Ретро-Детектив-4. Компиляция. Книги 1-10

ЕНЬКА ТЫ НУЖЕН ОТЕЧЕСТВУ ТЧК СРОЧНО ВЫЕЗЖАЙ САХАЛИН ТЧК ДЕЛО ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВАЖНОСТИ ТЧК ПОДРОБНОСТИ НА МЕСТЕ ТЧК ОТ ТЕБЯ ЗАВИСИТ ОСТАНОВИТЬ ВОЙНУ ТЧК БОРИС

Родин вглядывался в бланк телеграфной депеши, пытаясь через эти сухие строчки вызвать в памяти образ брата. Они не встречались уже очень давно, поэтому основные воспоминания о Борисе были связаны со старокузнецким детством братьев Родиных. И воспоминания эти не были для Георгия особенно приятны. С раннего детства, Боря выказывал большой интерес к военной службе и всему, что было с ней связано. Его мало интересовали шумные нелепые забавы сверстников. Горелки, лапту, салочки он находил глупыми и бесполезными, предпочитая им свою великолепную коллекцию солдатиков. Борис тщательным образом расставлял оловянные батальоны на полу гостиной в соответствии с прусским учебником военной тактики. Уже тогда он представлял себя полководцем и с упоением маневрировал послушными усатыми гренадерами ростом не более двух вершков. Однако физическим развитием Борис тоже не пренебрегал – занимался фехтованием, верховой ездой, а каждое утро, без исключений, обожая дисциплину и всяческий порядок, начинал с холодных обливаний и гимнастики. Что же до стрельбы по мишеням, то тут ему и вовсе не было равных.

Но дисциплину и муштру Борис любил применять не только к себе, и маленький Енька волей-неволей становился одним из оловянных солдатиков старшего брата. Тот, разочаровавшись в попытках взять в соратники буйного и своенравного Всеволода, весь пыл милитаристического увлечения обратил на младшего брата, задумчивого тихоню. Георгий оказался без экзаменов принят в спартанскую школу настоящих мужчин. Занятия начинались ежедневно в шесть утра с того, что добровольный наставник-истязатель гнал сонного брата Еньку в одних кальсонах на обливание колодезной водой или, по сезону, растирание снегом. После гимнастики и фехтования Георгий, потирая синяки, оставленные безжалостной рапирой брата, переходил к теоретической части своего курса обучения. К изучению были обязательны не только труды Карла Клаузевица и Макиавелли, кроме них Родину каждодневно приходилось штудировать учебники баллистики, инженерного дела, а также биографии великих полководцев. На любую ошибку или нерасторопность младшего брата Борис немедля отвечал целой россыпью сухих ядовитых шуточек, стараясь максимально принизить ученика и добиться наилучшего подчинения. В минуты скуки Борисом выдумывались более изощренные упражнения, и Георгий вместо игр и досуга часами тренировался с пятидесяти шагов попадать булыжником, символизировавшим гранату, в маленькое лукошко или под язвительные комментарии брата бесконечно атаковал мешок с песком, грубо наряженный под турка, с помощью тяжелой неуклюжей палки. Но любимейшей забавой Бориса всегда было муштрование брата в стрельбе по движущимся мишеням. Причем главной шуткой было то, что в случае промаха Георгий, подобно охотничьему сеттеру, должен был лезть в болото и бурелом за упущенной глиняной тарелочкой и приносить ее обратно расточавшему иронические замечания брату.

В будущем, выбрав неспокойную профессию военного врача, Георгий не раз вспоминал Бориса добрым словом – и за стрельбу по тарелочкам, и за изнурительные часы, проведенные в фехтовальном зале. Но память об испытанном унижении, холодном и зачастую презрительном отношении брата, безжалостных наказаниях за проступки, все это тяжелым черным камнем лежало на дне души Родина, и фигура Бориса вызывала смутную тревогу. Но делать было нечего, желтоватый листок телеграфной депеши бросал вызов, а пренебрегать подобными вызовами было не в правилах Георгия. Он мог бы отказать брату, но отечеству отказывать не привык.

Родин взглянул на часы, поезд на Тобольск отправлялся рано утром. Оставалось еще время на сборы. Утешив Клавдию Васильевну, взволнованную нежданной весточкой от ее ненаглядного Борюсика, которого она, как и Георгия, помнила еще ясноглазым мальчуганом, Родин принялся паковать самое необходимое в небольшой дорожный чемодан. Помимо теплого белья в него отправился походный хирургический набор, пара склянок морфия, револьвер и несколько книг. Теперь оставалось только послать Ирине в Петербург телеграмму с объяснением своего неожиданного и таинственного исчезновения из Старокузнецка, а также с горячим (насколько это позволял телеграф) заверением в любви.

