Ревик
Шрифт:
В глазах людей он выглядел, вероятно, на тридцать.
Не старше тридцати пяти.
Не моложе двадцати семи или двадцати восьми.
Его прямые чёрные волосы вороного оттенка свисали неровной линией, сейчас частично прикрывая глаза.
Те же глаза сверкали в тусклом потолочном освещении, пока он продолжал осматривать комнату. Его радужки были неразличимо бледными, почти полностью лишёнными света. Длинные волосы соответствовали нынешней человеческой моде, но он был относительно чисто выбрит в сравнении с многими человеческими мужчинами его возраста и носил лишь небольшую щетину в сравнении с полноценными
Однако поскольку он сливался с толпой и притворялся человеком, её не удивило, что он позволил волосам отрасти.
И всё же она невольно заметила, что длинные волосы придавали ему скорее воинственный облик, нежели небрежный мягкий образ человеческого хиппи. Отчасти дело могло быть в нехватке волос на лице и в резких жёстких чертах лица, которые ничем не смягчались, но Кали подозревала, что дело не только в этом.
В той же манере длинные волосы делали его больше похожим на видящего.
Он не был красивым мужчиной, серьёзно.
Его черты лица сочетались меж собой слишком дисгармонично.
Его огромные глаза смотрели пристально и напоминали лампы на фоне загорелой кожи, высоких скул и немаленького носа. Его тонкие губы образовывали твёрдую линию над жёстким выдающимся подбородком, и в глазах тоже жила резкость, делавшая его скорее запугивающим, нежели красивым.
Он определённо не был хорошеньким, как многие её братья, ведь мужчины-видящие относительно славились симметричными чертами и красивыми лицами.
Но он был по-своему привлекательным.
Он также обладал яркой внешностью… даже сложно было отвести взгляд.
Кали видела, что странные серебристые света скрывают и затмевают его aleimi, и для неё это гасило ту привлекательность, но она знала, что те же света несомненно произведут противоположный эффект на других.
Даже сейчас она видела взгляды человеческих женщин, заметивших его.
Европейская репортёрша окинула повторным взглядом его лицо, затем худое тело с широкими плечами, смерив его откровенно оценивающим взглядом. Как будто сама того не замечая, она облизнула губы и продолжала смотреть на него. Её зрачки расширились, пока она пялилась на него в поношенных джинсах с кожаным ремнём. Тонкая тёмно-зелёная футболка, которую он носил, льнула к поджарым мышцам груди от пота, оставляя тёмное пятно от его шеи до грудной клетки.
Несмотря на удушающую жару, он также носил куртку — тонкую, кожаную и облегающую. Это говорило Кали, что к его боку пристёгнут как минимум один пистолет, а то и больше.
Что касается его, то он практически не обратил внимания на репортёршу.
Кали видела, как он бегло среагировал на взгляд женщины, мельком глянув на её обнажённые ноги, заметив отсутствие лифчика и продолжив осматривать комнату. Когда его разум вернулся к работе, он снова надел пустую рабочую маску тренированного разведчика.
Кали заметила, что у него эта маска была особенно неподвижной, особенно по меркам его возраста.
Если бы не характерные маркеры в его свете, она посчитала бы, что он намного старше. Неудивительно, что Галейт обращался с ним в такой же манере, давая обязательства, значительно превосходившие его годы.
Дигойз Ревик скрылся за этой маской и снова растворился в толпе, ускользнув из её поля зрения
и продолжая как призрак обходить периметр.Это нервировало её, даже если не знать, зачем именно он здесь.
На дворе был 1974 год.
Никсон только что ушёл в отставку с поста президента Соединённых Штатов после одного из худших политических скандалов ХХ века, который хотя бы не привёл к настоящей войне. Приютившая Кали страна, Соединённые Штаты, пребывала в хаосе.
Тем временем война в Юго-Восточной Азии продолжалась как будто без конца, хоть Соединённые Штаты и наконец-то уменьшили своё присутствие на континенте, предпочитая вместо этого подкидывать деньги армии Южного Вьетнама.
Стоя на пресс-конференции в центре Сайгона, в подвальном зале для совещаний через дорогу от известного отеля «Каравелла», Кали внезапно почувствовала себя странно, как не чувствовала себя уже очень давно.
Она его наконец-то нашла.
Мужчину, который будет супругом её нерождённой дочери.
И даже со всем остальным, что она знала, эта мысль показалась Кали жутковатой.
Теперь он представлялся именем Ревик.
Дигойз Ревик — это означало, что он происходил из одного из старых гималайских кланов с хорошими связями. Те кланы, первыми иммигрировавшие в Китай и Индию из пещер Памира, обычно держались так, будто имели «высшую кровь» в сравнении с теми, кто пришел позже.
По типичному традиционному протоколу имён видящих Старого Мира его имя, Ревик, шло после его фамилии Дигойз.
Кали знала, что Ревик испытывал лишь презрение к этим обозначениям и к семье, с которой он был связан кровью. Как и большинство Шулеров, он считал эти кровные и клановые обозначения развращёнными, архаичными, устаревшими… угнетающими культуру видящих в целом.
Он не ступал в Сиртаун как минимум тридцать лет.
Конечно, учитывая, кем он был, это едва ли удивительно.
Однако Кали гадала, было ли это решение самого Ревика, или Галейт приказал ему держаться подальше. Наверное, это не имело значения. Хоть ему запретили ехать туда, хоть он сам просто выбрал не возвращаться по личным причинам, его статусный «чистокровный» клан практически отрёкся от Ревика.
Это не имело значения, учитывая то, кому Ревик был верен в эти дни.
Группировка видящих, называвших себя «Организация» (но все остальные видящие на планете называли их «Шулерами»), состояла скорее из ряда боевых отрядов, нежели организовывалась по принципу гражданской иерархии. Клановый статус вообще не играл роли в их структуре.
Было по-своему иронично, что в этом Шулеры были более демократичны, чем их мирные братья и сёстры на севере. Иерархия Шулеров была не менее жёсткой, чем клановые иерархии видящих старой закалки, но у неё имелось преимущество — она не основывалась на древней аристократии или иллюзиях «чистоты» крови.
Большинство Шулеров называли Ревика по его фамилии Дигойз, но делали это скорее из-за формальности в армейской структуре, а не из почтения к тому, откуда родом Дигойз и кто его семья.
Организация в первую очередь считала себя военной структурой.