Ретро-Детектив-4. Компиляция. Книги 1-10
Шрифт:
В Туле его допрашивал сам председатель чрезвычайки – Дмитрий Гаврилович Прокудин. Лицо главного тульского чекиста было Осипу Григорьевичу неуловимо знакомо.
– Ловко вы устроились, господин Тараканов. Наверное, думали, что в советской милиции мы вас не найдем?
– Я в советскую милицию не устраивался, меня туда мобилизовали.
– Вот как? Значит, не по своей воле вы советской власти служили? А царю-батюшке по своей?
– По своей.
– Отлично, так и запишем: «по убеждениям – монархист». Теперь понятно, почему вы так активно боролись с революционерами.
– Я всю жизнь с уголовниками боролся.
– С уголовниками? Геройски погибший от руки царского охранника большевик Волоков, по-твоему, уголовник?
– Раз убивал и грабил, значит
– Вот ты как поешь! Ну что ж, то, что не запираешься, это хорошо – сэкономишь нам время. Итак, подтверждаете ли вы, господин Тараканов, что в период с тысяча девятьсот третьего по тысяча девятьсот седьмой годы служили в полиции города Каширы? Если да, то расскажите, в каких должностях состояли и чем занимались…
После допроса его втолкнули в крытый автомобильный фургон. Дверь захлопнулась, лязгнул засов, машина дернулась и поехала. Когда глаза привыкли к темноте, Тараканов увидел на противоположной лавке силуэт.
– Не будет ли папироски, мил человек?
Тараканов узнал голос.
– Харламов, ты?
– О! Ваше благородие! Здравия желаю. Не чаял я с вами встретиться.
– Ты как здесь?
– Дык так же, как и вы. По одному делу мы с вами у чека идем. Хотят нас засудить за то, что мы в шестом году в Москве налетчика ловили. Помните? Меня уже третий раз по этому делу допрашивают, и я им все три раза говорю, что ни я, ни вы в этого Волкова не стреляли. Его же охранник положил!
«Выходит, и он им все рассказал. А ведь правда говорят, что полицейские быстрее всех колются», – подумал Тараканов. Он достал папиросы. Бывшие полицейские закурили. «Видать, Трубицын бояться перестал и настрочил все-таки донос. Будь он неладен!»
– Харламов, не знаешь, чего они про это дело вспомнили?
– А черт их знает!
– А тебя давно забрали?
– Вчерась. Я как в комиссариат с обеда пришел, так меня к Трофимцу и пригласили. У него там тип какой-то белобрысый сидел, на немца похожий. Он-то меня и начал допрашивать. Спервоначалу показал приказ губернатора о нашем награждении. Помните, за открытие того экса нам деньжат обломилось? Вам «катя», а мне – «красненькая», будь она неладна… Потом этот белобрысый ваше дело мне дал почитать, формуляр, рапорт об успешной поимке дворянина Волкова. Ну мне деваться было некуда, я все и рассказал. Потом мне очную ставку устроили с нашим председателем исполкома. Он сначала ничего не говорил, мол, позабыл все за давностью лет. Белобрысый велел меня увести, а когда через час меня обратно привели, Трубицын уже все вспомнил и рассказал во всех подробностях. Говорил, что били вы его смертным боем, склоняли к признанию! Я на это возразил, что он, гад, врет, но меня уже никто не слушал. В тот же день в Тулу повезли, ночью начальник чекистский допрашивал, а сегодня к следователю возили.
– А как этот белобрысый выглядел, опиши его, пожалуйста.
В это время машина остановилась, и почти сразу же лязгнул замок на двери. Бородатый солдат крикнул сощурившимся от света узникам:
– Ну что, контра, приехали! Выходь!
Когда Тараканов спрыгнул на землю и огляделся, то увидел, что автомобиль стоит во дворе Тульского тюремного замка.
