Ревность

– От этих книг мало толку. – Мег вертела одну из ягод между пальцами. – Я все же хочу попробовать. Как ты на это смотришь?

При тусклом свете фонаря ее губы и ягоды казались одного цвета, как будто она уже раздавила ягоду пальцами и вымазала губы ее соком.

Дэвид покачал головой.

– Нет, Мег. Мы не можем рисковать. Она опустила голову.

– Я нуждаюсь в более калорийной пище. Иначе я не знаю, как рассчитать необходимую дозу инсулина. – Она вынула из блокнота листок и положила его перед Дэвидом на полу палатки. Это была своего рода таблица, заполненная цифрами. – Тут учитываются три фактора: содержание сахара в крови, калорийность пищи и количество затраченной энергии. Учитывая эти показатели, я могу по таблице определить дозу инсулина. Я пользуюсь этим методом уже десять лет, но сейчас нахожусь в полной растерянности.

– Как ты определяешь количество сахара в крови? Мег достала из своего футляра небольшой черный пластиковый прибор. Она прижала средний палец к плоскому дну прибора и нажала кнопку. Из днища выскочила маленькая иголка и проколола подушечку пальца Мег.

Дэвид поморщился.

– Как часто тебе приходится пользоваться этим прибором? – спросил он, пока она выдавливала капельку крови из пальца на соответствующую пластиковую полоску.

Мег показала ему четыре пальца левой руки, засунув при этом пластиковую полоску в боковое отверстие прибора. На его верхней плоскости, на экране появились цифры, и она занесла их в таблицу.

– Ты должна прокалывать палец четыре раза в день и еще вдобавок делать инъекции инсулина? – Дэвиду было жаль Мег: мало того, что она неизвестно за что наказана болезнью, а тут еще эти травмирующие процедуры.

Мег пожала плечами.

– Это совсем не больно.

Дэвид поднес ее руку к своему лицу, но при тусклом желтом свете лампы ничего не было видно, кроме очертаний пальцев. Он прижал их к своим губам.

Мег отняла руку ото рта Дэвида и погладила его подбородок.

– Я люблю тебя, Дэвид, – сказала она и тут же приложила палец к его губам. – Ничего не отвечай. Моя любовь к тебе ничего не требует взамен. – Она улыбнулась. – Ты ведь не забыл, что я лесбиянка? Просто я хочу, чтобы ты знал о моих чувствах.

Он обхватил ее руками, прижавшись щекой к ее волосам. Он не станет говорить Мег, что любит ее. Он не может употребить это слово, пока не может. Она еще слишком молода. Только такая юная девушка может считать, что любит человека, будучи с ним знакомой всего две недели. Ему известен другой род любви, такой любви, которая только возрастает от совместно прожитых лет, от бесчисленных ночей, проведенных в одной постели, от зачатия ребенка.

– То, что я чувствую по отношению к тебе, – проговорил он, не отрывая лица от ее волос, – это благодарность, и восхищение, и привязанность. И желание. – Ему было страшно добавить это последнее слово. Он выговорил его вслух, но не собирался действовать в соответствии с его значением.

Мег с улыбкой отклонилась от него.

– Спасибо. Сказать это тебе было труднее, чем признаться мне в любви.

Он обмотал прядь ее волос вокруг своего пальца.

– Почему бы нам не передвинуть твою палатку поближе к нашей? Мне не по себе при мысли о том, что здесь ты оставлена совсем одна.

Мег покачала головой.

– Со мной все в порядке. К тому же я – женщина с ружьем. – Длинный черный дробовик лежал рядом с ее спальным мешком.

Его всегда привлекали храбрые женщины. Дэвид поцеловал ее в лоб, но она подняла голову, не допуская, чтобы их губы встретились. Дэвид мягко поцеловал ее, затем отодвинулся, не выпуская ее рук из своих.

– Я должен идти.

Она понимающе кивнула, и он покинул ее палатку, унося с собой ветку с ягодами. По дороге Дэвид кинул ее в кусты. Он боялся, что Мег съест их от отчаяния.

