Ревизор Империи

Виктор уже шарил по карманам в поисках мелочи, как в этот момент его окликнули по имени — отчеству. Перед ним стоял Веристов. Как-то уже второй раз они сталкиваются вместе именно на базаре. Хотя куда тут большей частью народ ходит после работы? В церковь и на базар. И где начальнику тайной полиции проще встречаться с агентами под видом невинного шопинга? Штирлиц в музей ходил, но музея тут нет. Виктор поздоровался, и сделал вид, что любуется часовней. Собственно, он это и делал до того, как его окликнули.

— Часовней любуетесь? — услышал он вполне предсказуемый вопрос.

— Да. Успокаивает. А то в газетах всякие страсти пишут, и это отвлекает от работы.

— Ну да, ведь мыслительный процесс, — и молодой начальник тайной полиции неопределенно покрутил рукой у головы, — не подчиняется распорядку. Бывало, по грибы пойдешь или на охоту, а в голове очередное дело. Кстати, с этой часовней связано дело Обросимова. Не слышали? Разумеется, не слышали. О нем уже перестали судачить.

— А что за дело?

— Мое первое дело в этом городе. Будет время, как-нибудь расскажу.

"А сейчас у него, значит, нет времени. Замахал этот Коломбо. Странные у него методы, очень странные. Чего он хочет? Просто вывести из равновесия своим преследованием? Не похоже. Втереться в доверие? А зачем? Чего он хочет-то? Все, что угодно, но только не расколоть меня, как попаданца. Даже просто, как мутного фраера. Или ему нужен мутный фраер? Выйти через меня на Добруйского? Кажется, я уже думал об этом… не помню…"

— Тоже по хозяйству ходите?

— И по хозяйству, и по делам… Что-то купили?

— Нет, это галоши. Никак не приспособлюсь.

— Если не секрет, а зачем они вам? У вас туфли на толстой подошве из светлого каучука. Их вам тоже подарили?

— Купил их совершенно случайно, а вот теперь нигде не могу найти такие.

— В мире известно несколько обувных фабрик, которые могли бы ставить клеймо "Марко". Но до нас не доходило, чтобы какая-то из них могла такие делать.

— Какая-нибудь опытная партия, наверное?

— Может. Но, судя по вас, опыт успешный и по цене доступен. Хотя в обувном деле все может быть. Изобрели, к примеру, новую подошву, а тут фабрику раз, и прикрыли за долги. Или погорели на другой продукции. А то и в прямом смысле погорели: продавцы кож могли нанять поджигателей. За триста процентов прибыли капитал пойдет на любое преступление, так, кажется?

"Теперь до обуви доколебался. Но раскручивать не стал. Почему? А может, просто развлекается, в сыщика играет? Жизнь тут довольно скучная, а возьми меня, чтобы надавить — и снова бумаги — протоколы. Комп бы ему с игрушкой."

— Не знаю, мой капитал пока скромный. А вас, говорят, можно поздравить?

— С чем? — Лицо шефа бежицкого гостапо выразило искреннее удивление.

— Слышал, что ваши агенты полностью парализовали работу большевистских организаций. Или скоро парализуют.

— Это не совсем так. Вернее сказать, совсем не так. А еще вернее сказать, ситуация совершенно иная, чем ее себе представляют… Виктор Сергеевич, у меня к вам назрел разговор, в котором вы гораздо более заинтересованы, чем я. Не подумайте, я не хочу делать вас своим осведомителем или провокатором, у меня есть более подходящие люди. Разговор лично о вас, и не о вашем прошлом, хотя оно и любопытно, а о вашем будущем. Разговор долгий, а здесь шумно и народу много.

— Предлагаете продолжить у вас в отделении?

Веристов улыбнулся.

— Это не казенная беседа, да и до отделения далеко, а я, кстати, еще не обедал. Вы не против того, чтобы посидеть у Причахова, а заодно и подкрепиться?..

