Режиссерские уроки К. С. Станиславского

— Смотрите, не пожалейте об этом через час, — полушутя еще раз предупредил он всех. А затем Константин Сергеевич произнес большую речь. Она точно записана у меня.

— Я очень коротко остановлюсь на достоинствах вашей работы, — сказал Константин Сергеевич, — не посетуйте на меня за это: в нашем распоряжении мало времени, не только сегодня, но и до того дня, когда ваш спектакль снова должен пойти на этой сцене.

Вы все хорошо поняли автора, а режиссер сумел верно направить вашу работу над образами диккенсовских героев. Вы идете по сквозному действию в спектакле, поэтому до зрителя хорошо доходят сюжет пьесы и идея произведения. Вместе с режиссером вы нашли верный ритм спектаклю в той сценической композиции, которая задумана и осуществлена вами. Наконец, вы искренно и заразительно исполняете свои сценические задачи — ваш спектакль овеян молодостью, и вы с увлечением относитесь к своей общей работе. Это тоже доходит до зрителя и покоряет его, очаровывает, заставляет прощать вам ваши недостатки. Есть ли они у вас? Я думаю, что есть. Только вы их еще не знаете, не чувствуете. Моя задача — указать вам на них, убедить вас бороться с ними, уничтожать их, превращать некоторые из них в достоинства.

Прежде всего это ваша молодость! Вы удивлены? Вам не понятна моя мысль? Я вам ее поясню. Молодость прекрасна, если она сохраняется вечно, но сохранить себя молодыми очень трудно. Я говорю, конечно, о внутренней молодости.

Среди вас нет ни одной дамы «средних лет». У вас и стариков играют молодые. А если бы такая дама сидела здесь с нами, мы все услышали бы, как громко, сочувственно она вздохнула бы в ответ на мои слова.

В. В. Лужский. Я не дама, Константин Сергеевич, а мне тоже всегда хотелось сохранить молодость, но это страшно трудно!

К. С. Совершенно верно, Василий Васильевич всегда старается остаться молодым, мы его за это все очень любим, ценим и поручаем ему воспитание вас, молодых актеров нашего театра.

Давайте разберемся, что такое молодость на сцене. Это не грим и костюм, в который рядится актер. Мы знаем много примеров, когда самый яркий костюм и самый «молодой» грим только усугубляли, подчеркивали старость актера. И вместе с тем мы знаем, что старый актер или актриса имеют право играть молодые роли без всякого грима и крикливого, яркого костюма, если они владеют секретом сценической молодости.

Вы, вероятно, думаете: зачем я говорю вам об этом, когда вам всего по двадцать лет, когда я сам только что хвалил вас за молодость в спектакле?

Я говорю вам о молодости потому, что и вы и ваш спектакль могут очень быстро состариться. Вы сами даже не заметите, как это случится.

Сначала придет Николай Михайлович и скажет вам: «Что-то вы сегодня не так играли, как всегда. Давайте-ка завтра соберемся, поговорим и порепетируем». Вы честно взволнуетесь словами своего режиссера, будете очень старательно на другой день репетировать, вспоминать, что вы делали, когда готовили спектакль. Упрекнете тех, кто был явно невнимателен последние спектакли — такие всегда бывают, к сожалению, — проверите все задачи и действия на сцене, и на два-три раза спектакль как-то оживится.

Вы решите, что все в порядке, что вы знаете секрет хорошей игры: время от времени надо собираться, говорить о спектакле, некоторые сцены репетировать, вспоминать задачи, следить, чтобы все были внимательны на спектакле. Так пройдет еще десять-пятнадцать спектаклей. Найденный режим спектакля (пять спектаклей — потом беседы-репетиции в фойе) вы будете строго соблюдать, а Николай Михайлович, может быть, даже будет гордиться тем, что он нашел новый способ сохранения спектакля.

В. В. Лужский. В Художественном театре этот способ применяли еще двадцать лет назад — можно посмотреть протоколы репетиций в музее.