Он может полюбить Мег, если время и обстоятельства позволят развиться его чувству. Но если верна ее теория о том, что гомосексуальность является врожденным свойством, что никакие внешние воздействия ничего не могут тут изменить, – тогда Мег совсем не та женщина, в которую следует влюбляться.

Дэвид обрадовался, увидев, что Шон уже спит. Ему не хотелось ни разговаривать с ней, ни играть в молчанку. Он долго лежал без сна, прислушиваясь к жужжанию цикад, к нестройным птичьим голосам. Он мысленно вернулся к недавнему разговору с Ивеном.

Дэвид уже не мог сомневаться в том, что Ивен ощущает по отношению к Шон тот самый род любви, испытанной временем, что и он, Дэвид. Но Ивен обладал перед Дэвидом очень существенным преимуществом. Он любил Шон в то трудное время после смерти Хэзер, он разделил ее боль, когда Дэвид был выключен из игры. Дэвид привык считать свой брак с Шон чуть ли не идеальным. Им удалось сохранить свежесть страсти, обратив жизнь в увлекательное приключение, сопряженное с опасностью, но не превышая разумной доли риска. Но теперь приходилось признать, что они составляли прекрасную пару лишь до тех пор, пока жизнь текла гладко и легко. Что же это за брак, если он рассыпался в прах при первом серьезном испытании?

Шон боялась потянуться за запиской, оставленной Мег для Дэвида. Она лишилась возможности следить за его корреспонденцией; не могла же она разыгрывать святую невинность во второй раз. Она лежала под простыней неподвижно, пока Дэвид доставал послание. Читая его, он причмокнул от удовольствия и продолжал улыбаться, засовывая записку в карман брюк.

Сегодня воскресенье. Осталось два дня до того, чтобы поймать еще двух эльфов. Это в том случае, если Тэсс, как предполагалось ранее, заберет их отсюда во вторник. Они просто обязаны двинуться в обратный путь во вторник, ни о какой другой альтернативе, по мнению Шон, не могло быть и речи. К тому времени иссякнут их пищевые запасы. Инсектицидов могло хватить еще на неделю, но туалетная бумага уже на исходе.

– Как поживает твой запас туалетной бумаги? – спросила она Дэвида. Вопрос прозвучал глупо, принимая во внимание сложившиеся между ними отношения, но ей хотелось поговорить с Дэвидом, и разговор о туалетной бумаге показался ей достаточно безопасным. Но оказалось, что это не так.

– Что? – переспросил он. С лица Дэвида исчезла умиротворенность, вызванная чтением записки Мег, теперь он выглядел раздраженным.

– Сегодня утром у меня кончится туалетная бумага. Не можешь ли ты поделиться со мной своим запасом?

– У меня самого ее почти не осталось. – Он повернулся к ней спиной и стал натягивать носки.

– Значит, ты со мной не поделишься? – спросила Шон.

Дэвид вздохнул и повернулся к ней лицом.

– Возьми ее, – сказал он. – Возьми эту несчастную туалетную бумагу. Возьми дом, возьми детей, возьми машины, животных. Все твое.

Шон села, глубоко уязвленная.

– Я не имела в виду ничего подобного.

– Да нет, именно это входит в твои планы. Твой адвокат позаботится обо всем.

– Ты говоришь о вещах, Дэвид. Они не имеют большого значения.

Он завязал шнурки и наклонился к ней.

– Мальчики – это не вещи, хотя я не удивлен тем, что ты занесла их в этот разряд. Ты рассматриваешь людей в качестве объектов для своих манипуляций.

За все время их знакомства Шон никогда не слышала такой резкой ноты в его голосе. Она не знала, как ей ответить, что сказать. Ей никогда не приходилось иметь дело с разгневанным Дэвидом.

Он достал тонкий сплющенный остаток своего рулона туалетной бумаги из рюкзака и бросил ей, когда Шон вылезала из палатки.