Рейнеке-лис. Ренар-лис

Так отправлялся в дорогу чадолюбивый Рейнеке, так наставлял он жену и малолетних детей. Покинув дом без должного дозора, Рейнеке-лис предался мрачным мыслям. И часа не пробыли они еще в дороге, как лис обратился к барсуку:

– Милый, дражайший мой племянник, лучший мой друг! Признаюсь, что я начинаю страшиться. Я не могу отогнать ужасной мысли, что иду навстречу смерти. И все мои преступления, сколько я ни совершил их, – все встают предо мною. Ах, вы не поверите, как я тревожусь и мучусь! Я исповедаюсь вам, и вы выслушаете меня, грешного! Здесь поблизости нет другого духовника. Мне легче на сердце будет от этой исповеди – и легче будет предстать перед судом с чистой совестью.

– Прежде всего, – ответил Гримбарт, – отрекитесь от грабежа и кражи, от измены, лукавства и прочих подобных им пороков, потому что иначе исповедь ни к чему не послужит.

– Знаю, – ответил лис. – Так я начинаю, внимайте… Медведю, выдре и многим другим зверям я причинил большие обиды – охотно сознаюсь в этом и понесу за это наказание! Да и перед всеми зверями, сколько есть их на свете, я жестоко провинился – нельзя мне в том не сознаться. Дядю медведя я защемил в расщелине чурбана – и несчастный едва не истек кровью, претерпев при этом много побоев. Я повел кота на ловлю мышей – но он в петлю попался там, много выстрадал и потерял свой глаз. У петуха Курогонa я потаскал детей, не разбирая их возраста, – такими сладкими они мне казались… Даже король потерпел от меня: я разыграл над ним много злых и дерзких шуток, которые только теперь поняла королева.

Волк Изегрим был также безбожно поруган мною. Но всего не расскажешь, да и времени мало на это. Часто в насмешку дядей называл я волка, хотя мы вовсе и не в родстве. Раз – скоро минет тому уже шесть лет – он пришел ко мне в монастырь Элькмар, в котором я тогда смиренно проживал, с просьбой о помощи, так как он, дескать, задумал постричься в монахи. Это, как он говорил, было его призванием. Вот и стал он трезвонить в колокола, словно малый ребенок, восхищаясь звоном. Я же крепко связал ему канатом передние лапы. Стал он забавляться, звоня да трезвоня, учиться разным штукам, стоя на задних ногах. Звонит себе, да и только! Ну и задали же ему звону!.. Со всех улиц народу набежала тьма-тьмущая, от страха лица ни на ком нет [3] : недоумевают – откуда угрожает несчастье? И вдруг находят волка. Прежде чем он успел объяснить им о желании своем принять монашеский сан, народ изувечил его до полусмерти. Но это не образумило глупца – и снова стал он просить меня сделать ему тонзуру [4] ; а я спалил ему темя так, что кожа сморщилась и кругом повыскакивали пузыри.

3

Колокольный звон не в обычное время означает тревогу.

4

Тонзура – выстриженное или выбритое место на макушке у католического духовенства.

Стал он забавляться, звоня да трезвоня

Я много подстроил ему несчастий, пинков и побоев. Научил его ловить рыбу, но горько досталась она ему. Раз пошел он со мною (там же все, в Юлихе дело было). Мы подкрались к жилью патера, а патер был богатый: полный амбар ветчины у него, сало красовалось целыми кусками и много было соленой рыбы в глубоком корыте. После долгих усилий Изегрим проделал себе лазейку в каменной стене. Подстрекая его жадность, я понукал его – и он пролез через отверстие, по-видимому, легко и свободно; но там, как видно, не выдержал и так наелся через меру, что не мог уже вылезти назад. Ах, как бранил он лазейку! Впустила голодного волка, а сытому, злая, не хочет дать обратного пропуска. Я же между тем поднял в деревне гвалт и тревогу – всех переполошил и навел на след находящегося в плену волка. Вот как я это устроил. Побежал прямо к патеру. Он сидел за обедом; жирный, чудно изжаренный каплун [5] едва дымился у него перед носом. Мигом схватил я каплуна и пустился бежать с ним что было мочи. Патер, рассердившись, бросился было за мною, да как-то впопыхах опрокинул стол со всеми кушаньями и посудой.

5

Каплун – откормленный на мясо петух.

– Бейте! Колите! Бегите! Ловите! – кричал рассерженный патер, поскользнувшись в луже (он не заметил ее) и растянувшись на полу.

– Бейте! – кричали и сбежавшиеся соседи.

Я побежал, и все повалили за мною, алча моей крови. Громче всех кричал патер:

– Что за безнравственный вор! Каплуна унес из-под носа!

Мигом схватил я каплуна и пустился бежать

Улизнув от них, я направился к амбару. Там, к сожалению, я должен был оставить свою добычу: мне было тяжело с нею. Тут толпа потеряла меня из виду, но нашла каплуна. Поднимая его, патер заметил в амбаре волка; увидел его также и народ.

