Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

— День добрый, Платон…

— Семенович.

— Платон Семенович… Это наш? — Виктор осторожно кивнул в сторону состава.

— Наш, киевский. Давайте поспешим, а то уж первый звонок дали.

— А что, там что-то случилось? — негромко спросил Виктор, когда они шли по дощатому настилу перехода.

— Случилось. Еще как случилось, — так же вполголоса, продолжая широко улыбаться, ответил Кошкодамский. — Но, ради бога, до столицы ни полслова. Изображайте радость: после такого успеха вас ждут награда и повышение.

Они прошли сквозь редкую толпу вышедших размяться пассажиров; Виктор

обратил внимание, что возле зеленых народ был одет по — простому и часть людей спешила с чайниками к кирпичной будке с огромной вывеской "Кипяток", с замазанным твердым знаком, и жестяным чайником навроде пиктограммы. Кошкодамский провел его мимо этой толпы к синему вагону, где пассажиров было немного, но общество уже было совершенно иным — дамы в дорогих, но строгих дорожных платьях с непривычно высокой талией, в клетчатых длинных пиджаках или блузках, наводящих мысль об офисном стиле, и мужчины в спортивных коротких куртках, тужурках и френчах. "Второе место" — бросил Платон Семенович высокому кондуктору.

В длинном вагоне, который казался лишь немного короче аммендорфовского, было лишь пять купе — широких, словно спальня в хрущевском доме, с ореховыми панелями понизу и парой диванов, обитых, будто театральные кресла, чем-то вроде плюша. Непривычно маленькое окно закрывала вышитая шелковая занавеска, в которой запутался майский жук. Сходство с дачным домиком довершали светло — апельсиновые обои и неоткидной столик с зеленым сукном на крышке и ящиком, как у письменного стола; в массивных бронзовых бра на стенах под вытянутыми вверх плафонами уже красовались электролампочки.

— Вы какое любите место, по ходу или против? — спросил Кошкодамский.

— Без разницы.

— Тогда ваше вот это, — и он кивнул на диван со стороны Бежицы, — устраивайтесь. Вот ваш бессрочный паспорт и, так сказать, небольшая подъемная сумма в сто пятьдесят рубликов, мало ли что вдруг в дороге случится.

— Небольшая?

— Вам положили жалование полковника. Это еще один повод для радости.

— Предлагаете обмыть в вагоне — ресторане? Если он есть?

— Вагон есть, но мелькать там не стоит. Провиант уже с нами, и, кстати, тоже на казенные. Ели вы не проголодались, то лучше ближе к ужину.

"Что-то не так", подумал Виктор. "Странно, с чего бы это так одаривать — полковник, это три сотни верных. Оно, конечно, я тут уникум, вроде как по легендам бас — профундо до революции больше Шаляпина получал. Однако бас — профундо легко мог в другой хор уйти, а тут даже не то, что не дадут, а совесть, черт возьми, продаться не позволит. Меня хотят купить? А какой смысл покупать человека, над которым висит ужас будущей войны с немцами, а, может, и гражданской, голода, террора, смерти от газов или тифозной вши? Скорее, усыпить бдительность выигрышем, чтобы легче было уговорить рискнуть, участвовать в какой-то ихней комбинации, которую я, сам еще пока не знаю как, но своими действиями могу поломать."

За окном резко и гулко ударили в колокол, и, через пару минут, что-то сильно грюкнулось в вагон; волна прокатилась по всему составу. "Черти, как товарняк долбают" — подумал Виктор. В закрытом зальчике купе почувствовался запах запах табака: очевидно, господин Кошкодамский много курил. Приоткрыв окно под одобрительный взгляд Платона Семеновича, Виктор заглянул под полку и обнаружил там вместо своего чемоданчика добротный, чуть потертый, объемистый кожаный саквояж и складную корзинку для пикников.

— А где… — вопросительно повернулся он к Кошкодамскому.

— Это ваши, — спокойно ответил тот. — Оно удобнее и так принято.