…Веристов предложил сесть за столик в углу зала, возле хамеропса. Лангет с гречневой кашей, черный кофе и блюдо с расстегаями появились перед Виктором моментально, словно на столе была скатерть — самобранка. Половые здесь старались быть незаметными. Веристов предпочел пожарские котлеты с картошкой фри, стакан молока и бутерброды.

— Стараюсь не набирать веса, при нашей работе это опасно, — объяснил он. — Прежде чем я изложу вам суть дела, попробую изложить общую ситуацию: там вам будет проще ориентироваться. Горчички?

— Нет, спасибо.

— А я просто не могу без нее… Вы давеча говорили об успехах нашей агентурной работы.

— То, что слышал.

— Разумеется, вы сказали то, что слышали. Почему я в этом уверен? Понимаете, эти слухи мы сами распускаем. Провокаторы хороши для выявления взяточников, а в подпольной организации вербовать их — это палка о двух концах: они и своих боятся, и нас. Один вон чуть Столыпина в ложе не застрелил. Выращиваем на свою шею террористов…

"Что-то он слишком болтлив для госбезопасности. Молодость- неопытность, или потом — вы слишком много узнали, вам придется дать подписку о сотрудничестве?"

— Ну, эти детали меня никогда не интересовали. Не мой, так сказать, профиль, у меня — железки.

— А это заметно. К примеру, вас отчего-то большевики все время волнуют. Да большевиками только правых эсеров пугать. Крепкая, но мизерная организация, отдельные зажигательные личности есть в губернии, вроде Фокина Игната, нейтрализовать их по мере надобности — дело техники. Опаснее те, кого никто не видит — масоны, либеральные плутократы. Их цель — подорвать устои самодержавия и христианства, превратить Россию в холуйскую страну и сделать ее легкой добычей иноземных захватчиков. И их агенты плетут свои сети в очень влиятельных кругах.

"Красиво излагает. Значит, полковник в ресторане тоже про это, но другим языком? Либо и то и другое пропаганда? А когда цель обозначена плохо, хватают всех."

— Спасибо, что предупредили. Буду знать, кого опасаться.

— Да я бы сказал, опасаться нынче надо совсем другого. Почти доподлинно известно, что в конце лета Германия объявит войну — так она получит возможность реквизировать созревший урожай. И тогда по империи ударят изнутри — украинские и прибалтийские националисты, прикормленные немцами, кавказские и туркестанские, прикормленные англичанами, про Финляндию уже не говорю. Государство будут расшатывать с одной стороны либералы, координируемые масонами, чтобы освободиться от государственной опеки и планов, а с другой — социалисты, требуя железной рабочей руки над частным капиталом. Нынешняя система политического сыска остановить эту лавину уже не сможет. Мы ловим террористов и предаем их в руки правосудия, а добрые присяжные их отпускают, потому что в душе русского человека укоренилась привычка видеть в государстве не защитника, а угнетателя. Наше просвещенное общество простит Варраву и распнет Христа. Если ничего не менять, держава погибнет.

— И это говорите вы?

— Да. Это не провокация, просто, как мне кажется, вы способны воспринимать подобные вещи без излишнего мелодраматизма. Возраст, жизненный опыт.

— Но ведь, наверное, что-то будут менять? — произнес Виктор, стараясь придать голосу растерянность.

— Есть такие планы, и они уже не составляют тайны. Чрезвычайные обстоятельства диктуют чрезвычайные меры. Поэтому есть сразу по объявлению войны намечено создание Чрезвычайной Комиссии — универсального учреждения розыска, дознания, вынесения приговоров и приведения их в исполнение. Революционеры, нелояльные элементы, все, кто может представлять угрозу державе, будут взяты под стражу или высланы в удаленные места империи, с введением для них трудовой повинности, чтобы все работали на нашу победу. Массовые репрессивные меры не просто обезглавят, а и полностью искоренят внутреннюю угрозу.