Реверанс со скальпелем в руке

– Манечка, собирайся - тебя выписывают. На улице лето… хочешь на Озера?
– присел он возле меня, - можно бы в парк, но там парковка далеко, а к Озерам хороший подъезд. Солнце, нужно многое тебе рассказать, только давай на свежем воздухе? Это я настоял на твоей выписке.

***

Шония настоял на разговоре с лечащим Маши и психологом. Причина этого была серьезной – Маша удалялась семимильными шагами. Даже по сравнению с тем первым днем разница на его взгляд была ужасающей. За эти полтора месяца она стала совершено закрытой, отвечала односложно, прятала глаза… А если взгляд удавалось поймать, Георгия буквально скручивало от боли, которая в нем жила. И это при том, что болей у нее не было. А когда психолог предложила подселить к ней соседку – спокойную, приятную женщину, всё стало только хуже – если не было процедур или занятий, Маша отворачивалась к стене и делала вид, что спит. А ночами не спала, тихо ворочалась, иногда стояла у окна.

– Она плохо ест, буквально заставляет себя – я сам наблюдал это. И почти не поправляется. Понятно – эта её еда та еще дрянь! – пытался он донести свою мысль, - но там совсем нет потребности в общении, хотя она вспомнила почти всех. Но для неё мы… будто картонные персонажи – ни о чём! Вы помните, Виталий Иванович, как вначале она встречала меня, ждала… Понятно - всё дело в том, что помнила по какой-то причине только меня. Но не теперь же? Её будто ест что-то изнутри, она опять тает, слабеет. В общем, так - у меня хренова куча отгулов. В связи с ковидом количество плановых операций снизилось. А с Маней - вопрос жизни и смерти, так что я её забираю. Не сдвинется ничего – приду опять на поклон к вам, но, Санна…!

– Вы правы, на контакт она категорически не идет, и я просто дала ей время. Но все показатели демонстрируют улучшение.

– Физической формы, - поддакнул Шония, - а у неё горе вселенское в глазах! Там такое плещется – у меня озноб по телу. Ей выйти отсюда нужно… она в окно постоянно смотрит – лето там. Отвезу… куда захочет, туда и отвезу. Не смотрите так, дорогой Виталий Иванович… не нужно меня предупреждать о само собой разумеющемся. И раз уж так вышло, что все в курсе моих чувств, то сразу скажу – мне Маша нужна вся.

– Гоша, а дети? Они могут встретить её не очень приветливо, - осторожно полюбопытствовал Гнатюк.

– А с мужиками я договорился. Они настороже, конечно, но это нормально. Радости особой нет – тоже предсказуемо… посмотрим. У меня опять нет выхода. И денег тоже.

– С местами в стационаре проблема… я не против выписки, - высказалась психолог, - а вы, Георгий Зурабович, излишне драматизируете. Я вижу перед собой спокойную, пускай и излишне молчаливую женщину. Но длительная кома в любом случае - частичное поражение мозга. Даже если оно небольшое, изменения личности неминуемы.

– Не буду спорить со специалистом. Готовьте выписку, Виталий Иванович.

***

Шония принес для меня одежду – бельё, длинный сарафан, в который я с облегчением влезла, и легкую кофту. Подождал за дверью пока я оденусь, оглядел с улыбкой и подхватив на руки, понес по длинному больничному коридору. В этом был смысл – сама я шла бы долго, а еще можно было прикрыть глаза, чтобы больше не видеть этих стен. Я не просто понимала – четко знала, что работать здесь больше не смогу.

Большой внедорожник легко принял меня внутрь - Шония усадил на задние сиденья, застеленные чистой простыней, где лежала еще и большая подушка, и доложил:

– Подумал, как было бы удобнее мне. Вдруг захочется полежать? Мань… - заглянул мне в глаза, - сейчас начнем другую жизнь, слышишь? Нет… не хочешь ты слышать. Ладно, попробую донести, но на природе… я уже сам тут задыхаюсь.

– Спасибо, Георгий Зурабович, - прошептала я, рассматривая улицу, людей, небо в просветах между ветками.

– Давай с этой минуты – Георгий? – предложил он, садясь на водительское сидение.

– Хорошо, - а почему и нет? О субординации в любом случае уже можно не думать.

На Озерах было малолюдно, все-таки будний день. И еще здесь было хорошо – не жарко, солнце не слепит, по зелени ветерок пробегает, птицы поют – то песни слышатся, то скрипы. Те, которые песни, похожи на свирель Рауля…

– Сейчас мы во всем разберемся, Машенька, но разговор будет непростым. Из машины выходить не будем, просто двери распахну. Смотри на озеро, дыши… Ты так переживаешь из-за своего Сергея? – стал вдруг его голос напряженнее.

– Сергея…?
– рылась я в памяти, - Сергея не знаю… пока не вспомнила. А должна… из-за него? Кто это?

– Так… я даже жалею сейчас, что Санна отсутствует, хотя толку с неё…! Сергей – твой бывший муж. Вы расстались, развелись и ты очень переживала. Он хочет вернуться к тебе, даже настаивает на этом, - потянулся он ко мне, и я привычно дала руку для поцелуя.

– Ну вот как ты это делаешь?! На колено встать хочется. Маша? Сергей ждет тебя в вашей квартире.

– А это обязательно? – паниковала я. Начала болеть голова – как я ни напрягалась, вспомнить не получалось, а это всегда головная боль - такие попытки. Психолог советовала просто отложить их, будто добровольно отодвигая мысленно вдаль – мозг потом вытащит сам и безо всяких усилий.

– А можно… как-то без него? Без Сергея?

– Можно, ты даже не увидишь его, если нет такого желания, - успокоил меня Георгий и мы надолго замолчали, глядя, как ветерок морщит воду, как расходятся круги от мелкой рыбешки, капает в воду какая-то мошка… Потом он вздохнул и продолжил свой трудный разговор:

– Твоя квартира занята Сергеем, но сейчас не до разборок с ним, тут ты права. Значит, немного поживешь у нас – заселишься в спальню, а мне без разницы, могу спать и сидя, не то, что на диване. Ты помнишь – у меня два сына: Дане четырнадцать, Дато тринадцать?

– Тринадцать… - встрепенулась я, в памяти всплывало… будто и правда из глубины поднималось на поверхность, становясь доступным для сознания: - Сын Дато? И Автандил. Я помню… и Нуца. Она не будет против?

– Мы развелись с ней, Нуца уехала жить в Грузию – там её Родина, там вся её жизнь. Сыновья остались со мной, захотели так сами.

– Сыновья… - зашевелилась я в нетерпении, - Нужно их согласие, наверное. Мы спросим?

– Ты не против поехать ко мне домой и поговорить с мальчишками, я правильно понял, Маша?

– Не мальчишки… уже почти мужчины. А какого цвета у них глаза?
– непонятно от чего замирая, допытывалась я.

– Черные. Черные у них глаза – как у матери, - обеспокоенно смотрел на меня Шония. И я постаралась успокоиться и успокоить его. Глубоко вдохнула, посчитала в уме – «un, deux, trois, quatre...»

– Мань, ты улыбаешься, - расцвел он, - да ты улыбаешься?! Дай чмокну в щечку, солнце моё! – потянулся он ко мне.

Это всё – и ласково-восторженное «солнце», и выражение счастья на его лице непонятно с чего… Из-за одной моей улыбки? Вспомнилась вдруг черноглазая ревнивая Нуца, слова её тогда… Безо всяких усилий вспоминалось, просто день откровений какой-то! Но не Сергей – там ни проблеска. Да и не об этом сейчас…