Рейс туда и обратно

— В гости к нам приплывайте, Степан Федорович. Хорошо?

— Спасибо, милый, а детишек заводите, слышишь? — Волошин долил еще кофе, махнул рукой, все равно не заснуть, и, помедлив немного, сказал: — Знаешь, о чем я мечтаю? Никогда-никогда не возвращаться в порт. Вплыл бы наш «Пассат» в Черную Океанскую Дыру и...

— С Юриком Роевым поговорите об этом, — Русов хлопнул старого штурмана по колену. — Может, устроит рейсик на Северную Корону?

— Уж говорил, — очень серьезно ответил Волошин. — Обещал посодействовать. Мы вот все шутим, Коля, а кто знает...

— Э, Степан Федорович, об этом не будем. У меня и так мозги набекрень, а тут еще вахта впереди, ночь. Опять начнет мерещиться всякое. Идите, Степан Федорович, отдыхайте. Да, как капитан?

— Спит. Анатолий накормил его димедролом. Совсем, бедного, головные боли замучили. Ну, пошел. Спокойной вахты, Коля.

— Спокойной ночи, Степан Федорович. Жду вас в гости на берегу.

Забрав термос и чашечки, Волошин ушел. Шумно вздохнул, потоптался у рулевой колонки Серегин. Лунный свет заполнил рубку, теплый воздух вливался в распахнутые окна, доносились голоса ночных птиц. Пологая зыбь гналась следом за танкером. Ярко, нервно полыхали в воде ночесветки, вспыхивали тысячами пульсирующих магниево-белых огней. Шли под самым берегом Африки, было до нее миль десять, в бинокль можно было не то чтобы увидеть, а ощутить взглядом ее невысокие холмы, дюны и какие-то белые одинокие башни. Впереди и правее вспыхивал и гас светящий знак мыса Бохадор. Все знакомые, почти родные места. Сколько раз за свою морскую жизнь проходил Русов мимо этого мыса. Еще двое суток хода, и впереди, несколько западнее курса судна, покажутся Канарские острова, на один из которых, а именно Гран-Канария, в порт Лас-Пальмас предстоит им краткий, всего на один день, заход, чтобы «отовариться», купить кое-какие подарки родным на валюту, заработанную в этом, кажется, бесконечном рейсе. Хотя всякое бывает. Просьба о заходе в управление послана, но ответа от Огуреева пока нет.

Какие лунные ночи. Сияющие скаты волн, черные между ними провалы. Лунный свет лежал на лице Серегина, казалось, что он в серебряной, с черными дырами для глаз и рта маске.

— Слышите? Кто-то опять ходит по верхнему мостику, — сказал Серегин. — Юрка с Великим Командором беседует. Или Тимоха лунных зайцев промышляет? Сходите-ка поглядите.

— Не отвлекайся, Валюха. Это Жора там бродит, не спится парню.

— М-да, история. Любовь!.. А мне бы вот квартиру получить, да «жигуленка» купить. Дождусь ли своей очереди, а?

— Дождешься, Серегин. В конце концов всему приходит свой черед. Фу, черт, глаза слипаются. — Русов крепко растер лицо, вгляделся в простирающийся перед танкером океан. Пустыня лунная. Сказал: — Посижу минут пятнадцать в штурманской. Поглядывай.

— Не волнуйтесь. Идите.

Русов вошел в штурманскую. Сил не было, как тянуло в сон... Направился к дивану. Вздрогнул. В его углу сидела Гемма. Вот и хорошо, что они вновь увиделись, что он сможет проститься с ней. Ярко светились ее зеленые глаза, темнели на белом, лунном лице губы. Она улыбнулась, махнула рукой — входи, садись рядом. Русов плотнее закрыл за собой дверь и сел на диван. Мотнул головой, отгоняя сон, хотя какой сон? Вахта. И она пришла. Или прилетела, как птица, а может, приплыла, словно рыба. Он сел рядом с Геммой и явственно ощутил тепло, исходящее от ее бедра, уловил горьковатый запах волос и дыхание на своей щеке.

— Хорошо, что ты пришла, — сказал он. — Я так часто думаю о тебе.

— Я тоже. Жаль, но мы сейчас расстанемся, мне приказано возвращаться. Срок командировки на Землю истек. Полечу как птица. А потом превращусь в серебряную звезду и поплыву по небосводу. Ты поглядывай, это буду лететь я.

— Это спутники летают, Гемма.

— Это наши возвращаются. А когда ты снова в море?

— Недели через две-три.

— Не дают вам отдохнуть, да и нам тоже. Наверняка и я недельки через две появлюсь вновь в этих широтах, так что жди. — Она положила свою ладонь на его руку: — Хочешь, полетим со мной? — Русов усмехнулся, повел плечами. — Странные вы люди. За что цепляетесь? За эти железные коробки? За женщин, которые не могут летать как птицы?

