Режиссер

— Я устал от твоей близорукости. От твоих неловких рук, твоего вечного страха, твоих… твоих боязливых нежностей. Ты вынуждаешь меня…

— Стоп, — тихо говорит Ингмар.

— Извини, сбился.

— Ничего страшного, все равно было не совсем…

— Правильно, — заканчивает Гуннар.

— Очень важно, чтобы именно эта сцена не выглядела наигранной, понимаешь? Должно чувствоваться, что он все время носит в себе эту ненависть.

— Ты хочешь, чтобы это звучало так, как на читках.

— Нет, ты понимаешь, о чем я говорю.

— Не понимаю, но…

— Что-то здесь не склеивается. И поэтому ты берешь неверный старт.

— Совершенно не представляю, что я должен делать.

— Давайте лучше начнем с того, что Гуннар будет стоять у окна, — предлагает Ингмар. — Как думаешь, Свен?

— Надо только немного переставить свет.

— Давай попробуем.

Пастор отходит от окна, чтобы вдруг рассказать о своем понимании истины.

— Хорошо, — бормочет Ингмар. — И когда ты сядешь, Гуннар, просто сиди молча, и ненависть сама захлестнет тебя…

— По-моему, я придумал прекрасную причину. Я имею в виду репутацию пастора. Но ты только отмахнулась. Я тебя понимаю. Ведь это была ложь. Главная причина в том, что я не могу тебя видеть. Ты слышала, что я сказал?

— Конечно, слышала, — отвечает Ингмар.

— Я устал от твоей заботы, от твоей болтовни и добрых советов…

— Ну все, теперь ты завелся и решил выложить весь гуннаровский арсенал, — перебивает Ингмар. — Не знаю, если б ты не вынимал руки из карманов, то, наверное, тебе было бы чуть легче войти в то состояние, которого я добиваюсь.

— Да, конечно, не вынимать руки из карманов.

— Ну что? Пробуем еще раз, — улыбается Ингмар. — Прогоним эту сцену еще несколько раз, совершенно спокойно, совершенно… А может быть, потом, на неделе, попробуем ее переделать, если будет необходимость.

Тихо. Кругом стало очень тихо.

— Мотор!

— Камера! — произносит Ингмар с безмятежным видом.

— Камера! Поехали! — откликается Стиг Флудин со звукооператорского пульта.

Пастор отходит от окна, останавливается, когда ему в голову приходит какая-то мысль.

— По-моему, я придумал прекрасную причину…

— Стоп, — говорит Ингмар, поворачиваясь к Свену. — Что с камерой? Она что, все время так будет жужжать?

Гуннар садится на стул, уткнувшись лицом в руки.

— Иногда так получается, — отвечает Свен. — Иногда она…

— Нет, так дело не пойдет, — перебивает Ингмар, затем добавляет, понизив голос: — Согласен? Это никуда не годится.

— Давайте поменяем кассету, — предлагает Свен, не поднимая глаз.

— Только поторопитесь.

Ингмар подходит к Ингрид, которая уже спустилась вниз и сидит за кафедрой, держа в руке чашку кофе. Он наблюдает за тем, как Свен с Петером разбираются с камерой, ожесточенно чешет голову и заговаривает об одной из реплик учительницы.

— Но ведь пастор только что выложил ей всю правду, — возражает она.

— Да. Или то, что он считает правдой. Не думаю, что люди могут говорить правду или лгать.

— О чем ты? — спрашивает Ингрид, слегка улыбаясь.

— Либо мы лжем — и тогда все, что мы воспринимаем как правду, становится ложью.

— Либо?

— Либо наоборот, — весело отвечает он.

— Мы говорим только правду?

— Потому что на самом деле мы говорим правду, когда мы лжем.

— Не понимаю я писаных слов, — вздыхает Ингрид, пытаясь увильнуть от этого разговора.

— Ни один актер их не понимает, — улыбается Ингмар. — Актеры понимают только слово сказанное.

— Да и со сказанным тоже не очень, — смеется она.

— Нет, актер — как животное: он воспринимает одни только интонации.

— Может, хватит? — говорит Гуннар, вставая со стула.

Свен с Петером запеленали камеру одеялами и, одолжив у Ингрид овчинный тулуп, положили его сверху.

Сделав глоток воды, Ингмар берет стакан и подходит к Гуннару.

— На этот раз сыграй так, как ты хочешь, — говорит он. — Я почти согласен с Торстеном Хаммареном [39] , когда он говорит, что плевать хотел на ваши мысли, главное — это ваши голоса и выражения лиц. Черт, вы же понимаете, что результат важнее всего. Думайте хоть про блинчики, только пусть это выглядит так, как надо.

39

Торстен Хаммарен — шведский актер, в разное время возглавлявший различные шведские театры.

Гуннар смотрит в пол, подбородок побледнел, челюсти крепко сжаты, на переносице глубокая складка.

— Пробуем камеру, — говорит Ингмар, вытирая ладони о брюки. — Вставай у окна. Давай, Свен.

— Камера, — говорит Стиг.

— Ты снимаешь? — спрашивает Ингмар.

Свен кивает.

— А ведь тихо.

— Как в гробу.

По губам Ингмара пробегает улыбка, он садится напротив Гуннара и говорит едва слышно, что камера включена, он может начинать.

— Я устал от твоей близорукости, — тихо говорит пастор. — От твоих неловких рук, твоего вечного страха…

— Стоп, — говорит Ингмар, вставая. — Ты должен ощущать тяжесть этих слов. Ты всего-навсего честен. Уйди от этой сосредоточенности. Не надо зацикливаться на формулировании своих мыслей. А в остальном — все прекрасно.

— Что-то я тебя не понимаю, — отвечает Гуннар, не глядя на Ингмара. — У меня не получится.

— Не надо так говорить, Гуннар. Ты все делаешь правильно — у тебя верная ритмика и все остальное. Просто ты слишком сосредоточиваешься на самих словах, ты играешь, вместо того, чтобы…

— Даже не хочу дальше слушать.

— Ну прошу тебя, Гуннар, я же говорил, что мы будем прогонять эту сцену по многу раз, — мягко увещевает Ингмар. — Под конец все будет прекрасно.

— Как на дрессировке, — бормочет Гуннар, сморкается и швыряет бумагу на пол.

Окунув два пальца в стакан с водой, Ингмар смачивает веки. Он смотрит на часы, барабанит по парте и старается говорить как можно мягче, когда спрашивает, остались ли у них силы на еще несколько дублей.

Все молчат, а Гуннар встает и подходит к окну.