Ревущие сороковые

Я заметил, что при вдохе киты обязательно должны поднять дыхало над водой, а при выдохе они могут этого не делать. Вода не мешала: воздух, вырывающийся из дыхала, подхватывал ее и уносил вверх, создавая настоящий фонтан.

В минуты охоты я часто вытаскивал секундомер, стремясь установить, на какое время заныривают киты разных пород, либо мысленно ставил себя на место гарпунера и маневрировал, стремясь точно выйти к тому месту, где покажутся из воды преследуемые животные. Иногда я угадывал, но чаще ошибался.

Улучив как-то удобную минуту, я попросил норвежца позволить выстрелить по киту моему другу Трефолеву.

Старик не возражал, но хитровато спросил:

— А кто будет отвечать за потерянный гарпун и оборванную снасть?

— Вы думаете, без аварии не обойдется? — Уверен, — ответил Ростад.

— Но Трефолев был хорошим комендором, расстреливал на большом расстоянии мины.

— Попробуйте, если не боитесь потерь, — продолжал пугать меня старик. — Но все убытки берите на себя.

Я в тот же день сообщил Сыретинекому о согласии норвежца подпустить к пушке нашего парня, но тот вдруг заколебался:

— А стоит ли нам самостоятельно экспериментировать? Пусть болит голова у капитан-директора. ЕсЛи он намерен готовить своих гарпунеров — должен выделить специальные фонды. Не буду же я отвечать своей зарплатой.

В разговоре по радиотелефону с капитан-директором мне пришлось поручиться за Тре-фолева и заверить, что рулевой достаточно подготовлен к охоте на китов.

— Хорошо, — наконец согласился капитан-директор. — Даю вам пять пробных выстрелов и пришлю наблюдателей: пусть на месте решат — годен ли ваш комендор. Спасибо за инициативу.

Но Сыретинского не обрадовало решение капитан-директора.

— Куда я размещу этих наблюдателей? И взбрело же вам затеять канитель! Всякие наблюдатели и проверщики чувствуют себя вершителями судеб. Они претендуют на лучшие каюты и ждут, чтобы перед ними расстилались, лебезили и не скупились на угощение. А особенно Сорвачев. С ним натерпишься.

Прибытие освобожденного председателя базового комитета профсоюза Николая Витальевича Сорвачева не радовало и нас. Этот человек, не отличавшийся особым умом и образованием, имел манию всех поучать, так как не доверял сообразительности других. Говорил он нудно и так все разжевывал, что до конца его редко кто мог дослушать. Люди стремились под любыми предлогами улизнуть и не попадаться ему на глаза.

Внешность предбазкома была заурядной, не-запоминающейся. Одну лишь плешь можно было назвать главной приметой Николая Витальевича. По натуре он был человеком неуравновешенным: то держался заискивающе, то становился громовержцем. Это отталкивало от него людей.

Однажды я спросил замполита: почему он подобрал себе таких помощников, как Стайнов и Сорвачев?

Куренков с хитринкой посмотрел на меня и, чтобы другие не слышали, прикрыл ладонью рот и ответил:

— Разве я сам! Мне их дали для подпорки, как сухопутному человеку. Вот и хожу с помощью таких костылей, учусь, как прожить в море без ошибок. Так-то, брат.

Я посочувствовал Михаилу Демьяновичу.

* * *

На другой день, как только выглянуло солнце и море затихло, с «Салюта» на «Пингвин» перебрались Сорвачев и вице-председатель Норвежского союза гарпунеров Раур Сенерсен.

Опасения Сыретинского были не напрасны: Сорвачев поселился в капитанской каюте и превратил ее в свой кабинет, а Раур Сенерсен устроился у гарпунера.

Через час после прихода гостей Ула Ростад вышел на мостик каким-то возбужденным и небывало веселым.

— Отдайте швартовы, — сказал он. — Идем к большим разводьям, там мы найдем китов.

Потом он перешел к гарпунной пушке и, подозвав к себе Трефолева, посоветовал ему:

— Запоминай все, что я делаю, пользуйся моим хорошим настроением.

Старик зарядил пушку и повел судно на поиск.

На небольшое стадо китов мы набрели довольно быстро. Приказав убавить ход, Ростад стал подбираться к ним.

Киты, не обращая внимания на приближавшееся судно, кормились рачками. Они ныряли не все сразу, а в разное время.

— Финвалы, — определил я по фонтанам.

Старик маневрировал, как всегда, осторожно. Уже несколько раз казалось, что «Пингвин» подошел к намеченному финвалу на выстрел, но Ростад, приникнув к прицелу, выжидал. Чувствовалось, что он не хотел опозориться перед гостями.

Выстрел был неожиданным и удачным: финвал, вытянув линь метров на двести, походил под водой и всплыл, повернувшись на бок. Один плавник его был поднят. Кит как бы показывал, что он сдается.

— Вот примерно так и стреляют по фин-валам, — не без бахвальства сказал старик.

Убитого кита накачали воздухом и, воткнув в него длинный шест с флажком китобойца, сообщили на базу, где буксировщику искать дрейфующую тушу, а сами двинулись вслед за уходящими финвалами.

Киты, почуяв недоброе, двигались без остановок. Фонтаны были редкими и какими-то неспокойными.

Погода стала портиться, на море появились белые барашки, мешавшие охоте.

— Да-а, — разочарованно произнес старик. — Эти киты сегодня к себе не подпустят. Не лучше ли сделать перерыв на обед? — предложил он.

Гости не возражали, им надоело стоять на ветру.

За обедом вице-председатель Норвежского союза гарпунеров попросил слова.

— Я горжусь своим соотечественником и ровесником Улой Ростадом, — сказал Сенерсен. — Он никогда не ронял славы Норвежского союза гарпунеров. Но мне хотелось бы попросить старого друга больше не испытывать терпение молодого гарпунера. Пусть следующего кита убьет русский.

— Правильно! — поддержал Сорвачев. — Дорогу молодым!

После обеда море не утихло, пенистые волны бежали навстречу и, разбиваясь о форштевень, обдавали брызгами площадку гарпунера.

Для нового поиска в «воронье гнездо» забрался Семячкин, Трефолев стал к заряженной пушке, а я повел судно.

Гости вместе с гарпунером остались в кают-компании распить графин красного вина, выставленного Сыретинским из капитанских запасов.

— Вызовете нас на мостик, когда разглядите фонтаны, — приказал Ула Ростад, вахтенному.

На крутой волне судно валило с борта на борт. Семячкин, сидевший в бочке на фок-мачте, чувствовал себя, как на качелях: он то и дело видел под собой не палубу, а отбрасываемую форштевнем пену и крутящуюся воронками воду. Но это марсового не пугало. Уце-пясь правой рукой за поручень, в левой он держал бинокль и вглядывался в горизонт. Дальние всплески высоких волн порой казались ему пушистыми фонтанами, но Семячкин, боясь ошибиться, не спешил докладывать.