Из вещей Виктора не только ничего не пропало, но и наоборот, прилично прибавилось. Сверху лежал черный матерчатый несессер со станком безопаски и пачкой лезвий "Old Gold" к нему, кисточкой со стаканом, мылом, одеколоном, складным грибком — коробочкой для шитья и прочими полезными мелочами, включая зеркальце с защитной крышкой. Под несессером Виктор обнаружил еще одну смену шелкового белья и

две пары эластичных фильдекосовых носков, по длине больше похожих на гольфы; набор в дорогу также дополняли объемистая коньячная фляжка, спичечница, шведский нож и, похожий на оклеенную кожей большую зажигалку, плоский карманный фонарик "Eveready" с лампочкой в торце. В корзинке оказались завернутая в станиоль вареная курица, бутерброды с сыром, плоские банки с консервированной ветчиной и сардинами, а также соль в пакетике. Из духовной пищи оказался карманный томик рассказов Александра Грина "Дьявол оранжевых вод" в бумажной обложке.

— За это надо где-то расписаться?

— Виктор Сергеевич, — снисходительным тоном произнес улыбающийся Кошкодамский, — Общество нажило на вас миллионы. Я понял, что взятки вы даже под страхом виселицы не возьмете, но в данном случае это не подкуп, а безделушка на память.

Виктор вздохнул, опустил полку и выглянул в окно, откинувшись на мягкую пружинную спинку дивана. На перроне что-то кричали друг другу на прощанье, словно флажки, мелькали белые пятна платков и жилистый носильщик прокатил мимо пустую тележку.

"Словно смотрю кино", подумал он. "А ведь я фактически уже не в Брянске. И, наверное, никогда сюда не вернусь. Даже бежицкий собор не рассмотрел, как следует. "

Снова ударил колокол, состав дернуло, словно товарняк, вагоны закачались на стрелках и станционном пути, словно трамвай на разъезженных рельсах; только когда здания вокзальной слободы остались позади и поезд набрал ход, они понеслись ровно, под тяжелое дыхание паровоза. За Полпинкой в кривой дым тяжелым облаком закрыл низенькие домишки, купе наполнил кислый запах угля, и Кошкодамский поспешил закрыть окно.

11. Солнечный угар.

— Что-то долго стоим, — вздохнул Кошкодамский.

Путешествие в Москву шло без особых приключений.

Россия из окна вагона, вопреки ожиданиям Виктора, оказалась вовсе не есенинской и грусть не наводила, хотя и желания петь песню "Как удивительны в России вечера" не возникало. Более всего увиденное в дороге напоминало какие-то циклопические декорации к киносъемкам. Низенькие некрашеные избы, разбросанные в живописном беспорядке, но не покосившиеся, а прямые, аккуратные и довольно свежие, под ровными, в основном тесовыми крышами; разные бревенчатые сараи и лабазы, цеха лесопилок и всяких мелких фабрик, часть из которых желтела свежей древесиной, зажиточные побеленные кирпичные дома частников и вишнево — красные казенные строения железных дорог, похожие на детали игрушечного макета — все это словно специально было выстроено для его проезда, и искусная рука художника нанесла на строения слегка заметную печать времени. Нигде не было видно запустения, деревни и хутора попадались на каждом шагу, и везде копошились люди. Приметой отсталости были разве что дороги: булыжные узкие шоссе попадались редко, пейзаж повсеместно украшали мало разъезженные грунтовки, живописный декадентский узор которых покрывал зеленый травяной ковер ровных мест, кое — где оживляясь хлипкими деревянными мостиками. Поражало изобилие лошадей, хотя несколько раз на глаза попадались черные, как паровозы, маленькие и неуклюжие трактора. Ярко — красный легковой автомобиль с черным кожаным верхом мелькнул у переезда. Над этим всем смотровыми вышками подымались мельницы и множество деревянных церквушек без особых украшений.

Народ в основной массе был одет скромно и однообразно, как показалось бы современному человеку — безлико. Народная масса — видимо так на нее и смотрели пассажиры первого класса, прогуливавшиеся по перрону узловой станции Сухиничи, ожидая, когда откроют семафор.

А ведь у этой публики первого класса и у нас могло быть другое будущее, подумал Виктор. Без гражданской войны, без расстрелов и ссылок. Чтобы революции не было снизу, ее надо сделать сверху, как здесь. Только для этого нужно было что-то, что заставило бы власть проявить политическую волю, а не просто превращать государственный аппарат в мальчика на побегушках при господствующем классе, и этим могло быть лишь осознание реальности будущей социальной катастрофы или внешняя угроза.

Поделиться с друзьями: