Ревность

– Все беспокоятся о своем браке до рождения ребенка. Это нормально. – Все, кроме нее и Дэвида. С тех пор, как они поженились, она никогда не сомневалась в правильности этого шага. Теперь это казалось невероятным. Должны ведь были существовать какие-то признаки того, что все может рухнуть в одночасье.

Ивен обхватил рукой ее запястье, нащупывая большим пальцем пульсирующую жилку.

– Для меня Робин – это суррогат, замена тебя, надеюсь, ты это понимаешь. Ты недоступна, и я должен либо найти кого-нибудь взамен, либо примириться с мыслью о пожизненной незаконной связи с тобой.

Шон закрыла глаза, почувствовав головокружение от духоты и выпитого спиртного.

– Ивен… – Она открыла глаза и посмотрела прямо на него. – Может быть, займемся любовью? Только один разок… Кому мы этим навредим?

– Нет. – Он покачал головой и встал. – Я не собираюсь опять начинать все сначала. – Он направился к двери. – Я сказал Робин, что у нас в питомнике чрезвычайное происшествие с игрунками, поэтому хочу осмотреть их, раз уж я здесь.

Прошло немало времени, прежде чем он вернулся. Полосатая наволочка сохраняла запах Ивена, и Шон повернула голову, чтобы вдохнуть его. Боже, как ей его недоставало! Кому было бы хуже, если бы они сегодня занялись любовью? Он просто дразнил ее, хотя в глубине души она знала, что Ивен делает это непреднамеренно. Он считал, что не имеет права хотеть того, чего он хочет, поэтому его сердце находилось в состоянии непрекращающейся войны с его же словами и поступками. Она попала под перекрестный огонь.

Телефон на его столе зазвонил, и Шон вскочила с дивана. Должно быть, кто-то ошибся номером, кому могло прийти в голову звонить сюда в такое время? Она и не подумала, что это могла быть Робин. Она не стала снимать трубку, и телефон замолк, всего после трех звонков.

Через несколько минут вернулся Ивен. Он открыл дверь, и комнату захлестнул порыв горячего ветра. Ивен прислонился к дверному косяку и смотрел на нее. На его груди рубашка была почему-то мокрой. Он подошел к Шон, взял из ее руки кофейную чашку и поставил на стол. Сел на диван и прижал ее к себе. Как он соскучился по этой женщине! Как ему хотелось вновь обнять ее! Он целовал ее глаза, подбородок, шею. Его руки снимали с нее рубашку.

– Только один разок, Ивен, – прошептала она, ее тело буквально таяло под жаром, исходившим от его пальцев. – Последний раз.

Шон добралась до дому в половине двенадцатого и приняла душ, прежде чем лечь в постель.

– Сегодня жуткий ветер, – сообщила она Дэвиду. – И жара. – Она могла не беспокоиться по поводу объяснений: Дэвид и не пытался вступить с ней в контакт. Он лежал на своей половине кровати, так, как будто супружеская постель была разделена перегородкой.

На следующее утро ей стало известно, к каким тяжким последствиям едва не привело ее желание переспать с Ивеном. Ивен сидел за своим столом, безвольно опустив руки на колени. В лице ни кровинки, волосы растрепаны. Он говорил тихо, а она сидела на диване, охваченная всепоглощающим чувством вины.

Ивен рассказал ей, что когда он вернулся домой, Робин, пошатываясь, шла ему навстречу, пытаясь найти в сумочке ключи от автомобиля. На ней была только серебристая ночная рубашка, свет уличного фонаря освещал жемчужный шар ее живота. Увидев Ивена, она припала к его груди и затряслась от судорожных рыданий. Она рассказала, что несла белье в стирку вниз, по лестнице, споткнулась и пролетела несколько ступеней, прежде чем успела схватиться за перила. Она решила, что все в порядке, только ушиблась немного. Но тут начались боли и кровотечение. Доктор посоветовал ехать в больницу. Она попыталась связаться с Ивеном, даже позвонила в диспетчерскую питомника, но о чрезвычайном происшествии с игрунками никто ничего не знал.

