Ричард Длинные Руки - фюрст

— Что с вами случилось? — потребовал он.

— Все расскажу, — пообещал я. — А пока хочу представить вам… сейчас, сейчас…

Баннерет поднялся последним, сразу сориентировался и учтиво поклонился Ордоньесу.

— Матиус Хельм, — представил я. — Четвертый сын стекъярла, здесь это то же самое, что и король, но является всего лишь, как вы поняли, баннеретом. На службе владетельного эрла сэра Хакса Элкинса, который является вассалом стекъярла Уилла Поултера…

Ордоньес покачал головой.

— Приветствую вас, Матиус. Но почему такой низкий титул?

Матиус посмотрел на меня косо.

— Ваш соратник… знает слишком много.

— Умозаключения, — сказал я скромно. — Трое старших сыновей пользуются меньшей популярностью у народа и, главное, армии. Сэра Хельма всячески придерживают от продвижения… во избежание, как вы понимаете. Здесь ему ничего не светит, братьев не обойти.

Ордоньес кивнул.

— Хорошо, располагайтесь, сэр Матиус. Ваша судьба в руках сэра Ричарда, а мы все лишь его команда. А теперь, Юрген, командуй отплытие!

Юрген набрал в грудь воздуха и заорал, как деревенский петух, громко и мощно:

— По местам стоять, с якоря сниматься!

В ответ раздались голоса:

— На шпиле стоять!

— На шпиле стоять!

— По местам!

Я спросил Ордоньеса:

— Поспать удалось?

— Немного, — ответил он, — что-то у меня сдвинулось. Днем клонит в сон, ночью готов распевать песни…

— Это скоро пройдет, — утешил я. — Происшествия?

— Никаких, — заверил он. — Ночь прошла спокойно. Надеюсь, вы тоже успели поспать.

Мне показалось, что он намекает на что-то, но Ордоньес очень старательно смотрел в море, где небо смыкается с водой в настолько удивительно ровную линию, что даже непонятно, почему так, но все равно смотреть приятно.

— Успел, — ответил я. — Поднимайте паруса.

Он кивнул.

— Уже делаем, сэр Ричард.

— Курс на юго-восток!

— Будет сделано, сэр Ричард!

Он наклонился над перилами мостика и зычно отдавал приказы, а я смотрел в широкую спину и думал, что даже неустрашимому Ордоньесу, привыкшему командовать людьми, иногда… а то и часто, хочется, чтобы кто-то принимал решения и брал на себя за них ответственность.

Вообще-то мы все такие, если честно, даже самый сильный и несокрушимый человек перед самим собой не так уж и несокрушим, я тоже при каждом удобном случае трусливо бегал к отцу Дитриху, стараясь получить индульгенцию на мои поступки, а сейчас вот, когда инквизитор слишком далеко, то и дело сверяю свои мысли и дела с желаниями того, кто направляет нас… по крайней мере, кто в это верит.

Я вообще-то в Бога не верю, если честно, я же умный, но в то же время понимаю, как он нужен, чтобы и над самой абсолютной властью была еще одна власть, которую уж точно не подкупить, не обмануть, не перевербовать.

Матиусу показали маленькую каюту, где он будет делить места со старшими офицерами, что не просто пираты, а бароны и виконты, он поклонился и отбыл.

Ордоньес спросил у меня тихонько:

— А на самом деле зачем он здесь?

— Пригодится, — ответил я. — Во-первых, королевский сын, хоть и не престолонаследный, а значит, сможет назвать хотя бы пару десятков островов, а то у меня только контуры… И вообще расскажет про экономику, обороноспособность, религии, береговые укрепления своих островов и соседних государств…

Он хмыкнул:

— Расчетливый вы, сэр Ричард.

— Это комплимент или оскорбление? — спросил я.

Он вычурно поклонился:

— Это констанция… констунция… в общем, это признание, что вы уже созрели одеть или надеть корону короля Сен-Мари на свое чело. Чело — это такой лоб, если вы еще не слышали.

Якорь подняли, неимоверно грязный и чудовищно толстый пеньковый канат разложили по всей палубе для просушки, ненавижу, в Тарасконе сразу же приму меры, как только, так сразу.

Послышался бравый вопль Юргена:

— Поднять кливера! На брасах стоять!

Корабль заметно прибавил ход, еще со стороны носа корабля раздался протяжный крик:

— Поднять грот-рей!

Корабль все набирает скорость, паруса вздулись и буквально звенят от веселого напора, туго натянутые канаты подрагивают, а ветер свистит в реях.

Море никогда не бывает ровненьким, как поверхность пруда. Даже в штиль волны не меньше чем по футу, а при самом слабом волнении — от полуярда до полутора. То, что называем умеренным, — это высота от полутора метров до двух с половиной или от полутора ярдов до трех. Сильное — больше четырех, а очень сильное — от пяти до семи ярдов, что я бы назвал сильным штормом, но шторм меряется не высотой волн, а скоростью ветра: тихий — один-три узла, легкий — четыре-шесть… далее идут слабый, умеренный, свежий, сильный, крепкий, очень крепкий и, наконец, шторм, при котором скорость ветра достигает сорока семи узлов.

Правда, есть еще сильный шторм, это когда пятьдесят пять узлов, но, надеюсь, мы на такой не напоремся, корабль и так скрипит от киля и до кончика мачт, как будто постоянно чешется, двигая плечами и всем корпусом.

С клотика, где в «вороньем гнезде» сидят по очереди самые зоркие матросы, раздался жизнерадостный вопль:

— Берег!.. Впереди по курсу берег!..

Ордоньес проворчал:

— Сколько же их…

— Вы как будто недовольны, — заметил я.

Он скривил губы.

— Я-то доволен, но как вспомню те месяцы, когда за бортом одни волны, хоть один бы островок… А здесь в день по десятку!

— Урожай, — согласился я. — Похоже, этот достаточно велик… Но береговая линия не совсем как бы… Лодку разобьет о камни. Если тут и высаживаются, то не с этой стороны.

— Здраво мыслите, — одобрил он, — как будто на корабле родились. Попробуем обойти справа, с той стороны либо бухта, либо песчаный берег…

Он наклонился через перила, прокричал:

— Юрген, готовь корабль к повороту!

Снизу через какое-то время донеслось мощное:

— Все по местам!

Когда слышу этот звериный вопль, уже знаю, что матросы не оставляют игральные кости и бочонки рома, а всего лишь перестают шпаклевать, латать, затыкать и даже связывать рассыпающиеся части корабля, и бегут каждый на свое место. На больших судах у всех свои четко очерченные обязанности. Это не значит, что другое не делают, но все-таки есть что-то основное, а вот на том когге, что мы захватили и отпустили с командой, там еще все равны, и всю работу выполняют сообща, как в любом примитивном обществе.

Первыми нас встретили дельфины, выпрыгивали из волн, глядя большими круглыми глазами на такое диво, потом пошли кругами вокруг корабля, выставив острый хищный плавник. Остров на миг посерел, наполовину скрывшись в тумане, затем мир очистился, словно протертый влажной чистой тряпкой.

На море все кажется резче и отчетливее, уж не знаю, из-за прозрачного воздуха, где нет дорожной пыли, или свойство поверхности моря, что в какой-то мере отражает свет. Стаи чаек с пронзительными криками встретили нас и понеслись следом, старательно выхватывая из пенного следа за кормой ошалевшую рыбу.