— Скажи, а что произошло на «Принцессе»?

— Да вон же капитан сидит. Спроси сам у него.

Русов повернулся. В углу рубки, возле штурманского стола с картами, сидел на стуле капитан «Принцессы Атлантики». Черная морская куртка, белая рубашка, галстук, трубка во рту. Кивнув Русову, он вынул изо рта трубку, осмотрел стол, куда бы выбить пепел, сказал:

— А, все просто. Я познакомился с ней, с этой чертовкой, и что-то в моей башке перевернулось. — Он поглядел на Гемму, насупился, сведя лохматые брови. — Хотя при чем тут она? Все просто! Мне все надоело, коллега. Чертова война, которая вот тут. — Он, как пистолет, прижал трубку к виску. — Все там: ледяные вьюги на далеком российском озере, лица убитых... Казалось, чем дальше война, тем все быстрее забудется, но куда там! Не было вахты, чтобы я их всех не вспоминал. Убитых. Девчонок-регулировщиц с той «Дороги смерти»...

— «Дороги жизни». Так мы ее называли.

— С той дороги женщин, солдат, детей. Убитые преследовали меня! Сбежал из Европы в Африку. Но мертвые нашли меня и там... И возникал один и тот же вопрос: зачем? Зачем мы пошли туда? Зачем убивали? Зачем сами гибли т а м?.. Прошлое и настоящее — все надоело. Проклятая жизнь, заботы, вечная гонка за деньгами, счета, долги, ссуды, кредиторы. И тут я познакомился с ней. Я полюбил ее, коллега, и понял, что впервые счастлив... Жаль, она оказалась ненормальной, болтала о какой-то Северной Короне, звала меня туда. А потом стала строить глазки моему молодому помощнику, забыла, дрянь, что я вытащил ее из кабака, одел, обул, сделал человеком!

— Он застрелил меня, — сказала Гемма. — Дурак ревнивый. И остался на судне, когда все покинули его. Заперся в каюте. Рыдал надо мной, как дитя. Ей-ей, я еле удерживалась, чтобы не рассмеяться! Вот и все.

— Между прочим, я звонил вашей жене, капитан, — сказал Русов.

— Плевать мне на нее. Дура набитая. Я уходил в море, а она встречалась с соседом, красномордым коротышкой Френком Джюно. Стерва. Думает, что теперь-то уж повеселятся, черта с два! Не знает еще, наверное, что и дом и участок — все заложено, перезаложено, а за «форд» еще платить и платить!

В дверь штурманской стукнули. «Иду!» — сказал Русов, подумав, что это Серегин его зовет, но дверь открылась, и в штурманскую вошел повар Ли и юнга Томми. Повар держал мальчишку за плечо, будто опасался, что тот сбежит, шумно дышал, все его широкое лицо было в капельках пота. Закрыв за собой дверь, повар толкнул мальчика в угол, туда, где только что сидел, а теперь исчез капитан «Принцессы Атлантики». Томми бухнулся на стул, а повар опустился на диван, и пружины под его грузным телом сокрушенно закряхтели. Повар отер лицо ладонями, вздохнул и сказал:

— Это я спас мальчишку. Да-да, не удивляйтесь, ведь верно, Томми? Он мне что сын родной.

— Тоже мне... папаша нашелся, — пробурчал Томми. — Чуть что: палкой по заднице.

— Действительно, зачем же вы его так колотили? — спросил Русов.

— Зачем? Ха-ха! Да потому, что весь мир так устроен. Есть те, кого бьют, и те, кто бьет, ведь так? В этом мире надо быть зубастым, яростным, жестоким, вот я и делаю Томми таким. И чем быстрее он сам научится колотить других, тем у него больше шансов выжить в этом проклятом мире, ведь так?

— Томми, не крути ручку. Это пеленгаторный приемник. Так, значит, это вы его спасли во время урагана?

— Так оно и было. Когда этот ваш парень, Юрик, чуть не увел от меня мальчишку, я задумался. И вдруг понял, что не могу жить без него. И я привел его к себе в каюту. Ведь так, Томми?

— Верно, толстяк, все верно, но лучше бы я спал в кладовке. Храпишь, как бегемот... Ха, папаша!..

— Ну вот, когда начался ураган, я вдруг почувствовал: быть беде! Дождь, ночь, ветер, все забились в свои норы, а я разбудил мальчишку, надели спасательные пояса и вышли на палубу, ведь так, Томми? И когда судно легло на борт, мы скатились в воду, поплыли от него прочь. А потом увидели спасательный плотик, всплывший, видно, с верхнего мостика, влезли в него.