Утром, отправив заспанного мальчишку в земскую больницу передать записку для Юсупова с извинениями за внезапный отъезд, Родин направился прямиком на старокузнецкий вокзал. Молодой врач вдыхал холодный влажный воздух полной грудью, и предчувствие приключений тревожило его отважное сердце. Извозчик, подъехавший в насквозь отсыревшей за ненастную ночь скрипучей пролетке, с беззлобным удивлением глядел на коренастого зеленоглазого барина, пребывавшего этим хмурым темным утром в таком радостном возбуждении. Решив наконец, что барин не иначе как крепко выпил, он плюнул наземь и, запахнув поплотнее сырой тулуп, пустил лошадь рысью.

Глава 5

Мерно покачиваясь в такт хода поезда, Родин вдумчиво изучал содержимое свежего выпуска «Военно-медицинского журнала». Нехитрое убранство купе его нисколько не смущало. Для комфорта этому опытному путешественнику и аскету мало что нужно, разве что горячий черный чай да сухая чистая постель – и то и другое в поезде было представлено в лучшем виде. А занять свой ум Георгий всегда умел.

Осень уже вступила в свои права, около семи темнело, и лишь бездонная ночь с редкими светлячками фонарей царствовала за окном. Зато днем можно было любоваться красотами природы замечательной поры. Вагоны равнодушно проплывали мимо багряных рощиц, еловых чащоб, бесконечных и бескрайних аккуратных лоскутков полей. Под ними бурлили величественные реки, безмолвной гладью чернели глазницы озер, а в небе вереницы птиц мигрировали по своим птичьим тропам. Не склонный к рефлексии, Георгий все же немного хандрил из-за разлуки с Ириной, а набирающая силу осень вторила ему картинками рыжей печали и туманными далями. Впрочем, лучшее средство от хандры – путешествие, и с каждым километром наш герой все более исцелялся от этой русской болезни. Вот уже и красавец Урал остался позади, а впереди были еще сотни и сотни километров пути, и среди них суровые, жестокие и печально известные края каторжных тюрем-централов – мест последнего пристанища многих ссыльных и поселенцев.

– Тобольск, подъезжаем к Тобольску! – растягивая буквы и отчаянно окая, известил пассажиров важный обер-кондуктор.

Георгий отложил в сторону журнал и засобирался, приводя в порядок костюм. Ему захотелось глотнуть свежего воздуха и немного размяться на станции, однако планы его претерпели существенные изменения.

Поезд Родина качнулся и остановился у перрона вокзала, поравнявшись с каким-то скорым составом на соседних путях. У лестницы вагона стояли два младших офицера и всматривались в лица выходящих пассажиров. Увидев Родина, военные приветствовали его и пригласили проследовать в вагон скорого поезда, многозначительно добавив полушепотом:

– Дело государственной важности!

Стоянка в Тобольске обещала быть долгой, и Георгий без колебаний принял таинственное приглашение.

В плохо освещенном купе скорого, спиной ко входу, стоял военный и разглядывал пестрый люд перрона. Офицеры, сопровождающие Родина, четко рапортовали:

– Ваше высокоблагородие, господин Родин доставлен! – И вышли вон.

Полковник повернулся, и в нем Родин узнал своего брата Бориса. Красивый и статный, с молодцеватыми усами; форма на ладной фигуре сидела превосходно. Крепко обнявшись, по приглашению Бориса братья уселись на диване.

– Еня, а ты молодцом, приятно посмотреть, каким бравым ты стал. Мне Всеволод писал. Не зря, не зря, видать, я тобой занимался и ковал из тебя мужчину. Сделал из тебя человека!

Борис дружески хлопнул брата по плечу и с искренним удовольствием посмотрел на Георгия.

Минутой позже он вдруг посерьезнел и перешел к делу:

– Нам с тобой раскачиваться времени нет. Вот материалы по делу, ради которого ты проделал весь этот путь, и верю, не остановишься на полдороге.

Борис передал брату пухлую зеленую папку с золотым тиснением:

– Здесь все, что есть. Расскажу кратко предысторию, а ты мотай на ус. – Борис закинул ногу на ногу и начал повествовать: – Как ты, наверное, знаешь, политика ныне не простая – Япония готовит кампанию против России. Скажу больше: разведка и контрразведка японцев настолько сильны, что мы не успеем противопоставить им ничего серьезного. Скорее всего, они нас уничтожат стремительным ударом, – тут Борис сделал паузу и торжественно посмотрел на брата, многозначительно покручивая ус.

Георгий с шумом выдохнул и развел руками.

– Ну если ты это говоришь – остается только… не знаю что. И каков план? А что говорит разведка, почему проморгала? Мы же Россия! История, сила… Глыба! – Георгий упрямо мотнул головой.

Борис, задумчиво наблюдая за горячностью младшего брата, продолжил:

– Наша разведка сработала отлично. Увы, Еня, Россия и правда глыба, и часто это неповоротливая глыба. А у государя много наушников и «советчиков». В общем, все это довольно сложно устроено, как-нибудь потом расскажу, – навел тумана Борис. – Скажу только, что моя группа как раз занималась разработкой и воплощением этой операции. Подразделение это абсолютно засекреченное, без званий, чинов и настоящих имен. Мы его называем просто клубом. Русским клубом. Операция настолько тонкая и засекреченная, что я не могу о ней говорить никому, даже государю.