянный Туркин из третьего отделения принял вызов.

— Ну давай, смечем. Раз на раз!

Слаенов с готовностью смешал засаленные карты.

Вокруг играющих собралась толпа. Все следили за игрой Турки. Все желали, чтобы Слаенов проиграл. Туркин набрал восемнадцать очков и остановился.

— Побей. Хватит, — тихо сказал он.

Слаенов открыл свою карту — король. Следующей картой оказался туз.

— Пятнадцать очков, — пронесся возбужденный шепот зрителей.

— Прикупаешь? — спросил Туркин тревожно. Слаенов усмехнулся.

— Конечно.

— Король!

— Девятнадцать очков. Хватит.

Туркин проиграл.

— Ну, давай на завтрашний утренний сыграем, — опять предложил Слаенов.

Толстый Устинович, самый благоразумный из третьеклассников, попробовал остановить.

— Брось, Турка. Не играй.

Но тот уже зарвался.

— Пошел к черту! Не твой хлеб проигрываю. Давай карту, Слаеныч.

Туркин опять проиграл.

Дальше игра пошла лихорадочным темпом. Счастье переходило от одного к другому.

Оторваться темпераментный Турка уже не имел силы, и игра прерывалась только на уроках и за вечерним чаем.

Потом они играли, играли и играли.

В третьем отделении царило невероятное возбуждение. То и дело в класс врывались гонцы и сообщали новости:

— Туркин выиграл у Слаенова десять паек.

— Туркин проиграл пять.

Уже прозвенел звонок, призывающий ко сну, а игра все продолжалась.

В спальне кто-то предупредительно сделал на кроватях отсутствующих чучела из одеял и подушек…

Утром стало известно: Туркин в доску проигрался. Он за одну ночь проиграл двухнедельный паек и теперь должен был ежедневно отдавать весь свой хлеб Слаенову.

Скоро такая же история случилась с Устиновичем, а дальше началась дикая картежная лихорадка. Очко, как заразная бацилла, распространялось в школе, и главным образом в третьем отделении. Появлялись на день, на два маленькие короли выигрыша, но их сразу съедал Слаенов.

То ли ему везло, то ли он плутовал, однако он всегда был в выигрыше. Скоро третье отделение ужо почти целиком зависело от него.

Теперь три четверти школы платило ему долги натурой.

Слаенов еще больше вырос. Он стал самым могучим в Шкиде. Вечно он был окружен свитой старших, и с широкого лица его не сходило выражение блаженства.

Это время Шкиде особенно памятно. Ежедневно Слаенов задавал пиры в четвертом отделении, откармливая свою гвардию.

В угаре безудержного рвачества росло его могущество. Шкида стонала, голодная, а ослепленные обжорством старшеклассники не обращали на это никакого внимания.

Каждый день полшколы отдавало хлеб маленькому жирному пауку, а тот выменивал хлеб на деньги, колбасу, масло, конфеты.

Для этого он держал целую армию агентов.

Из-за голода в Шкиде начало развиваться новое занятие — «услужение».

Первыми «услужающими» оказались Кузя и Коренев. За кусочек хлеба эти вечно голодные ребята готовы были сделать все, что им прикажут. И Слаенов приказывал.

Он уже ничего не делал сам. Если его посылали пилить дрова, он тотчас же находил заместителя за плату: давал кусок хлеба — и тот исполнял за него работу. Так было во всем.

Скоро все четвертое отделение перешло на положение тунеядцев-буржуев.

Все работы за них выполняли младшие, а оплачивал эту работу Слаенов.

Вечером, когда Слаенов приходил в четвертое отделение, Японец, вскакивая с места, кричал:

— Преклоните колени, шествует его величество хлебный король!

— Ура, ура, ура! — подхватывал класс.

Слаенов улыбался, раскланивался и делал знак сопровождающему его Кузе. Кузя поспешно доставал из кармана принесенные закуски и расставлял все на парте.

— Виват хлебному королю! — орал Японец. — Да будет благословенна жратва вечерняя! Сдвигайте столы, дабы воздать должное питиям и яствам повелителя нашего!

Мгновенно на сдвинутых партах вырастали горы конфет, пирожные, сгущенное молоко, колбаса, ветчина, сахарин.

Шум и гам поднимались необыкновенные. Начиналась всамделишная «жратва вечерняя». С набитыми ртами, размахивая толстыми, двухэтажными бутербродами, старшие наперебой восхваляли Слаенова.

— Бог! Божок! — надрывался Японец, хлопая Слаенова по жирному плечу. — Божок наш! Телец златой, румяненький, толстенький!

И, припадая на одно колено, под общий исступленный хохот протягивал Слаенову огрызок сосиски и умолял:

— Повелитель! Благослови трапезу.

Слаенов хмыкал, улыбался и, хитро поглядывая быстрыми глазками, благословлял — мелко крестил сосиску.

— Ай черт! — в восторге взвизгивал Цыган. — Славу ему пропеть!

— Носилки королю! На руках нести короля!

Слаенова подхватывали на руки присутствовавшие тут же младшие и носили его по классу, а старшие, подняв швабры — опахала — над головой ростовщика, ходили за ним и ревели дикими голосами: