Резанов и Кончита. 35 лет ожидания

– Я буду ждать вас столько, сколько потребуется, – сказала она тихо и серьезно. – И два года, и три, и десять. Я скажу всем, что люблю вас, и никто не может заставить меня от вас отказаться.

– Вы очень сильная и смелая, – вновь восхитился ею Николай. – Но сейчас все-таки вернитесь домой, прошу вас! Сеньор Аргуэльо уже, наверное, думает, что я вас похитил и уплыл с вами за океан!

– Да, все, сейчас побегу домой! – Кончита вдруг быстро схватила Резанова за руку и крепко сжала ее своими крошечными мягкими ладонями. Николай вздрогнул и так же быстро поднес ее руки к губам и поцеловал кончики пальцев на каждой из них – и это не было обычным жестом вежливости, он сам хотел дотронуться до девушки, хотел покрепче прижать ее к себе и не отпускать.

Но уже в следующий миг Кончита выпустила его руки и заспешила обратно к повороту на ведущую к ее дому улицу, чуть приподняв мешающие ей бежать длинные юбки. Резанов посмотрел ей вслед тоскливым взглядом. Он вдруг понял, что, скорее всего, эта краткая встреча и этот сумбурный разговор были последними в их с Кончитой жизни. И хотя он только что решил, что для нее так будет лучше, где-то в глубине его души неожиданно шевельнулось сожаление.

На корабль он вернулся, почти полностью убедив себя, что все его дела с комендантом Аргуэльо и его дочерью окончены. Пятнадцатилетнюю девушку, без сомнения, должны были отговорить от замужества с сорокадвухлетним иностранцем, тем более что родители Кончиты еще и позвали себе на помощь священников. «Для нее так будет лучше, – уговаривал себя командор, расхаживая по шатающейся палубе «Юноны» и глядя на пенящиеся океанские волны. – Ты сильно сбил ее с толку, но у нее теперь есть возможность успокоиться и забыть свою влюбленность. По крайней мере, ей твои ухаживания не слишком повредят… А если все-таки слишком, если она не сможет всего этого забыть?»

Он пытался думать о колонии в Русской Америке, пытался найти другие способы накормить ее голодающих жителей, но его мысли упорно возвращались к Кончите и их более чем вероятному расставанию. Он представлял себе возвращение в Россию, службу при дворе и, возможно, новые путешествия и с грустью думал о том, что в его дальнейшей жизни не будет этой очаровательной живой и восторженной девушки. И чем дальше, тем невыносимее становилась эта мысль, так что к вечеру, уже лежа на койке в своей каюте, Николай был близок к тому, чтобы прямо сейчас ехать в город и умолять коменданта крепости позволить ему хоть на несколько минут увидеться с его дочерью. «Да что со мной, я же не люблю ее, я же люблю Аннетт! – терялся он в догадках. – Неужели тогда, перед самой смертью, она была права, неужели я действительно сумел полюбить еще раз?! Но разве же это возможно?..»

И снова на него накатило чувство вины, в сотни раз более сильное, чем он испытывал до этого. Если попытку жениться на Кончите без любви можно было оправдать заботой о колонии, то у влюбленности в нее никаких оправданий быть уже не могло. Влюбленность означала, что он действительно предал Анну и их детей. После этого он уже не мог надеяться на ее прощение.

Еще несколько дней он провел словно в тумане. Мысли об Анне и о вине перед ней упорно вытеснялись воспоминаниями о Кончите и желанием еще хотя бы раз оказаться с ней рядом. А эти воспоминания, в свою очередь, разгоняла тоска от того, что встретиться им, скорее всего, было уже не суждено. Думать же о том, как теперь раздобыть еду для колонии, Николай и вовсе не мог: ничего путного ему в голову больше не приходило. Он мог только ждать известий из дома Аргуэльо – ждать хоть какого-нибудь решения коменданта. Пусть даже решение оказалось бы неблагоприятным для Николая и Кончиты – отказ коменданта пережить было бы легче, чем эту затянувшуюся пугающую неизвестность.

А затем, когда Резанов уже почти смирился с тем, что ему откажут, и его кораблям придется уходить из Сан-Франциско, так ничего и не закупив, в порт снова прибежала уже знакомая ему служанка из семьи Аргуэльо. На этот раз она недолго пререкалась с увидевшими ее с палубы матросами – те знали, что командор ждет известий из крепости, и сразу же бросились стучать в дверь его каюты:

– Вам письмо принесли! От коменданта!

