Ретро-Детектив-4. Компиляция. Книги 1-10
Шрифт:
Через пять минут явился сутулый человек лет пятидесяти в заношенном сюртуке. Управляющий представил его помощником главного бухгалтера.
— Аркадий Митрофанович, скажите, много ли народу получило у нас расчет за последние два месяца?
— Если брать во внимание нижних служителей, то семь человек.
— А без нижних служителей? — спросил Тараканов.
— Четверо. Все конторщики.
— А каковы причины увольнения?
— У всех разные. Ильин запьянствовал, Смирницкий выгодно женился и теперь служит у своего тестя, Свирин получил наследство, а Лантайс уехал на родину, в Ревель.
Тараканов задумался. Все четверо на роль помощника афериста подходили одинаково. Придется
— Давайте поговорим о них поподробнее. Итак, Ильин. Всегда был склонен к пьянству?
— Всегда. Он к нам поступил по протекции и держался на месте до тех пор, пока была в силе его рука. Как только эта рука из банка убралась, мы его уволили. Говорят, что он сейчас на излечении в больнице, на Пряжке.
— Понятно. Скажите, а как алкоголик мог работать в банке? Вы не боялись, что он начнет воровать?
— Знаете, Ильин, при всех его недостатках, был патологически честен. На службу мог неделю не являться, когда у него запой случался, это да, ходил в каких-то обносках, но никогда ни одной копейки из кассы не позаимствовал. Да и дядюшка ему всегда деньгами помогал.
— Хорошо-с. А Смирницкий?
— Этот молодой человек обладает такой примечательной внешностью, что может позволить себе вообще не служить. Он из альфонсов. Всегда возле него цветник из дам. Ему оставалось только выбирать. Вот он и выбрал дочку купца-миллионщика. Об их свадьбе даже газеты писали, до того роскошна была. Папаша-то невестин вначале ни в какую не хотел дочку за нашего Андрюшку выдавать. Но та пригрозила уксус выпить, пришлось купцу уступить. Видел я Андрея Львовича недавно в «Аркадии». Прикатил с целой ватагой прихлебателей на собственном авто, заняли они отдельный кабинет, а потом туда хористок пригласили. И заметьте, без молодой жены был!
— С этим тоже все более-менее ясно. Пойдем далее. Свирин. Вам известно, от кого ему досталось наследство?
И управляющий, и Аркадий Митрофанович покачали головами.
— Нет, он ничего не говорил, — признался Генрих Карлович, а Аркадий Митрофанович добавил:
— Он сказал мне и другим сослуживцам просто, что вот, мол, я получил наследство и служить более не намерен.
— А не говорил он вам или не слышали ли вы от других, как велика сумма доставшегося ему состояния?
Генрих Карлович опять отрицательно помотал головой, а помощник главного бухгалтера ответил:
— Сто тысяч.
— Это вы слышали от него самого?
— Да, он сам говорил, что получил сто тысяч.
— Это вы помните положительно?
— Положительно, господин полицейский.
— А когда Свирин заговорил о наследстве, задолго ли до его получения?
Аркадий Митрофанович задумался.
— А вы знаете, это обстоятельство, признаться, сейчас меня самого стало несколько удивлять.
— Почему же?
— Изволите ли видеть: Свирин, на мой взгляд, вообще человек слабохарактерный. Жил он всегда выше своих средств, всегда и почти у всех здесь в отделении состоял в неоплатном долгу. Странно, что о наследстве своем человек такой заговорил только дней за пять до его получения…
— To есть вы полагаете, что его характеру было бы свойственнее, скорее, все разболтать, похвастать?
— Да, во-первых, похвастать, а во-вторых, постараться поднять свой крайне расшатанный кредит. Кроме того, есть еще одно обстоятельство, которое меня теперь ужасно поражает.
— Какое?
— Одно маленькое совпадение.
— А именно?