Шон охватило чувство жалости к Робин. Ей хотелось бы вернуть время, чтобы вчерашнего вечера не было вовсе. Она вела себя так эгоистично. Она не имела прав на Ивена.

– Как она сейчас? – спросила Шон.

– Сначала ее хотели подержать в больнице несколько дней, чтобы убедиться, что с ребенком все в порядке. – Ивен поднял голову и взглянул на нее. – Если что-нибудь случится с ребенком, Шон… Я не знаю, что я сделаю.

Она взяла его за руку, ставшую ледяной.

– Ивен, мне так жаль.

Он отпрянул и сложил руки на груди.

– Если мы хотим продолжать работать вместе, ты и я, – отчеканил Ивен, глядя мимо нее в окно кабинета, – мы должны найти способ… взять себе за правило… Тут он запнулся, стараясь подыскать нужные слова. – Мы должны заключить пакт о том, что между нами все кончено. Работа, и больше ничего. Я настаиваю на этом, Шон. Я серьезен как никогда. Я ничего не хочу знать о твоих проблемах и не собираюсь рассказывать тебе о своих.

Особое выражение в его глазах свидетельствовало о том, что он настроен крайне решительно. Он не дотрагивался до нее, пока говорил, и она уже знала, что он дал себе зарок никогда не дотрагиваться до нее впредь. Но это было еще не самое худшее. Вечер, проведенный с Ивеном, стоил дороже.

К тому времени, когда Мелисса уже родилась, Шон узнала, что беременна. В тот вечер она не подумала о средствах предосторожности. Почему она оказалась такой идиоткой?

Она все откладывала и откладывала аборт, потому что благоговела перед чувством зарождающейся в ней жизни. Она так долго ощущала себя мертвой и пустой. Шон лежала ночью в постели, теша себя мыслями о том, как она могла бы все-таки иметь этого ребенка. Должен был быть какой-нибудь способ. Он не мог сойти за ребенка Дэвида – они не занимались любовью уже много месяцев. Может быть, признаться, что он от Ивена? Это вывернет наизнанку всю его жизнь. И что почувствует Робин? Весь мир Робин вращался вокруг мужа и дочери. Шон не могла вырывать любовь и внимание Ивена из круга его семьи. Она должна сделать аборт. Она тихо плакала в подушку ночь за ночью, злясь на себя и на Ивена. Ей хотелось, чтобы у нее был выбор, но его не было.

Шон ждала до последней минуты. Врач в клинике помрачнел, обследовав ее.

– Вы почти просрочили время, дорогая, – заявил он. – Еще пара дней, и клинический аборт станет невозможным.

Но в этот день ей аборт так и не сделали.

– Вы слишком возбуждены, миссис Райдер, – констатировала женщина-консультант, покачав головой. – Вы должны еще раз хорошенько все обдумать.

– У меня нет времени на обдумывание. – Шон не могла сдержать слезы. Они теперь всегда были наготове. Ее лицо опухло, веки покраснели. Она ни в чем не могла винить эту молодую женщину, проявлявшую заботу о ней.

– Я просто не имею права дать разрешение на аборт, пока вы в таком состоянии, – твердо произнесла врач-консультант. – Если бы с вами кто-то был, тогда другое дело. Не могли бы вы прийти завтра с кем-нибудь из близких?

Из близких? Шон покачала головой. Она никого не могла назвать. Даже Ивена. «Я ничего не хочу знать о твоих проблемах и не собираюсь рассказывать тебе о своих». Она никогда не скажет Ивену. Кроме того, если бы она ему и сказала, он ни за что не позволил бы ей сделать аборт.

На следующий день Шон пошла в другую клинику. На этот раз она подготовилась, надела костюм, взяла с собой деловой портфель. Ее глаза были скрыты за черными очками. Когда они раздвинули ей ноги, она сконцентрировала внимание на докладе, который готовила для конференции по приматологии.

– Вы выглядите так, будто находитесь за тысячу миль отсюда, – удивился молодой доктор.

Она улыбнулась, глядя в потолок.

– Да, сегодня мне есть о чем подумать. Операция оказалась более болезненной, чем она ожидала.