Ричард де Амальфи

Мое счастье, что Одноглазый не успел протрубить сигнал, по которому все крестьяне должны схватиться за оружие и прийти в замок на помощь сеньору. Дело не только в том, что негоже побивать простых крестьян, но и в том, что навались они массой, попросту бы нас затоптали. И мой молот не помог бы. Как и лук Арианта.

Донесся звонкий зовущий рев, очень далекий, я в раздумьях не обратил бы внимания, но Гунтер сразу же оказался рядом.

– Это кто там дудит?

Я огляделся, звонкий зов трубы, ни боевого рога, ни охотничьего, а именно трубы глашатая доносится слева, как будто кто-то едет в эту же сторону, только с другой стороны.

Подъехали лучники, вертят головами. Из-за холма показался всадник на легком поджаром коне. Завидев нас, пустил вскачь, вытащил из сумки и вскинул над головой свернутый в трубку лист бумаги.

– Послание сэру Ричарду де Амальфи!

Гунтер выехал навстречу, всадник послушно остановился по вскинутой кверху руке. Один из лучников по знаку Гунтера подъехал и взял из руки глашатая свиток, передал Гунтеру, а тот пустил коня ко мне и с поклоном передал.

Я выждал положенное время, оглядел всех бараньим взглядом владетельного сеньора, пальцы мои тем временем сорвали шнурок с печатью и раскручивали бумажную трубочку.

Глашатай отсалютовал, повернул коня, и они унеслись, легкие и беззаботные, как кузнечики.

Пальцы вздрагивали, пока разворачивал, чую неприятности не только седалищным нервом, у меня эти седалищные по всему телу, словно эрогенные зоны у женщины.

Гунтер внимательно следил за моим лицом, пока я читал.

– Неприятности, ваша милость?

Я стиснул челюсти, снова скатал послание в трубочку.

– Да. Ладно, обдумаем. Это вызов на рыцарский суд. Сие действо грянет через пять дней.

Он спросил осторожно:

– Кто будет главным судьей? Сэр Лембит?

– Да, так написано. Ты его знаешь?

– Слыхивал…

Голос Гунтера звучал уклончиво. Я пустил Зайчика к мосту, оглянулся на Гунтера.

– Колись, не жми инфу. Что за птица?

– Вообще-то, – сказал Гунтер с некоторой нерешительностью и поневоле подъехал ближе, – в далеком прошлом это был славный рыцарь. Но все его подвиги остались в молодости, а потом он очень быстро вложил меч в ножны. Уже лет с тридцати, говорят, не вынимал ни разу. Растолстел, доспехи проржавели, одевается в шелк и бархат, брюхо чуть ли не на тележке перед ним возят. У него самое благополучное поместье, соседи уважают, умеет со всеми уживаться, ладит, у него все в друзьях… потому и судьей выбирают всякий раз. Конечно же, лучше всех знает рыцарские законы, толкования, исключения, правила, деяния прошлых судилищ, разбирательств, тяжб. Живет в своем замке лет сорок безвыездно… разве что выкарабкивается иногда в какое-нибудь село, да еще вот на рыцарские суды…

Я задумался, председательство такого знатока законов не сулит мне ничего хорошего. Такие не любят прецеденты, это не дает щегольнуть знанием тонкостей толкования, нельзя привлечь случаи из прошлой практики, вспомнить эпизоды с коронованными особами, что в подобных ситуациях поступали так, но никак не эдак.

– А где будет суд?

– На стыке земель самого Лембита с землями Висби и Каупо. Собственно, на земле Лембита, но въехать можно и со стороны Висби или Каупо. Это владетельные бароны, очень могущественные. Они давно владеют этими землями, уже второе поколение!

– По меркам фронтира, – согласился я, – это очень давно. Значит, суд через пять дней… Что ж, будем готовиться.

Сердце заныло, одно дело сказать вот так натужно бодро, другое – подготовиться. Знать бы хоть, как.