— Я сейчас узнал, что вклад был выдан в понедельник, в канун Благовещения. В Благовещение мы закрыты, по воскресеньям тоже. Так вот, Александр Петрович Свирин, как я сейчас припоминаю, отпросился от службы для получения причитающихся ему по наследству денег в субботу, двадцать
второго марта, и просил отпустить его на три дня. Так как из этих трех дней присутственным был только понедельник, я о его просьбе по начальству докладывать не стал и отпустил своею властью. А двадцать шестого он явился и сразу же заявил о своей отставке. Но… я не знаю, это, может быть, одно только совпадение…— Мы это обязательно проверим. Теперь о последнем. — Тараканов заглянул в свою записную книжку. — Лантайс.
— Отто Федорович прослужил в нашем банке более тридцати лет. К сожалению, выше должности помощника бухгалтера подняться не смог, может быть, по этому поводу и был обижен, не знаю, во всяком случае, на службе это никак не сказывалось, работал он безупречно. А в конце апреля Лантайсу предложили место бухгалтера-инспектора в банкирской конторе в Ревеле. Он не раздумывая согласился. Он и родом оттуда.
2
Записав адреса и полные данные всех заподозренных и получив от управляющего банком на расходы кредитный билет с изображением государя Николая I, Тараканов поехал на Литейный, в меблирашки Смирнова.
Смирнов, справившись с книгами, стоявшего у него в марте помощника присяжного поверенного припомнил.
— Да, жил такой господин, восемнадцатого марта прибыл из Москвы, двадцать четвертого марта в Москву же убыл. Жилец был тихий, скромный, не кутил, барышень не водил, внес задаток, а когда выезжал, рассчитался сполна.
Коридорный о Павле Петровиче Рудакове дал самые лестные отзывы.
— Постоялец постояльцу рознь, бывает и такой, что ему не то чтобы угодить, а еще, насупротив того, назло всячески стараешься сделать. Займет такой комнату, и, конечно, с первого раза ты к нему всей душой. И «что прикажете-с», и «слушаю-с», и «сию минуту». Одним словом, все как быть должно. Чуть даст звонок, сейчас к нему бежишь, а он тебе все рыло ворочает аль либо еще того хуже: «болван», да «осел», да «холуй», от него иного слова не услышишь. Ну, и обида разберет. И больше всего шумит да кричит тот, кто хуже всех на чай дает. Это у нас уж верно примечено. Нет хуже оголтелого постояльца. Его бедность-то раздражает, и все ему кажется, будто к нему, из-за бедности-то этой, недостаточное уважение питают.
— А Рудаков не из бедных?
— А бедность али богатство тут ни при чем. Я вам вот как доложу: дайте свинье миллион, все равно толку ни для кого не выйдет. А настоящего господина и при безденежье распознаешь. Бывает, что такой господин у нашего же брата номерного по пятерке на обед занимает, только для него ни трудов, ни денег не жалко-с, потому доподлинно известно, что никогда не пропадут. Вот Павел Петрович из таких был. И мы все к нему как к отцу родному за это относились. И воздалось нам всем сторицей. Наследство они изволили получить, тетушка у них скончалась. Сколько денег было, не знаю, не считал, а только утром он уехал, а вечером привез с собой целый джутовый полосатый мешок денег. Достал из него сотенную, дает мне и говорит: «Сбегай, Гаврила, разменяй, хочу я вас всех, кто мне прислуживал, отблагодарить по-человечески. Да найди лихача, и чтоб непременно коляска на резиновом ходу». Вот какой человек!
— Ну и как, отблагодарил?
— А то! Мне так четвертной билет обломился, швейцару — красненькая. Мальчишка у нас есть, Яшка, так ему и то зеленая бумажка досталась. Павел Петрович шутить еще изволили: «Это тебе, говорит, как моему тезке».
— Постойте. Мальчишка ваш Яков, вы говорите, а постояльца Павлом звали. Какой же он ему тезка?
Коридорный от удивления выпучил глаза.
— И то верно! Может, перепутал Павел Петрович? Яшка — Пашка. Недослышал?
— Может быть. Ну да ладно. Нашли вы ему лихача?