К. С. Совершенно верно. Мы всегда так охраняли спектакли. Но настанет вечер, когда на спектакль к вам зайдет Василий Васильевич. Как заведующий труппой, он обязан время от времени посещать все спектакли нашего театра. Он соберет вас после спектакля и со своей обычной мягкой манерой скажет: «Что-то у вас, друзья мои, ушло из спектакля. Всё как будто на месте, играют все ровно, честно и «накладок» никаких не было, а спектакль меня как-то не взволновал, не тронул, как тогда, когда вы его показывали Константину Сергеевичу…» Кто-нибудь из вас, конечно, скажет то, что обычно всегда говорится в таких случаях: «Василий Васильевич, вы тогда ведь смотрели спектакль в первый раз… а теперь, наверное, видите в третий или четвертый…» И кто-нибудь другой прибавит: «Может быть, нас тогда подогревало волнение: мы показывали спектакль в первый раз Константину Сергеевичу, а сегодня был рядовой спектакль».

А Николай Михайлович, как режиссер-организатор спектакля и ваш непосредственный руководитель, обязательно прибавит: «Василий Васильевич, мы очень внимательно следим за спектаклем, записываем все нарушения дисциплины на сцене, у нас всегда серьезная атмосфера за кулисами, а раз в десять дней мы собираемся и репетируем отдельные сцены».

«Все это, конечно, очень хорошо, — скажет Василий Васильевич, — все это полезно и даже необходимо делать… только мне кажется, что причина холодка, который проник в ваш спектакль, не в этом…»

Несомненно, что вы все забеспокоитесь и попросите Василия Васильевича прийти к вам на следующий день побеседовать с вами, кто-нибудь даже угодливо скажет: «Может быть, вы порепетируете с нами, Василий Васильевич», чем вызовет искреннее огорчение Николая Михайловича. «Я ли не репетировал с ними», — подумает он, но ничего, конечно, вслух не скажет.

Василий Васильевич придет к вам на следующий день, проведет с вами два-три часа. Попробует рассказать вам все свои мысли о виденном вчера спектакле. Может быть, прорепетирует с вами две-три сцены. Уйдет он от вас удовлетворенный сознанием, что вы искренно стремитесь быть совершенными в своей работе, но будет потом мучиться: помог ли он вам своей беседой. А я уверен, что он часа два дома готовился к ней…

В. В. Лужский. Вы угадали, как всегда, Константин Сергеевич: я буду и готовиться к встрече с ними и буду мучиться, помог ли им, а когда вы сами потом придете через две недели на спектакль…

К. С. Я не приду к ним. Вы знаете, как мне трудно с временем и какие перед нами стоят задачи в этом году; мы должны воссоздать на двух сценах репертуар, который растеряли, и поставить новые спектакли, а пьес нет… Придете вы сами ко мне, Василий Васильевич, и скажете: «Что-то случилось, Константин Сергеевич, на Малой сцене со спектаклем «Битва жизни»…

— Разболтались? — спрошу я.

— Да нет, у них все идет очень аккуратно, они даже слишком стараются…

— Что ж, возомнили себя великими актерами?

— Нет. Я тут с ними беседовал, они как будто такие же скромные, какими были, когда пришли к нам…

— В чем же дело?

— Не знаю, — ответит мне Василий Васильевич, — не волнует, не трогает больше их спектакль. Я пробовал сам с ними репетировать, но, кажется, мало помог им. Вчера вечером зашел опять к ним. Спектакль не растет, а становится суше, холодней. И зрители реагируют на него хуже, да и сборы стали меньше… Посоветуйте вы, Константин Сергеевич, что делать? Они ведь молодые, способные, искренне стремятся стать хорошими артистами…

— Теперь уже поздно, — придется сказать мне, — пусть еще немного поиграют, а со второй половины сезона спектакль надо снять.

— Что же с ними случилось, Константин Сергеевич? — огорченный за вас, спросит меня Василий Васильевич.

— Из спектакля ушла молодость. Они не заметили, как постарели, но не стали умнее и богаче от этого. Так бывает и в жизни. Старость не всегда обогащает, как принято думать.

— Но, может быть, это можно исправить, Константин Сергеевич? Я уверен, они готовы на всё. Они очень любят свой спектакль… — будет горячо защищать вас ваш неизменный адвокат Василий Васильевич.