Со стены нам кричали и махали руками, мол, бдят, враг не пройдет. Дверца открылась, я вяло подумал, что для такого случая могли бы открыть и ворота. Впрочем, здесь еще не знают!

По случаю великой победы, действительно – великой, я разрешил устроить грандиозный пир, а как же без пира, но сам от участия отказался, тело как свинцом от кончика ушей до ногтей задних ног, таскаю их за собой следом, будто сибирский каторжник цепи с приклепанной гирей, в голове гудит, в ушах колокольный звон: «Спать… спать… спать…»

На ходу сбрасывал перевязь с мечом, Тюрингем освободил меня от доспехов, слуги утащили, чтобы привести в порядок, а я ввалился в спальню.

Не успел завалиться на ложе, вбежала Леция.

– Ах, ваша милость!.. Позвольте, я сперва постелю!

– Некогда, – прохрипел я. – Рыцарь должен спать даже на камнях.

Она робко, но умело подтолкнула меня к креслу, я рухнул, будто мне ударили сзади под колени. На помощь Леции примчались две суетливые и совершенно серые, как мыши, служанки, быстро-быстро взбили перину, подушки, заменили простыню.

Я выбрался из кресла только с их помощью, кое-как разделся и с чувством невыразимейшего блаженства залез под одеяло.

Ночью за мной гонялся всадник на огромном черном коне, потом исчез, я сам за кем-то гонялся, и лишь под утро пришла Санегерийя, ласковая и теплая, мои пальцы с жадностью ухватили ее сладкую зовущую плоть, я успел прорычать в тоске:

– Не исчезай так быстро…

– На этот раз не исчезну, – ответила она с загадочным смехом.

Сладкие судороги тряхнули меня, как всегда, достаточно сильно, чтобы проснуться на миг, тут же заснуть, однако ощутил, что руки продолжают сжимать нежное горячее тело. И очень женское: ладонь как раз покоится на полной мягкой груди.

При красноватом свете факела рассмотрел, что спиной ко мне согнулась калачиком молодая женщина, вжимается в меня, а я еще охватил ее обеими руками и подгребаю к себе поближе, поплотнее.

– Леция, – прошептал я изумленно.

Женщина шевельнулась, чуть повернула голову:

– Да, милорд?

– Фрида, – сказал я. – А ты как здесь оказалась? Вроде бы постель готовила Леция.

Она ответила тихим тоненьким голоском провинившейся девочки:

– Да, но… Леция боится вас, сеньор.

– А ты?

– Тоже, – ответила она, усмехнулась, – но только чуть-чуть. А еще мне привиделся сон…

Я насторожился:

– Что за сон?

– Прекрасная женщина велела идти к вам. Сказала, что вы устали, вы измучены… нужно, чтобы с вами была женщина. Так вы отдохнете намного лучше. А нам всем нужно, чтобы вы… были здоровы.

Я подгреб ее, нежную и с горячим телом, вмял в себя, обхватил и прорычал в розовое оттопыренное ушко:

– Ну тогда не жалуйся… Санегерийя!

Проснулся в сладкой истоме, как будто за ночь в меня влили ведро адреналина. Поднял веки, сна ни в одном глазу, Фрида сладко спит, свернувшись в калачик, на другом краю необъятной кровати.

Я вскочил одним движением, чистая одежда развешана на спинках стульев, как я и люблю. Пока одевался, Фрида зашевелилась, сладко зевнула. Веки ее приподнялись, увидела меня, глаза раскрылись шире, торопливо вскочила, прижимая одеяло к груди и глядя на меня испуганными глазами.

– Простите, ваша милость… – пропищала она тоненьким голоском.

– За что?

– Проснулась позже вас!

– Спи еще, – разрешил я. – У меня много дел, а тебе что? Отсыпайся, поросенок.

Она отчаянно затрясла головой: