Революция без насилия

– Я помощник редактора журнала «Критик», – сказал он. – Когда я прочитал ваше письмо в газете по поводу чумы, мне сильно захотелось познакомиться с вами. Очень рад, что такая возможность представилась.

Мне понравилась искренность Полака. В тот же вечер мы узнали друг друга еще ближе и обнаружили, что у нас почти одинаковые взгляды на важнейшие жизненные проблемы. Он любил жить совсем просто. У него была изумительная способность осуществлять на деле все то, до чего он доходил собственным умом. Многие перемены, произведенные им в своей жизни, были и быстры и радикальны.

«Индиан опиньон» требовала все больших расходов. Первое же сообщение от м-ра Уэста было тревожным. Он писал: «Не думаю, чтобы предприятие принесло вам ту прибыль, на какую вы рассчитываете. Боюсь, как бы не было убытка. Счета в беспорядке. Необходимо взыскать большие суммы с должников, но нельзя найти концы. Следует произвести тщательную ревизию. Но все это не должно тревожить вас. Я приложу все усилия, чтобы восстановить порядок. Остаюсь здесь независимо от того, будет прибыль или нет».

М-р Уэст вполне мог уехать, обнаружив, что прибыли не предвидится, и я не мог бы осудить его за это. Действительно, он был вправе обвинить меня в том, что я охарактеризовал предприятие как прибыльное, не имея на то достаточных оснований. Но он даже ни разу не пожаловался. Однако у меня создалось впечатление, что в результате этого открытия м-р Уэст стал считать меня чересчур доверчивым. Я просто принял на веру оценку, сделанную Маданджитом, не позаботившись о том, чтобы проверить ее, и сообщил м-ру Уэсту об ожидаемой прибыли.

Теперь я знаю, что общественный деятель не должен делать заявлений, в которых он не совсем уверен. Более того, почитатель истины должен соблюдать величайшую осторожность. Позволить человеку поверить в нечто не проверенное основательно – значит скомпрометировать истину. Мне больно признаться, что несмотря на то, что я знаю все это, я еще не совсем поборол в себе доверчивость. В этом виновато мое честолюбие, проявляющееся в том, что я берусь за большее количество дел, чем могу выполнить. Это честолюбие часто служило причиной беспокойства скорее для моих товарищей по работе, чем для меня самого.

Получив письмо от м-ра Уэста, я выехал в Наталь. К этому времени мы с м-ром Полаком стали уже друзьями. Он проводил меня на станцию и дал на дорогу книгу, которая, по его словам, должна была непременно мне понравиться. Это была книга Раскина «Последнему, что и первому».

Я не мог от нее оторваться. Она буквально захватила меня. Поезд от Иоганнесбурга до Дурбана шел сутки и прибывал в Дурбан вечером. Я не спал всю ночь. Я решил изменить свою жизнь в соответствии с идеалами этой книги.

Это было первое прочитанное мною произведение Раскина. В годы учения я почти ничего не читал, кроме учебников, а впоследствии, окунувшись с головой в свою деятельность, имел мало времени для чтения. Поэтому начитанностью похвастаться не мог. Все же я думаю, что не много потерял от этого вынужденного ограничения. Наоборот, читая не очень много, я имел возможность хорошо переваривать прочитанное. Книга «Последнему, что и первому» вызвала немедленную, практическую перемену в моей жизни. Впоследствии я перевел ее на гуджарати под заглавием «Сарводайя» (Всеобщее благо).

Мне кажется, что в этом великом произведении Раскина я нашел отражение некоторых из самых своих глубоких убеждений. Вот почему оно захватило меня до такой степени и произвело целый переворот в моей жизни. Поэт – это тот, у кого есть сила пробудить добро, сокрытое в человеческой груди. Поэты не действуют на всех одинаково, потому что не все люди развиты в одинаковой степени.

Основные положения книги Раскина сводятся, как я понял, к следующему:

1. Благо отдельного человека содержится в благе всех.

2. Работа юриста имеет одинаковую ценность с работой парикмахера, поскольку у всех одинаковое право зарабатывать трудом себе на пропитание.

3. Жить стоит только трудовой жизнью, т. е. жизнью земледельца или ремесленника.

Первый из этих принципов я знал. Второй я сознавал смутно. До третьего сам не додумался. Книга Раскина сделала для меня ясным, как день, что второй и третий принципы заключены в первом. Я поднялся на рассвете, готовый приступить к осуществлению этих принципов.

Колония в Фениксе

Обо всем этом я поговорил с м-ром Уэстом, рассказав ему о впечатлении, которое произвела на меня книга «Последнему, что и первому», и предложил перевести издательство «Индиан опиньон» в сельскую местность, где все трудились бы, получая одинаковое содержание, а в свободное время посвящали себя издательской работе. М-р Уэст согласился со мной. Мы установили, что каждый сотрудник, независимо от расовой или национальной принадлежности, будет получать три фунта стерлингов ежемесячно.

Теперь вопрос был в том, согласятся ли человек десять или больше работников типографии поселиться на уединенной ферме и удовлетворятся ли они столь скудным содержанием. Поэтому мы решили, что те, кто не сможет принять этот план, будут получать прежние ставки, пока постепенно не возвысятся до нашего идеала и не пожелают стать членами колонии.

Я побеседовал об этом с сотрудниками. Мой план пришелся не по вкусу адвокату Маданджиту, считавшему его неразумным и губительным для дела, которому он посвятил все свои силы: он полагал, что работники разбегутся, что «Индиан опиньон» перестанет выходить и типографию придется закрыть.

Среди людей, работавших в типографии, был мой двоюродный брат Чхаганлал Ганди. Я изложил ему свою идею тогда же, когда рассказал о ней Уэсту. У него были жена и дети, но он с детства привык жить и работать под моим руководством и всецело мне доверял. Без всяких разговоров он принял мое предложение и с тех пор никогда меня не покидал. Механик Говиндасвами также решил присоединиться к нам. Остальные не приняли плана в целом, но согласились ехать в любое место, в какое я переведу типографию.