– Бегите сюда и ловите! – кричал патер. – Я нашел другого вора: волк попался к нам в руки! Если он уйдет, – позор нам: он осмеет нас и одурачит, – чего доброго, сделает нас сказкой в целом Юлихе!

Что уж думал тут волк – не знаю. Но удары справа и слева, спереди и сзади вдруг посыпались на бедного Изегрима, причиняя ему раны. Страшно горланили все. Прибежали еще мужики – и, наконец, одолели волка: замертво пал он. Больнее этого он не бывал бит за все время, как живет на свете. Если бы на полотне изобразить все то, как он рассчитался с патером за ветчину, – вышла бы курьезная штука. Наконец, потащили его по топкой и грязной улице, по ямам и каменьям. В нем не было ни искры жизни. Он был весь перепачкан, бедный, и его с отвращением бросили в ров, наполненный грязью, считая мертвым. Долго ли находился он в таком унизительном состоянии, пока в себя не пришел, и как спасся потом – об этом уж я не знаю, да и после не мог хорошенько разузнать. Но, несмотря на все это, и года не прошло, как волк опять потом клялся мне в дружбе и верности. Только дружба-то недолго длилась. Я знал, зачем он клялся: сильно захотелось ему досыта покушать кур. Желая подшутить над ним, я с важным видом стал описывать ему одну балку, прибавив, что на ночь садятся на нее семь жирных кур с откормленным петухом. Вот раз ночью и повел я его туда. Пробило полночь, но подъемное окно, поддерживаемое легкой подпоркой, было еще открыто. Я раньше узнал об этом и сделал вид, что желаю первым прыгнуть в окошко, да замялся и предоставил волку первый шаг.

– Смело ступайте туда! – сказал я. – Если хотите сделать что-нибудь путное – будьте проворней! Клянусь, что много откормленных наседок вы найдете там.

Волк робко влез в окно и тихонько, ощупью, стал искать балку.

– Куда это завели вы меня? – сказал он, наконец, тоном, полным упрека. – Какие тут куры? Я и перышка не вижу здесь.

– Я сам съел тех, которые сидели спереди, – ответил я, – другие сидят теперь дальше. Все идите вперед, да только тише ступайте.

Балка, действительна, была узка. Я пропустил его вперед, а сам, оставаясь позади, все отставал, все приближался к окошку и тронул подпорку: окно с шумом захлопнулось, и ужасом обдало волка – и он грохнулся с балки наземь. Люди проснулись в испуге.

– Почему там окно упало? – спрашивали они друг друга.

Наскоро встали, мигом зажгли огонь, увидали волка в углу и принялись бить его. Уж то-то лупили, лупили толстую шкуру его! Удивляюсь, как он остался жив!

Во всем я исповедался вам, что только мог припомнить и что так тяжело угнетало мою душу, – закончил Рейнеке-лис. – Дайте же мне отпущение в грехах! Я покорно исполню все, что ни положите вы на меня в наказание за грехи мои.

Гримбарт знал, как в подобных случаях нужно действовать. Он на ходу отломил ветку и сказал:

– Дядя, ударьте себя по плечу этою веткой три раза, на землю положите ее так, как я вам укажу, и, трижды перепрыгнув через нее, смиренно приложитесь к ней. Возложив на вас такое наказание, я навек отпускаю вам все грехи и проступки, прощаю вам все, что вы сделали.

Окно с шумом захлопнулось, и ужасом обдало волка

Когда Рейнеке-лис добровольно исполнил все, что ему было сказано, Гримбарт продолжал:

– Докажите исправление добрыми делами, прилежно читайте псалмы, чаще ходите в церковь и усердно соблюдайте посты в показанный день. Наставьте на истинный путь того, кто попросит вас об этом, давайте милостыню бедным, клянитесь оставить непристойную жизнь, грабеж, разбой, измену, – и вы непременно достигнете спасения.

– Хорошо, – ответил лис, – я готов произнести клятву!

Так исповедался Рейнеке. Они продолжали путь, направляясь ко двору, и вышли наконец на луг, поросший сочною травою. Справа виднелся монастырь с зубчатою оградой. Монахини там день и ночь молились в храме; на подворье же они держали немало хохлатых наседок, двух петухов и орду откормленных каплунов, ходивших за монастырские стены отыскивать себе корм. Рейнеке-лис часто посещал их и сказал барсуку:

– Мы сократим путь, если пойдем мимо монастырских стен.

А сам думал о курах, гулявших в поле без присмотра. Гримбарт и лис прямехонько направились к беспечной птице. Тут хищные глаза у плута лиса совсем разбежались. Сильно приглянулся ему один откормленный петушок, гордо гулявший с другими. Нацелившись в него глазом, лис быстро подскочил к нему – и мигом перья полетели вокруг.

– Так-то поступаете вы, погибший дядя? – стал укорять его всполошившийся Гримбарт. – Как, вы хотите ради курицы снова впасть в смертный грех, только что исповедавшись? Хорошо же покаяние!..