Революция.com. Основы протестной инженерии

Об этом же западном влиянии говорил Глеб Павловский в программе «Апельсиновый сок» (НТВ-Мир, 28 ноября 2004 года), подчеркивая, что обучение России теперь произойдет на примере Украины, как Россию обучали единству действия Басаева. При этом в числе ошибок России он называет следующие:

• невключенность в выборы на уровне отбора кандидата;

• смена правил игры в ходе кампании (образ Глеба Павловского был таков: мы выиграли в шахматы, а к нам пришли с оранжевыми бейсбольными битами).

Павловский подчеркивает, что вместо политтехнологий начали использоваться революционные технологии, а контрреволюция является достаточно серьезным делом, к которому надо готовиться долго и тщательно.

Вячеслав Никонов в программе российского телевидения «Вес-тин-» (РТР-Планета, 24 ноября 2004 года) также заявил, что близость методов (Сербия, Грузия, Украина) объясняется тем, что планировщики во всех случаях были одни. Однако, как нам представляется, важной составляющей Украины-2004 была визуальная сторона, которая выполняла, помимо эстетической, вполне конкретные функциональные задачи, чем формально кампания принципиально отличалась от других.

Разработчики кампании избрали ее символом просто оранжевый цвет, который в бесконечном количестве шарфиков, ленточек и тому подобных предметов появился буквально везде, особенно перед вторым туром 21 ноября 2004 года. Что дает опора просто на цвет? Цвет не является конкретным слоганом, поэтому он может быть использован в любой ситуации: например, ленточка на человеке, на дереве, на машине.

Функционально множество цвета создавало элемент раскрепощения, поскольку демонстрировало множественность присутствия сторонников данной политической силы. Цвет выступил в роли объединителя, с одной стороны, и определенного «раскрепостителя» от страха – с другой. Кстати, оппозиционные телеканалы активно демонстрировали фильм «Убить дракона» по Евгению Шварцу, вероятно, также вписав его в арсенал действия. Яркий оранжевый цвет захватывает гораздо больше пространства, чем он реально занимает, привлекая всеобщее внимание. Цвет в этом плане обрел информацию, перестав быть чисто физической сущностью.

Другим важным элементом было создание в обществе постоянного источника «напряжения», в роли которого выступали, взаимосменяясь, три элемента: телевидение, Майдан и лидеры оппозиции. Майдан как центр массового протеста выступал в роли места по порождению событий и новостей, поскольку нехватка информации, точнее, однообразный характер подачи ее по телевидению в виде телемарафона с бесконечным числом выступлений в результате сделал из информационного потока «масляную кашу». Дополнительно к этому в ходе этой ситуации основные каналы, транслировавшие сторону власти, перешли к более сбалансированной системе подачи информации, то есть они стали однообразными, лишив возможности потребителя в более облегченной манере искать «свой» тип информации.

Интересна в этом плане функция Майдана, которая имела несколько основных направлений:

• удержание напряжения во взаимоотношениях «власть – население»;

• создание определенного варианта легитимизации своих действий;

• функционирование в плане подачи сигналов ЧП;

• создание социальной сети своих сторонников;

• мобилизационная.

Каждую из этих функций могла выполнять другая отдельная единица, например, движение на улицах машин с выставленными флагами и постоянной подачей звуковых сигналов, однако суммарной функцией (прототипом) любой другой подобной единицы был Майдан.

Собственно говоря, в этой же роли выступило и телевидение («Пятый канал»), которое задолго до самих этих событий воспитало своего собственного пользователя путем тиражирования одних и нетиражирования других сообщений, что является своим вариантом цензурирования, когда попадание одной точки зрения на экран имеет большую вероятность, чем попадание другой.

Майдан удерживался все время, хотя оппозиция несколько раз подписывала соглашения, которые требовали того, чтобы люди ушли с площади, а административные здания были разблокированы. Но каждый раз находились новые доводы, почему этого делать не следует. Например, мы ничего не будем подписывать, пока правительство не уйдет в отставку, мы не управляем людьми.

Оптимальные протестные технологии базируются на жертве, что позволяет сделать более едиными по своим реакциям всех действующих лиц, как политиков, так и протестующие массы. Лев Вершинин в программе «Именно тот» (УТ-1, 22 ноября 2004 года) говорил о гибели в августовском путче 1991 года трех очень четких символических фигур: военного, молодого бизнесмена, интеллигентного еврейского мальчика. Это явно «дети перестройки». Однако самым интересным был его акцент на документальном подтверждении того, что именно такие фигуры и должны были погибнуть по планам, хотя фамилии их могли быть другими.

Жертвой в оранжевой революции мог быть сам Виктор Ющенко, отравление которого стало частью президентской кампании, а также, вероятно, и сам украинский народ, волеизъявление которого было сфальсифицировано. Получается, что есть два варианта действий в таких случаях:

• жертва может быть вынесена из толпы (например, как при массовых протестах в Чехословакии или Румынии);

• жертва может быть приравнена самой протестующей толпе (например, Украина).

Жертва призвана усилить остроту ситуации, которая получает в результате сверхкризисный характер. Жертва, приравненная к протестующей толпе, делает все реакции жестче, поскольку происходит превращение из наблюдателей в действующих лиц. Это, вероятно, характерная черта революций, когда не остается наблюдателей вообще или их число резко уменьшается. Революция представляет собой резкое возрастание числа именно активных участников.

Бурно развивается символизация, противоположные стороны обрастают четкими символическими ярлыками: «бандюки», «бандиты» для одной стороны и «нашисты», «бандеровцы» – для другой. При этом те или иные выгодные для кампании «обмолвки» начинают широко внедряться в новых контекстах, например, «мы не козлы, козлы – не мы».

Что касается других характеристик, то следует отметить следующий набор ситуаций, наложение и самоналожение которых создают тот индивидуальный набор, формирующий восприятие действительности сквозь набор этих рамок, роль которых состоит в «подведении» ситуации под известные широким массам модели. Демонстрации всегда ведутся за свободу или демократию.

Важным компонентом кампании является ее четкая организация, поскольку следовало не только привести людей, но и дать им кров и еду, что очень сложно для таких количеств людей. Следовало также обеспечить безопасность, что делали активисты организации «Пора». Газета Wall Street Journal указывает, что этим занималась группа из ста человек, связанных радиосвязью, в числе прочего следящих за периметром и дорожным движением [3].

Стихийное массовое действие во многом не было таковым, что можно увидеть из следующих его характерных особенностей.

Психологически протестант ощущает себя прикоснувшимся к подлинно историческому событию, когда история творится на его глазах. Так было в 1991 году, вероятно, в 191 7-м также. Это переход из состояния свидетеля события к его участнику. Это ощущение создавалось сознательно и настойчиво, поскольку выступающие на митинге все время обращались к слушателям, требуя от них одобрения или осуждения, поэтому главными словами стали «слава» и «ганьба».

Интересной и важной особенностью ситуации является то, что официальные тексты начинают опаздывать. Тексты (в виде официальной реакции власти) опаздывают все время, поскольку включена система более динамичных изменений реальности. Приходящая от власти интерпретация событий уже заранее натыкается на созданную ранее со стороны оппозиции либо с помощью проведенного действия (типа приведения к присяге), либо введенной лидерами оппозиции или оппозиционными телеканалами. В принципе происходит ускоренная динамика, против которой бюрократическая машина часто оказывается бессильной, поскольку не имеет столь же оперативной системы информирования населения.