Резервация. Обжигающая враждебная пустота

Он оглянулся, посмотрел наверх – седана отсюда видно не было. Но все по-прежнему оставалось спокойно и тихо. Он перевел свет фонаря на развалины – постоял, выискивая то, зачем пришел. Ему долго не удавалось ничего нащупать во тьме. Но потом он увидел – велосипедное колесо, торчавшее из песка.

Черт, - подумалось ему. – А ты уверен, что это тот самый велосипед?

Нужно было возвращаться и будить Гая. Он не должен был оставлять его одного…

В развалинах что-то мелькнуло – луч фонаря метнулся туда и выхватил из тьмы чьи-то глаза – в свете фонаря они горели желтым. Всего секунду, а потом снова – темнота.

Антон замер, слушая, как колотится сердце. Тот, кого он только что видел, не был ребенком. Кто-то прятался в этих бараках и возможно заманивал сюда детей, а потом расправлялся с ними. А может и вовсе складывал их в ящики в подвале.

Я должен торопиться, - решил Антон, выставив руку с револьвером вперед. – Должен торопиться…

Он зашагал в темноту, подсвечивая ее фонариком.

Когда он стрелял в последний раз? Он не помнил. На стрельбах в тире, в звукопоглощающих наушниках и защитных очках. А когда стрелял в человека?..

Антон подошел к велосипеду и посветил фонарем. Велик был старым, с облупившейся краской на раме и затертыми резиновыми рукоятками на руле. Переднее колесо было согнуто, как будто велосипед швырнули о стену. Спицы повылезали из него, а шина слезла с обода, как змеиная кожа. На руле не было звонка – но если мальчишка хотел остаться незамеченным, он попросту его снял. Антон не встречал таких допотопных звонков, но мог себе представить, как тот дребезжал во время езды.

Я не знаю, - подумалось ему. – Не знаю…

Все, что он знал, так это то, что в развалинах кто-то был. Это он видел собственными глазами.

Антон перешагнул через велосипед и подошел к раскрытым металлическим воротам полуразрушенного барака.

С дороги Антон разглядел, что у здания обвалилась часть крыши – ввалилась внутрь под тяжестью песка. И отсутствовал кусок кирпичной стены – возможно, рухнул вместе с перекрытиями.

Он шагнул внутрь. Посветил фонарем. На полу, в песке, валялся строительный хлам - шифер, гнутые стальные балки, битый кирпич. На стенах, будто фрески, красовались истлевшие проекции вождей. Военные фуражки, кители с медалями. Лица – подтянутые, без морщин. Фотошоп советской эпохи. Послание из прошлого.

Сзади что-то хрустнуло, и Антон резко развернулся, выбросив руку с револьвером вперед. Луч фонаря метнулся в угол и высветил из темноты два горящих глаза.

– А ну-ка стой, где стоишь!
– приказал он, целясь аккурат между глаз. – Я тебя вижу.

Из угла послышалось утробное рычание. Антон присмотрелся и увидел оскаленную клыкастую пасть. Вязкие слюни свисали с крепких зубов и нитями лились на пол. Это была огромная черная псина, похожая на волка. Шерсть на загривке зверя стояла дыбом.

– А ну спокойно!
– крикнул Антон и собака с лаем бросился на него.

Револьвер громыхнул так, как будто взорвался. Вспышка озарила развалины, а псина взвизгнула, и свалились на бок, кувыркнувшись на песке.

– Твою мать! – Антон перевел дыхание. Опустил револьвер. Руки дрожали. Он навел луч на убитую собаку. Пуля ударила ей в грудь – Антон заметил красную воронку посреди черной жесткой шерсти.

– Собака… - выдохнул он. Посветил фонарем в угол – там копошилось что-то черное. Он сделал несколько шагов и присмотрелся. У кирпичной стены в углу пищали щенята. Еще слепые, совсем беспомощные. Четверо – лезли друг на друга в поисках тепла.

– Блядь! – выругался Антон. – Какого хрена?
– он сунул револьвер в кобуру, подошел ближе и присел на корточки.

Хорошо, что это всего лишь щенки, - подумалось ему. В такой неразберихе мог пальнуть и в человека. В старика, в ребенка. В любого, кому вздумалось прятаться здесь, в этих дурацких развалинах.

За каждый выстрел приходится платить. За каждую пулю писать отчет. Оправдываться, объясняться, что пришлось. Смотреть в глаза родственникам, учиться выдерживать их взгляды. Убеждать себя, что другого выхода попросту не было.

Но сейчас это были всего лишь щенки. Четыре глупых создания не больше детской ладошки. Бывают такие выстрелы, за которые не приходится отвечать ни перед кем, кроме себя. И Бога, который у тебя внутри.

Он поднялся и пошел к выходу. Не оглядываясь. Так, и никак иначе. Потому что в резервации по-другому не выжить.

Антон вскарабкался по склону и увидел курившего у машины Гая. Красный уголек сигареты горел во тьме, будто далекий марс.

– Набегался? – спросил Гай. Он бросил сигарету и пошел напарнику на встречу.

– Услышал что-то… пошел прове… - Антон не успел договорить. Гай врезал ему со всей дури, с локтя. В челюсть, по-боксерски. Так, что свалил Антона на песок.

– Твою мать, напарник! – крикнул Гай. – Услышал что-то?! Пошел посмотреть?! Оставил меня одного, спящего! Да меня могли прирезать здесь, сукин ты сын!

Антон попытался встать, но его повело, и он снова упал. Сплюнул кровь. Удар был отменным. Свалил его в нокдаун.

– Ты хоть понимаешь где мы, напарник?! Мы в сраной резервации, забыл?! – бесновался Гай. – Тут наша жизнь ни хуя не стоит! А я держусь за нее, чтоб ты знал! Не собираюсь тут подыхать!

Со второго раза встать получилось. Антон поводил челюстью, ощупал языком зубы. Рот был в крови, но зубы остались целы. А то пришлось бы тащиться к дантисту – по страховке они не церемонились. Кололи дешевое обезболивающее и ставили такие же пломбы.

Молча, он прошел мимо Гая и уселся в машину.

– И все?! – крикнул Гай, когда Антон хлопнул дверцей. – Ничего не скажешь?!

Перед глазами Антона все еще копошились эти беспомощные щенки. Что он мог сказать? Пошел спасать неизвестного кого, а обрек на смерть четверых. Благими намерениями дьявол выстлал дорогу в ад. С этим не поспоришь.

На улице Гай все еще смотрел на Антона, выжидая. Потом плюнул и закурил.

Ему не стоит так кричать и курить, - почему-то подумал Антон. Ему вдруг стало страшно, что их заметят. Какие-то твари, что обитали там, в развалинах, где он побывал. Ведь те глаза, что он видел, принадлежали не собаке. Чему-то похуже. Чудовищам, о которых так распространялся его напарник.

Он открыл дверцу.

– Садись. Нужно уезжать отсюда. Нас могли услышать…

– Да что ты говоришь?! Ну, блядь, гений! Конечно, могли услышать и услышали, как ты стрелял там…