Ричард Длинные Руки — король
Шрифт:
— Еще какая, — сказал я нервно. — Я всю жизнь бегу от ответственности, как собака от блох. Правда, как-то хреново получается...
— Кто вы? Вас прислали нам на замену?
Я вздохнул.
— Даже не знаю, о чем вы говорите. Вас кто-то нанял охранять этого отшельника?
Он напрягся, поджал губы, и сразу стало видно, что замкнулся на все запоры и спрашивать его бесполезно.
— Ладно, — сказал я устало, — совсем не за проблемами я ехал, но у меня так получается, что вообще-то лучше не слезать с кровати. В общем, если нужен будет напарник, сообщи куда следует,
Он тоже не понял моих загадочных слов, я свистнул арбогастру и, не возвращаясь к отшельнику, чтобы вопрос оставить открытым, пустил Зайчика к выходу из леса.
На полпути встретил крестьянина, он сказал радостно:
— Ваша милость, вы такую дорогу проложили!.. Спасибо вам!
— Я такой, — ответил я с достоинством, — такое прокладываю, что сам удивляюсь своей прокладаемости...
На опушке леса Альбрехт и Норберт оживленно обсуждают что-то, указывая руками в другую сторону, но на треск кустов и молодых деревцев обернулись разом.
— А-а, — сказал Альбрехт с затаенным злорадством, — что-то вы не радостны, ваше высочество. Плохое предсказание?
— Христианин, — ответил я, — будучи глубоко просвещенным человеком, не имеет права верить в предсказания.
— Так-то не имеет, — возразил Альбрехт, — но так хочется... Особенно если человек дурной и слабый, а кто из нас не бывает слабым?
— Сэр Ричард не бывает, — сказал Норберт строго.
Альбрехт подумал, кивнул.
— Вообще-то человек, умело скрывающий слабости, может считаться сильным. Так что там случилось, ваше высочество?
— А разберетесь? — ответил я. — Случилось вот что...
Они слушали внимательно, а когда я закончил, Норберт сказал голосом, полным уважения:
— А может, все было не так... Если то был ангел в теле человека?.. И когда человек погиб, ангел высвободился и вознесся?
Альбрехт буркнул:
— С чего бы ангелу оказаться в наших телах?
— Ну, — сказал Норберт с несвойственной ему неуверенностью, — его могли в наказание... или испытание... за провинность.
Альбрехт возразил:
— Он был в теле человека... и умер бы с человеком. Но сэр Ричард его освободил и позволил вознестись... значит, наш сюзерен все-таки обладает властью решать, кому на небеса, а кому в огненную яму ада!
Они смотрели на меня с таким почтением, что я сказал с досадой:
— Это у вас такие шуточки? Ничем я не обладаю! А то, что я решаю, кто заслужил ад, а кто нет... это просто мои догадки, предположения, умозаключения... которые не подкреплены никакими властными полномочиями!
Они молчали, только Норберт сказал с тем же упрямством:
— А вдруг?
Альбрехт зябко передернул плечами.
— Сэру Ричарду многое дадено, но за все будет спрошено. Боюсь, я бы отказался от такой участи...
Норберт вздохнул.
— Я тоже.
Альбрехт оглянулся на лес, от которого мы неспешно отдаляемся на медленно бредущих конях.
— Думаю, — проговорил он, — и за этого... ну, которого выпустил, спросят со всем пристрастием. Дескать, почему так решил, а не руководствовался ли низменными чувствами, а не лучше ли было передать его душу силам
ада...Я увидел устремленные на меня взоры, ответил нервно:
— Не знаю!.. Я вообще спрашивал вас насчет отшельника, что с ним делать, а вы умничать полезли!.. Конечно, умничать всем хорошо, никакой ответственности!.. А что с отшельником делать?
Они переглянулись, промолчали.
На привале я рассказал уже в шатре, где собрались военачальники, как про отшельника, так и про его таинственных охранников. Конечно же, все ухватились за то, кем могут быть эти стражи, пошел спор, я раздраженно напомнил, что это не богословский диспут, а просто хотел бы услышать их мнение насчет кем считать отшельника.
Меганвэйл покряхтел, наконец сказал неохотно:
— Ваше высочество, не делайте этого. Не возвращайте его в Шателлен. Он живет здесь счастливой жизнью, которую сам избрал для себя. Он свободен.
— И вообще не говорите королю Найтингейлу, — сказал барон Хельмут серьезно.
Я воззрился на него в изумлении:
— Почему?
Граф Арнубернуз поспешил вклиниться с ответом:
— Сейчас у вас все права наследника на корону Шателлена!..
— А если привезете младшего сына, — пискнул барон Эванс, — то...
Я отмахнулся, обратил взор к сдержанному Хельмуту, что сразу же замолчал, едва его перебили.
— Барон?
Он ответил ровным голосом:
— Все верно, тогда принца объявят наследником. Даже если король и захотел бы оставить корону вам, этого не позволит знать.
Я нахмурился.
— Но это его младший сын, я обязан обрадовать Найтингейла. Я всего лишь потеряю королевство, но спасу честь.
Они разом замолчали, довод неопровержим, честь всего дороже. Честь для рыцаря — это и есть жизнь; обе растут из одного корня. Отнимите у рыцаря честь — и жизнь кончена. Во всяком случае, в обществе других рыцарей, заботящихся о безукоризненности репутации. Можно только сменить имя и пуститься в странствия...
Граф Фродвин прогудел мощно:
— Мы не вправе жить, если погибнет честь. Ваше высочество, я ни минуты не сомневался, что вы самый достойнейший и рыцарственнейший из правителей!
Когда все разошлись, сэр Альбрехт спросил хмуро:
— А что на самом деле?
Я посмотрел на него исподлобья.
— Сомневаетесь в моей рыцарской чести?
— Нет, ваше высочество, — ответил он учтиво, — но это же несерьезно... Вы ж политик!
— Мы живем в мире рыцарской чести, — напомнил я. — Слух о таком поступке разнесется по всем королевствам. Я в самом деле потеряю Шателлен, но обрету такую репутацию, что будет стоит трех таких королевств!..
Он задумался, вздохнул.
— Рискованный ход. Я бы предпочел взять королевство. Однако теперь понимаю, что и Шателлен вы не потеряете... Будь там королем Найтингейл или этот принц, они все останутся настолько дружественными, что почти войдут в ваше королевство Улагорния.
— Смекаете, граф, — сказал я поощряюще. — Они в самом деле войдут в наш дружественный союз настолько плотно, что уже не будет особенной разницы, кто там король.
Он проговорил, не сводя с меня пристального взгляда: