Ревность

— Других советов у глупой тётки нет, — подтвердила она, поднимаясь с кресла, и я тут же ощутила вину за вспыльчивость. Моментально подскочила, крепко обняла, покачиваясь вместе с ней из стороны в сторону:

— Прости, тётушка. Ты не глупая. Это я глупая. Но я тебя люблю и Геру тоже люблю.

— Мира, ты уронишь меня, — она засмеялась, и только после этого я разомкнула объятия, убедившись, что сердобольная женщина не сердилась.

— Пойду поставлю чайник, пока Геры нет, хоть чаю с тобой попьём. — Она отправилась на кухню, а я вернулась обратно в кресло, подтягивая ноги под себя, но в холе неожиданно раздалось: — Гера, как удачно, что ты вернулся пораньше. Поставлю-ка я разогревать ужин, а Мирушка у камина греется.

Озноб пробежался по коже, оставляя липкий след, несмотря на близость огня. Мне оставалось зыбко надеяться, что Гера вернулся только что и не слышал моей запальчивой речи. Потому как меньше всего я хотела выглядеть идиоткой-женой, волочащейся за собственным мужем, который с завидным постоянством вытирал о неё ноги.

— Молодцы, что разожгли камин. С ним гораздо уютнее. — Он сел напротив меня в пустующее кресло, которое совсем недавно занимала Мария Мстиславовна, и криво улыбнулся, приподнимая один уголок губ. Мёрзлый лёд в синих глазах пока не проявился, но надолго ли… я не обольщалась.

— Это не мы. Тётя Маша, как всегда, приобщила к труду кого-то из охраны.

— Правильно сделала, им полезно. Сколько можно задницы просиживать за компьютерными играми.

— Как прошёл день? — спросила на собственный страх и риск.

— Не интересно. Дома лучше. На улице идёт снег, у нас горит камин, представляется, что наступил сочельник.

— Мне тоже.

— Дети, где будете ужинать? В столовой накрывать? — тётушка вернулась, чтобы уточнить о насущном.

— А давайте поедим на кухне, — неожиданно предложил Гера, энергично поднимаясь с кресла, не просидев и пяти минут, пока мы с тётей на пару удивлённо переглядывались, — вставай, Мира, погреешься после, — он потянул меня за кисть, и я едва успела сунуть ноги в тёплые тапочки.

На кухне в шесть рук мы сноровисто накрыли на стол. Гера тоже поучаствовал, расставляя тарелки и раскладывая приборы. Лицо тётушки сияло счастьем ярче солнца, моё подозреваю тоже. Наш узкий круг ожил в один миг стоило предводителю вернуться в лоно семьи. В такие минуты проведённые вместе острее всего понимаешь, насколько важны близкие люди и какое место в твоей душе прочно занимал каждый из них. Меня воспитывала мама, отца никогда не было. Она ни разу не вспоминала о нём, а я не спрашивала. Лишь повзрослев, я исключительно для себя сделала предположение, что скорей всего случайная связь дала всходы в виде меня, а парень попросту сбежал, испугавшись ответственности. Я очень её любила и благодарна за всё, что она для меня сделала и что дала. За то, что не пошла на аборт, не отказалась и не бросила, не определила в интернат или детский дом. Мы с ней до сих пор близки. Но она продолжала жить в маленьком городке, наотрез отказываясь переезжать к нам. Тем самым сокращая встречи до нескольких раз в год и звонков раз в неделю. И постепенно за последние семь лет, живя вместе с Марией Мстиславовной под одной крышей, мы сроднились с ней настолько, будто знали друг друга всю жизнь. А про мои чувства к мужу и говорить нечего. Я влюблена в него практически с самых первых дней знакомства и вряд ли когда-то перестану любить.

Тётя Маша беззлобно подшучивала над племянником, рассказывая случаи из его детства, а я смотрела на их счастливые, смеющиеся лица, не вслушиваясь в слова, а лишь упиваясь ощущением настоящего дома, атмосферой уюта и душевного тепла, которые окутали нас троих. Единственное тёмное пятно, помимо непонятностей с Герой, пряталось глубоко в душе и удручало меня до сих пор — потеря ребёнка из-за выкидыша. После чего наша семья покатилась в бездонную пропасть с обрыва, и я не знала, чем остановить падение… стоило ли… был ли у меня хотя бы один призрачный шанс…

— Мира, ты будешь десерт? Мороженое осталось и ореховые плюшки, твои любимые.