Глава 8
Везение
Ему опять повезло. Во-первых, следователем Тараканову назначили Лешку – родного брата бывшего надзирателя Тульского сыскного отделения Ивана Владимировича Маслова. Лешку арестованный не узнал, что было не удивительно – он его только пацаном и видел. А вот следователь бывшего начальника брата помнил хорошо. Вечером, за ужином Алексей поведал Ивану о своем новом подследственном, после чего был с пристрастием расспрошен и получил несколько ценных указаний, суть которых сводилась к тому, чтобы с расследованием не спешить и затянуть дело на как можно дольше. На следующий день старший Маслов отправился в Каширу, где сначала довел своим рассказом Анастасию Александровну до истерики, а потом
велел ей собираться, взять с собой денег и ехать с ним в Тулу. Там мадам Тараканова поселилась в принадлежащем Осипу Григорьевичу доме, стала носить мужу передачи и ждать, чем окончатся масловские хлопоты.Во-вторых, 6 июля в Москве убили немецкого посла графа Мирбаха, и всех тульских чекистов бросили на ликвидацию контрреволюционных эсеровских отрядов. Чекисты об Осипе Григорьевиче на время забыли.
В тюрьме Тараканов просидел до ноября. Несколько раз его включали в списки заложников, подлежащих расстрелу в случае возникновения каких-либо крупных контрреволюционных выступлений. В начале сентября, после убийства Урицкого и покушения на Ленина, перестреляли половину заключенных. По тюремному телеграфу он узнал, что среди расстрелянных был и Харламов.
По ночам в камере никто не спал. Тараканов лежал на нарах, уставившись в потолок, и вспоминал свою жизнь. Вспоминал, вспоминал и вспомнил, где раньше видел председателя тульской ЧК. Его портрет долгое время красовался на стене напротив рабочего стола Тараканова. Тульское полицейское управление с 1906 года разыскивало мещанина Прокудина за разбойные нападения на винный погреб на Суворовской улице и на транспортную контору на Воздвиженской, в ходе которого из кассы было похищено 1000 рублей наличными, а у служащих конторы – три бумажника, серебряные часы, барашковая шапка и меховая куртка.
Утром поручик Ройзман, с которым Осип Григорьевич поделился своим открытием, рассказал на эту тему анекдот:
– Поссорились начальник уездной ЧК со своим помощником. Начальник и давай его поносить: «Я до переворота все-таки поездным вором был, а ты – простой карманщик!»
Камера долго смеялась. Ночью веселого поручика увели. Обратно он не вернулся.
Хлопоты братьев Масловых принесли результаты. Кто-то из тульских чекистов получил тысячу золотых рублей, и 6 ноября 1918 года Осип Григорьевич вышел из заключения по амнистии в честь годовщины Октябрьского переворота. Жена, встречавшая его у дверей тюрьмы, поначалу законного супруга не признала – голова амнистированного врага народа была совершенно седой.
– Хватит, пожили при новой власти, пора и честь знать. Поедем к дядюшке, в Юрьев!
– В Юрьеве немцы.
– Ну и что? Я тоже немка, и сын твой немец наполовину.
– Не пустят нас туда.
– А мы никого спрашивать не будем. Я слышала, что в Петербурге можно найти проводника в Финляндию, а оттуда до Эстляндии – рукой подать.
– А мать?
– А что мать? И мать возьмем.
– Она не поедет.
– Ося! У нас денег выкупать тебя больше нет. А большевики про тебя не забудут. Сегодня – амнистировали, завтра – репрессируют. Ты посмотри на себя – только кожа и кости остались, ты в следующий раз и месяца в тюрьме не протянешь. Но месяца тебе и не дадут – сразу к стенке поставят. Едем!
Разговор происходил в самой маленькой комнате тульского дома Тараканова. Точнее – его бывшего дома. Декретом от 20 августа частная собственность на недвижимость в городах с населением свыше 10 000 человек была отменена. Из собственника Тараканов превратился в квартиронанимателя, и полагалось ему не более 6 квадратных аршин на одного члена семьи. Поэтому Осип Григорьевич с супругой довольствовались комнатой, в которой раньше жила кухарка.
Тараканов докурил папиросу и решительно махнул рукой:
– Едем! Но сначала надо с матерью поговорить.
– Ну разумеется, нам же в любом случае в Каширу ехать – Ваньку забирать. Только давай я одна съезжу, а? Вдруг на Трубицына наткнемся?
– Одну я тебя не пущу.
Мать не поехала. Он уговаривал ее несколько часов, приводил кучу доводов, грозил, давил на жалость. Мать внимательно слушала, кивала, но ехать отказалась категорически:
– Вы, детки, езжайте, вам и впрямь тут делать нечего. А я уж останусь. Куда мне на старости лет? Да и с хозяйством что делать? Ведь не брошу я его. Езжайте, авось через пару-тройку лет в стране поспокойней станет, свидимся.