Рибут. Дилогия
Шрифт:
Я запахнула куртку и снова посмотрела на солнце. Где оно было, когда я заснула? Не могла же я проспать так долго! От силы час. А скорее всего, и меньше. Какой же надо быть тупицей, чтобы его отпустить! Сейчас нам просто необходимо держаться вместе, а я позволила ему в одиночку разгуливать по этой глуши.
Крикнула птица, я вздрогнула, засовывая озябшие руки в карманы. Куда разумнее было бы бежать из КРВЧ летом. Да и вообще – любой план, отличный от нашего, теперь казался умнее.
Я сглотнула, стараясь не паниковать; минуты шли, а Каллума все не было. Переминаясь с ноги на ногу, я подавила острое
Сзади послышался шорох, и я напряглась. Рука метнулась к оружию. Но мгновением позже передо мной нарисовалась ликующая физиономия Каллума, и я выдохнула, ответив ему такой же улыбкой.
– Прости, что так долго, – сказал он. – Я зашел чуть дальше, чем собирался.
Он держал перед собой рубашку. Я нахмурилась, когда он опустился на колени и высыпал содержимое. Присев рядом, я взяла маленький темный кругляш.
– Какая-то черная фигня, – проговорила я, вскинув брови, и уставилась на твердые бурые шарики, смешавшиеся со всем остальным. – Это что, орехи?
– Рен! – сказал он со смехом, быстро подобрав орех. – Это пекан. Ты что, пекана никогда не видела?
– Надо же! В скорлупе, пожалуй, не попадались.
Каллум огляделся, нашел камень и положил пекан на землю.
– Щипцов у нас нет, так что будем изобретать.
Он с силой ударил, и скорлупа треснула. Каллум выудил кусочки ореха и ссыпал их мне в ладонь.
– Спасибо, – пробормотала я, удивленно хлопая ресницами.
– А это хурма, – указал он на темно-бурый фрукт. – Просто типа выдавливаешь в рот. Я ее не очень люблю, но сойдет.
Я съела пару кусочков пекана, пока Каллум колол остальные; затем сдавила хурму и подставила рот. Она оказалась сладкой и сочной; когда я отбросила кожуру, мои руки успели почернеть от сока.
Мы ели в молчании, и, когда прикончили все, я вытерла пальцы о штаны. Каллум подошел к дереву, сел, отвел руку, и я с удовольствием приникла к нему.
– Спасибо, – сказала я, положив голову ему на грудь.
– Не за что.
Он утвердил подбородок у меня на темени, поглаживая мою руку. Мы долго молчали, и я закрыла глаза; моя голова покачивалась в такт его дыханию.
– Ты с самого начала хотела идти в Остин? – спросил наконец он.
– То есть? – Я подняла веки, вздрогнув от его голоса.
– Ну, когда обещала Лебу найти его дочь. Ты так и хотела сделать? Или думала только о том, чтобы сбежать?
– Я не знала, куда пойду. Если резервация и правда существует, мне бы хотелось выяснить, где она находится. Ясно же, что я совершенно не приспособлена к жизни дикарем.
– А по-моему, так вполне, – хмыкнул Каллум.
– И еще мне не хочется доказывать его правоту, – тихо добавила я. – Я знаю, Леб думает, что мы убежим. Они не доверяют нам, и я не хочу подтвердить, что есть причины для недоверия.
Он погладил меня по щеке и осторожно поцеловал в макушку.
– Хорошая мысль, – прошептал он.
Глава двадцать четвертая
Мы вышли из укрытия после заката. За день пролетели два челнока КРВЧ, но потом все стихло.
Я снова ненадолго заснула, однако Каллум бодрствовал и был начеку. С тех пор как мы покинули
филиал, он так и не сомкнул глаз, и у него опять дрожали руки. Он заметил мое внимание к ним, но мы оба делали вид, что ничего страшного не происходит. Впрочем, других признаков недомогания не было, и я не стала заговаривать об ужасах, которые наверняка не случатся.Не могут случиться.
Когда мы выбрались на опушку леса, я посмотрела на небо и глубоко вздохнула. Горизонт был чист.
Тяжело ступая по траве, мы побежали. Ветер свистел в пулевых отверстиях моей куртки, и я морщилась от холода. Грудь сдавливало, саднило горло, но мы продолжали мчаться, то и дело с опаской поглядывая вверх.
Миль через пять снова показался лес, и мы перешли на ходьбу, скрытые кронами деревьев. Я набрала полную грудь воздуха и обняла себя руками, пытаясь хоть немного согреться.
– Сколько времени идти по этому туннелю? – спросил Каллум, когда мы перевели дух.
– Понятия не имею. На карте написано просто: «туннель». Если его не будет, всегда можно снова перелезть через забор.
– Бесподобно! В прошлый раз и труда не составило. – Он обнял меня за плечи и притянул ближе.
Деревья здесь стояли реже, вразброску, и были не таким надежным прикрытием, как в окрестностях Розы, но мы все равно пошли шагом, слишком устав, чтобы бежать.
Вскоре на горизонте показался Остин, и губы Каллума тронула улыбка.
– Он красивее Розы.
– Мы подходим со стороны рико.
Здания выглядели смутно знакомыми. Три высоких, из стали и стекла, были окружены несколькими пониже, которые едва виднелись поверх деревьев. Самое высокое находилось в восточной части города, и его верхушка была ослепительно-белой, словно служила маяком и возвещала путникам близость дома. Это было забавно, с учетом того, что в этой части Остина чужаков не жаловали.
– Ты уже бывала в этом районе? – спросил Каллум.
– Нет. Только проездом по пути в изолятор, когда умерла, но шок еще сохранялся. Я толком ничего не запомнила.
– Ты помнишь, как умерла? Или как очнулась?
– Как очнулась – помню.
– Ты поняла, что мертва? Я вот не понял.
– Отчасти, – ответила я. – У меня была истерика, и все смешалось. Помню только, что пробудилась в покойницкой и начала кричать.
– Тебя вывезли из палаты восстановления? Жуть какая!
– Да. Они решили, что я окончательно умерла. В больнице всех малолеток, кто мог перезагрузиться, помещали в палату восстановления и привязывали к койкам. Тех, кто становился рибутом, переводили в изолятор; остальных отправляли в покойницкую.
Никому не пожелаешь очнуться в покойницкой среди умерших за день, ожидающих кремации. Помещение было набито битком, когда там очутилась я.
Я посмотрела на Каллума, отгоняя воспоминания.
– Ты не понял, что умер?
– Нет. Я решил, что уснул. Звал родителей. Мне казалось, что рибуты чувствуют себя иначе. Но я ощущал себя прежним и все не мог поверить, пока не попал в Розу.
– Ага, – согласилась я.
Ближе к городу лес стал гуще; и наконец, когда я отвела очередную ветку, показались серый забор из проволочной сетки и мигающие красные огни. Я остановилась и вынула карту. От забора расходилось негромкое гудение – он тоже был под током.