Николай выскочил на палубу, не причесавшись – его терпения хватило лишь на то, чтобы наскоро пригладить встрепанные волосы.

– Здравствуй! – крикнул он служанке, еще только спускаясь по трапу. – Давай письмо, скорее!

– Я не с письмом… – чуть смутилась молодая девушка. – Я за вами пришла. Сеньорита ждет вас около въезда в порт!

– О, Господи! – простонал Резанов. – Хорошо, идем туда скорее!

Он махнул рукой следившим за ним с палубы матросам, поймал служанку за локоть и потащил ее к выходу из порта. Впереди было не меньше десяти минут неизвестности, и ему казалось, что этого он уже точно не выдержит.

– Скажи, пожалуйста, ты не знаешь, что сеньорита собирается мне сказать? – уже не способный терпеливо ждать, Николай принялся расспрашивать служанку. Та сделала серьезное лицо и решительно замотала головой:

– Не знаю. Меня дела хозяев не касаются.

– Да ладно тебе! – вспыхнул Резанов. – Ни за что не поверю, что ты не знаешь, что происходит! Хочешь, чтобы я тебе заплатил? Не дождешься, я же все равно через пять минут все сам узнаю!

Девушка взглянула на его измученное ожиданием лицо и вдруг, заметно смягчившись, вздохнула:

– Да, я кое-что… случайно слышала. Только не говорите сеньору, пожалуйста!

– Да зачем мне кому-то что-то рассказывать?! – окончательно вышел из себя Николай. Служанка испуганно вздрогнула:

– Извините, сеньор! Я знаю, что сеньориту Кончу возили на исповедь в монастырь. Вчера они вернулись, и сеньорита была очень довольная – я ее давно такой не видела, она прямо вся светилась!

У Резанова на мгновение отлегло от сердца – раз Кончита «светилась», значит, наверное, незнакомый священник не стал ругать ее за увлечение иностранцем? Может быть, он даже благословил ее на брак с ним? Он ускорил шаг, не смея поверить в удачу, так что служанке пришлось перейти на бег, чтобы не отстать от него. Но затем Николая снова охватили сомнения. Что, если Кончиту отговорили от скандального замужества, убедили, что она была не права и что для всех будет лучше, если она откажется от своей любви? А вдруг она сама поняла, что это было всего лишь детское увлечение, а не любовь?! Может быть, она радовалась именно потому, что избавилась от этого наваждения и вернулась к обычной жизни?

Они уже подходили к ведущей в порт дороге, и Николай бросился к ней бегом, оставив служанку позади. Он уже видел стоящий у обочины экипаж, знал, что в нем его ждет Кончита, и весь остальной мир на некоторое время перестал для него существовать.

Дверца экипажа распахнулась, и на дорогу выпрыгнула девушка в длинном плаще. Она тоже увидела вдалеке бегущего к ней любимого и не смогла спокойно сидеть, дожидаясь, пока он доберется до нее. Резанов, заметив это, припустил еще быстрее.

– Ну что?! – крикнул он, когда расстояние между ними немного сократилось.

– Николай!!! – радостно завопила Кончита, размахивая руками. Ее голос зазвенел над пустынной дорогой и, наверное, был слышен даже в шумном порту и на палубах обоих кораблей Резанова.

Они встретились посреди дороги и обняли друг друга. Резанов с трудом переводил дыхание – пробежать сотню шагов оказалось для него неожиданно тяжело – и молчал. Все вопросы, которыми он готовился засыпать девушку, оказались ненужными. Ее полный счастья крик сказал Николаю все. И он сам едва сдержался, чтобы не завопить от радости.

– Я сказала правду! – тихо прошептала Кончита, все еще пряча лицо у него на груди. – Вы были правы, Николай, все произошло так, как вы говорили! Я сказала, что люблю вас, и мне все поверили! – добавила она снова громко, не стесняясь ни выглянувшего из экипажа кучера, ни почти догнавшей командора служанки. – Не сразу, конечно, сначала священник меня уговаривал послушаться родителей. Но потом все-таки сказал, что если я действительно вас люблю и вы тоже действительно меня любите, то никто не вправе помешать нам быть вместе.