Ревет и стонет Днепр широкий

Расстояние между Демьяном и толпой все сокращалось. Слышно было уже, люди говорили все сразу, кто–то даже кричал. А впереди бежала какая–то женщина. В чем дело? Она впереди идет или, наоборот, убегает, а люди за ней гонятся? Господи боже мой! Может, снова знахарки кого–нибудь в селе ведьмой нарекли? Сейчас поймают и учинят жестокий самосуд! Или покрытку чью–то выгоняют из села? Догонят, разденут, измажут дегтем, а потом еще и в перьях вываляют! Спасать нужно, помочь, просветить темный народ!

Демьян пошел быстрее, навстречу горемычной женщине и против толпы.

Толпы он уже не видел, не смотрел на нее — сплошная масса людей. Он видел только женщину, бежавшую шагах в пятидесяти впереди толпы, да и от него уже находившуюся, пожалуй, в двухстах шагах. Юбка била ее по ногам, ветер надувал сорочку, платок развевался крыльями над головой. Женщина спешила. И вдруг она что–то крикнула, взмахнула руками и побежала еще быстрее.

Боже мой! Вивдя! Жена!

7

Демьян уже ничего не видел и тоже побежал.

И это была всего лишь минутка, а казалось, все три года войны: они бежали — Демьян навстречу Вивде, а Вивдя — навстречу Демьяну.

— Демьян! Демьянчик! — голосила Вивдя.

Небо сверху, с обеих сторон река, бор — тоже бежали рядом и навстречу. Дорога ковром стлалась под ноги.

— Демьянчик!

Демьян почувствовал это: она камнем упала ему на грудь, ощутил — не руки легли ему на плечи и обвили шею; ощутил — она задрожала, словно подстреленная, и замерла. Вдруг отяжелела, обвисла, ухватившись за шею Демьяна, и потянула к земле.

Но Демьян легко подхватил ее и как пушинку поднял перед собой на руках.

Далее — какое–то мгновение — Демьян ничего не ощущал.

Возможно, он говорил ей что–то; по–видимому, что–то говорили люди, потому что толпа уже окружила его с Вивдей на руках. Надо полагать, прошло много времени, а возможно, всего лишь миг: мелькали лица, толпа бурлила, стоял шум.

Затем Демьян снова пришел в себя — стал яснее различать лица и голоса. Мужчины хохотали и что–то кричали, женщины рыдали и причитали, не менее двух десятков кулаков молотили Демьяна по спине, кто–то целовал в левую и правую щеку, кто–то в плечо.

— Демьян! Живой! Нечипорук! Герой! Здорово! А чтоб тебе пусто было! — кричали мужчины.

— Ой боже ж мой, боже! — причитали, как над покойником, бабы.

Люди вышли встречать Демьяна всем селом. Обычно бывало так: приходил солдат с фронта — и поскорее, первым делом, в свою хату. И люди наведывались уже погодя приветствовать, поздравлять, расспросить о новостях и выпить чарку за здоровье и счастье. Но ведь Демьян был не просто солдат, а герой, целых три месяца село жило вестями из проклятой тюрьмы. Еще вчера знали — ведут на суд и смерть. Еще ночью услышали — Василий, работающий стрелочником на станции, принес эту новость: оправдали, расстреливать не будут! И о том, что Демьян выехал из Киева, в селе eщe утром стало известно — слух опередил его: из Гостомеля до Блиставицы, до Буды Бабинецкой, а из Бабинцев шустрый пастушок полчаса назад принес весточку на быстрых ногах: дядька Демьян уже идут!..

Теперь люди тесно окружили Демьяна на дороге, тянулись к нему, обнимали, поздравляли, говорили добрые слова — матрос Тимофей Гречка размахивал знаменем с надписью: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь! ”

А сомлевшая, потерявшая сознание Вивдя так и лежала у Демьяна на руках.

— Людоньки! — кричали бабы. — Да она ведь неживая! Что же ты ее держишь так, дурень! Положи, положи на землю! Девчата, бегите скорее к речке, наберите хоть в рот воды, побрызгать нужно на сердешную! В горе, голубушка, держалась, а от радости и умереть может! А ну–ка живее!

Демьян осторожно положил Вивдю на землю. Люди расступились широким кругом. Софронова Домаха сунула кому–то из женщин своего Савку, который вопил благим матом, и принялась отхаживать Вивдю.

— Ну, теперь буржуазии амба! — все кричал и кричал Гречка, ударяя при этом кулаком то себя в грудь, то Демьяна по спине. — Раз в нашем селе объявился герой революции — аврал, под стенку паразитов, и война дворцам!

— Вивдюшка! — наклонился Демьян к жене.

Да, это было ее лицо! Три года не мог точно вспомнить, какое же оно есть, личико любимой молодой жены, — а теперь вот видит: именно такой он ее и представлял себе.

Только сильно осунулась и такая бледная–бледная, словно прозрачная, просто насквозь светится…

Демьян еще не знал, что лицо любимой в разлуке всегда как бы тускнеет, такие знакомые, дорогие черты как бы окутываются туманом и стираются — вечная мука для всех влюбленных в годину разлуки, — и три года горько упрекал себя, что забыл, как выглядит любимая; уж не утратил ли он ее любовь или же она его?

Нет, нет! Именно такой он и видел ее все время — в солдатские ночи, в окопах, на часах, под пулями в бою.

— Вивдюшка! Милая! Опомнись!

Девчата подбегали одна за другой и брызгали Вивде на грудь, на лицо. Бабы мочили платки и прикладывали ей к вискам, под сердце.

И Вивдя открыла глаза.

— Смотрит, смотрит! Уже смотрит! — покатилось в толпе. Вивдя смотрела. И видела Демьяна. Глаза Демьяна были близко–близко от ее глаз. Минутку она еще не могла ничего сообразить: глаза ее сначала уставились в одну точку, потом беспокойно забегали — и взгляд ожил. А со взглядом возвратились и силы. Вивдя порывисто села.

— Уже села! Уже сидит! — загудели в толпе.

Демьян протянул к ней руки, но она уже вскочила сама и сразу же бросилась снова Демьяну на грудь.

— Ура! — завопил Тимофей Гречка, и вслед за ним закричали «ура» все находившиеся в толпе молодые парни.

— Солдату Демьяну Нечипоруку, гвардейцу и гренадеру, герою революции — ура!

Это «ура» казалось, затопило весь свет. А Вивдя прижималась, тянулась к Демьяну, припала к его груди, прятала лицо в плечо, целовала руки, в губы целовала. С тех пор как свет стоит, такого еще не видывали в селе, чтобы при людях да так прижималась молодица, пускай и к законному мужу! Чтоб так вот при людях миловаться, да еще и — стыд какой! — целоваться…

Но ведь с тех пор как свет стоит, еще не было такой страшной войны, не было и революции, и герой революции еще никогда не появлялся с того света. А солдатке, к тому же и молодке героя революции, пускай все будет дозволено!

И люди радовались, доброжелательно подзуживали или стыдливо отворачивались. Девчата всхлипывали, бабы голосили.

А Вивдя, прижав Демьянову шею так, что он уже не мог и дохнуть, прошептала ему потихоньку на ухо:

— Демьянчик! Ребеночка от тебя хочу…

И второй раз за эти короткие минуты почувствовал солдат Демьян, что он уже ничего не ощущает, что ноги его немеют, и всего его словно пронизывает током, и кажется, что под ним прогибается сама земля.