— Когда ты всё успеваешь? — не переставала изумляться тётиным талантам по части кулинарии.

— Ты же сама мне помогала тесто замешивать, неужто забыла? — наступил черёд тёти дивиться моей короткой памяти.

— Извини, теперь вспомнила, — рассмеялась сама над собой.

— Ох, молодёжь, и чем только забиты ваши непутёвые головы, — всплеснула она руками и неодобрительно цокнула.

— Должно быть жизнью, тёть Маш, — подсказала ей.

— Ты слишком молода, чтобы думать о жизни Мирушка. Доживи до моих лет, вот тогда и задумаешься. Глядишь — к тому времени как раз появится чем.

Тут даже Гера расхохотался: — Тётя, сделай одолжение, ослабь воспитательный процесс, прошу.

— Так, кто будет чай? — она ловко сменила тему.

— Я пас. Меня не заманишь ни мороженым, ни плюшками, я предпочитаю коньяк, — Гера озвучил свои пожелания.

— С тобой давным-давно всё ясно, — она подарила племяннику широкую улыбку, а после перевела взгляд на меня, — а ты, Мира?

— Я ничего не хочу, кроме, разве что, посидеть у камина.

— Тогда идите к огню, а я здесь приберу.

— Вот ещё не хватало, вместе приберём, — запротестовала. Ей от меня сегодня досталось грубых слов, немножко подлизаться лишним не будет. Когда Гера вышел, оставив женский коллектив, то на кухне стало будто холоднее.

— Иди за ним, Мира, — зашипела на меня тётушка, — видишь же, что он сегодня в хорошем настроении. Вот и лови момент раз уж не слушаешь моих советов.

Это именно то, о чём я думала буквально секунду назад, но перед тётей неудобно: — Я всё же сначала помогу тебе, а после пойду.

— И когда ты придёшь, он надумает себе невесть чего и хорошего настроения как не бывало. Иди кому говорю, — она замахнулась на меня зажатым в руке кухонным полотенцем. Посомневавшись ещё не много, я тем не менее позволила себе поддаться душевному порыву.

— Хорошо, ты права. Спокойной ночи и спасибо.

Вернувшись в каминную комнату, я застала мужа сидящим в кресле, вытянувшем расслабленно ноги, в одной руке бокал с янтарной жидкостью, веки расслаблено прикрыты. Он казался таким домашним и родным, что сердце сжалось, ощущая острую, тоскливую потребность забраться к нему на колени и прижаться к горячей груди, свернувшись калачиком. Пока я предавалась иллюзорным мечтам, Гера оказывается наблюдал за мной из-под ресниц:

— Чего застыла. Налей себе что-нибудь и садись… Хотя постой.

Я замерла на полпути, страшась непонятно чего и всего сразу.

— Присаживайся в кресло. Я сам налью. Что будешь?

Задумалась, временно растерявшись, но Гера снова ответил за меня:

— Красное вино. Для крови говорят полезно.

Через минуту мы сидели в креслах друг напротив друга, а рядом шумно потрескивали дрова в камине. После первого глотка вина в горле запершило от терпкости, но на языке расцвёл ароматный, изысканный букет, напоминая о лете, солнечным лучам и крупным, лопающимся, истекающим соком виноградинам. От наслаждения я прикрыла глаза, откидывая голову на спинку кресла и прикрывая веки. Губы почмокивали, язык слизывал несуществующие капли.

— Ты очень красивая, Мира, — густой голос с вибрацией заставил вскинуть голову и широко распахнуть глаза. Я прикусила нижнюю губу, но уже не от вкуса вина, а от вспыхнувшей нужды в поцелуе.

Ну, почему?! Почему я реагирую так, что одна единственная фраза, произнесённая голосом Геры, заставляла жаждать поцелуев.

— Хотя, когда мы познакомились, ты больше походила на лягушонка. — Его хриплый смех отозвался спазмом внизу моего живота. Я зарделась смущением на собственные желания, а вскоре и возмущением на неуместное сравнение, которое он подобрал. Сделав маленький глоток, предпочла скрыться за фужером и отвернулась к огню.