Ревность

Черт! Я смотрела, как мои глаза расширились и рот открылся, и хотела, чтобы у меня было непроницаемое лицо.

— Да, — крикнула я в ответ. Мои раненные губы сомкнулись, но они все еще были нежными и опухшими. Я оттянула ворот футболки, вздрагивая от удара, синяки проходили вверх по плечу. — Иди. Я тебя догоню, — как только пойму, как тебе это объяснить.

— Ни в коем случае. Сейчас я на дежурстве. Бенни и Леон были созваны для чего-то, — дверь приоткрылась еще немного, но он не заглядывал внутрь. Отголоски устрашающе отскочили от синей плитки, разделились в конце душевых кабин и затихли поверх пузырей «неводы» в заполненных ваннах. — Ты опоздаешь! Ну, давай же!

— Просто иди! — мой голос сломался. Я повернула до отказа кран с холодной водой. Возможно, она сняла бы часть опухоли, и заглушила бы то, что он хотел сказать.

Мне следовало бы знать лучше. Потому что он ударил по двери, и та отпечаталась с другой стороны.

— Ради Бога, неужели ты не можешь прийти вовремя, хотя бы раз в своей... — его ботинки скрипнули, когда он остановился. Я схватилась за оба края белой фарфоровой раковины и потрясла головой, чтобы волосы скрыли лицо. — Дрю?

Мои суставы стали белыми, а ноги совсем отказались поддерживать меня. Так значит Спиннинг не сказал ничего. Или если сказал, то Грейвс не обратил никакого внимания.

Он коснулся моего плеча. Я вздрогнула.

Его покинуло дыхание, как если бы это его избили. Он уставился на отражение в зеркале, где мог видеть мое покрытое синяками лицо.

— Господи Боже.

— Все не так плохо, — солгала я и отшатнулась от него. Хотя он схватил меня за руку быстрее, чем следовало бы. Я уже забыла, каким он стал быстрым. Его пальцы вцепились в меня, и я издала короткий стон боли, поскольку под ними был свежий синяк. — Грейвс... — я подбирала слова, чтобы заставить его понять. Нам надо уезжать. Пожалуйста, послушай меня в этот раз.

— Кто? — он почти встряхнул меня, в его словах слышалась глубокая вибрация, характерная для командного голоса лупгару. Оборотни использовали свое альтер эго, чтобы покрыться мехом и стать сильнее, но кто-то, наполовину отмеченный и привитый от укуса оборотня, как Грейвс, использует свою сущность по-другому — для мысленного господства. Я видела, как он сдерживал целую комнату гневных оборотней, разговаривая таким голосом. Я видела, как он прижимал к земле оборотня лишь силой своего желания.

Он был полон сюрпризов, мой мальчик-гот!

Пар рассеивался в воздухе в форме острых зубов и острого носа. Я оторвалась и вытащила свою руку, свежий синяк расцветал на фоне старого.

— Ой!

Он выпрямился, плечи напряглись под черной тканью его плаща.

— Кто?

Его «кто?» прозвучало, как совиное «ууу». Мысль ударила меня ненадежным, колеблющимся, паническим весельем. Я с трудом проглотила смешок, который чувствовался, как рыдание.

— Грейвс, мы должны убраться отсюда. Пожалуйста! Давай просто уйдем!

Потому что я знала кое-что еще; я это знала, даже когда мы избивали друг друга. То было ее слово против моего, и она бы не пришла сюда без хорошей истории, которая прикрыла бы ее задницу. Тот факт, что Спиннинг все видел, не убедит Совет: он был оборотнем.

Не дампиром.

Кроме того, вы никогда не должны говорить о таком первыми. Это не кодекс отца. Это кодекс детей, изучаемый каждый день за ланчем и переменой. Анна смогла бы нарушить его: она была взрослой, даже при том, что выглядела как я.

Но я? Я не могла. Я не хотела рассказывать. Я хотела свалить отсюда. Как можно скорее.

Например, сейчас.

Глаза Грейвса пылали пронзительно зеленым. Он, очевидно, не верил мне.

— Кто? — от одного слова на стене задребезжало зеркало, затрещали его пластиковые скобы. Пар устремился вниз, окружая нас, как белые, летающие частицы внутри снежного шара. Тот, который вы встряхиваете, пока играет глупая песня из какого-то легко забывающегося, слащавого Диснеивского фильма.

— Не волнуйся об этом, — я натянула толстовку, застегнула ее до подбородка. — Просто давай пойдем. У меня есть деньги; мы можем выйти за территорию прежде, чем они узнают, что мы... — я исчерпала запас слов, пялясь на него. — Пожалуйста, — я искала, что бы сказать еще. — Пожалуйста, Грейвс! Мне надо убираться отсюда!

Он, смертельно бледный даже несмотря на кожу карамельного цвета, смотрел на меня. Когда он смотрел так, он выглядел почти серым. Его рот сжался в тонкую полоску, а волосы стояли торчком, потрескивая жизненной силой. Его сережка блестела.

— Тебе надо успокоиться, — я выглядела бледно и нездорово даже для себя. — Грейвс. Пожалуйста. Тебе надо успокоиться. Мне надо...

Он поднял руку, сжатую в кулак. Его указательный палец высунулся осуждающе, и он указал на мое лицо. Послышался слабый потрескивающий звук, когда он стал перевоплощаться. Когда лупгару выходит наружу, он не покрывается шерстью, но увеличивается в размерах, .

— Кто. Тебя. Ударил?

Это не важно, твою мать! Почему ты просто не можешь послушать меня?

— Я просто... просто... я... Грейвс... — в этот раз мой рот очень сильно подвел меня. Но его ярость, плавающая в воздухе и раздражающая «дар», заставляла думать с трудом. И что хуже всего, жажда крови вернулась обратно, вращаясь в том особом месте в горле, царапая его кошачьими когтями. Раздражая. Мой рот покалывало.

Если бы я сейчас выставила клыки напоказ, что бы он подумал обо мне?

— Тебе лучше сказать мне что-нибудь, — сказал тихо Грейвс. — Я ненавижу, когда мне ничего не говорят, Дрю. Ты знаешь, что я ненавижу, когда мне ничего не говорят!

Что? Это не имело никакого смысла. Я открыла рот, ничего не сказала и снова закрыла его.

Потому что я чувствовала, как мои клыки удлинялись. Трансформация слегка затронуло мои нижние зубы, теперь изменялась вся челюсть.

О, пожалуйста, нет. Нет.

— Отлично, — Грейвс развернулся на каблуке так быстро, что его плащ встрепенулся и коснулся моего колена. Он отошел назад, остановился прямо перед дверью. Он опустил голову, его плечи тряслись, он замахнулся кулаком.

Стена дала трещину. Пыль и сор посыпались клубами; плитка сломалась и треснула зигзагом. Я снова вздрогнула.

— Остановись! — закричала я, и каждая капелька тумана в раздевалке вспыхнула крошечными, маленькими бриллиантами, все зависло, вращаясь в воздухе.

— Когда захочешь рассказать, — сказал он очень мягко, — найдешь меня.

Он съежился, по нему прошлось изменение. Он убрал свой кулак из стены и слегка встряхнул его, отшвыривая небольшие осколки плитки. Поразительный красный цвет забрызгал стену, и запах крови взорвался в моей голове.