Ричард Длинные Руки — ландлорд

— Его... не ранили? — спросила она слабым голосом.

— Цел, — ответил я тоже чужим голосом.

— На нем кровь...

— Волчья. Нам лучше покинуть это место.

— Да-да, — торопливо согласилась она, — здесь их слишком много.

Мы оба старались не встречаться взглядами, чтобы поскорее сгладить любую память о позоре, когда оба поддались всего лишь чувствам, свойственным всем людям, но властвующим только над простолюдинами и животными.

Пес подбежал ко мне и потребовал погладить, я гладил и чесал, стараясь сам успокоиться, но перед глазами ее бледное лицо с расширенными глазами и трепещущими ресницами, ее созданный для поцелуев нежный рот, ее вспыхнувшие жарким румянцем щеки.

— Зайчик, — сказал я, — иди сюда. Леди Беатриса, соизвольте позволить вам вознестись в седло...

Я преклонил колено, леди Беатриса легко взлетела на Зайчика, почти неслышно коснувшись стопой колена и рукой — моей склоненной головы. Зайчик гордо выгнул шею и переступил с ноги на ногу, а Пес уже подбежал к краю поляны, показывая, что он знает место получше.

В седло я не решился, слишком живо воспоминание, как держал ее в объятиях и как горячая кровь наша бурлила и сливалась в единый поток, Зайчик посмотрел с недоумением, когда я взял его под уздцы и повел за мелькающим впереди Бобиком.

Солнца мы так и не увидели, но вокруг темнеет, а лес есть лес: птицы, даже такие уродливые, умолкли и улеглись спать, зато между деревьями замелькали огромные летучие мыши и совы.

Мы двигались все медленнее, я высматривал достаточно широкую поляну, чтобы расположиться в середке, а деревья чтобы не ближе пяти-шести шагов.

Впереди разгорался странно бледный призрачный свет. Леди Беатриса прикоснулась к моему плечу, но я покачал головой. На крошечной полянке, почти закрытой от нас деревьями, пляшут крохотные женские фигурки. Как я ни всматривался, крылышек не обнаружил, так что они, вероятно, не намного тяжелее воздуха.

— Дальше, — прошептал я. — Это болотные светлячки.

Она шумно потянула у меня за ухом носом.

— Не слышу болотного запаха. Пахнет чем-то иным...

— Чем?

— Не скажу.

Я помолчал, но не вытерпел, огрызнулся:

— Знаете, леди, если у вас за ушами понюхать, то, думаю...

Она спросила с угрозой в голосе:

— Что?

— Да уже не думаю, — ответил я. — Надо мне о всякой херне думать! Тут камешек в сапог попал, вот это в самом деле проблема... Хоть прямо щас разувайся и вытряхивай. Или до привала потерпеть? Надо только не слишком этой задней ногой давить на стремя...

Могучие стволы отодвинулись, мы вышли к небольшому лесному озеру и двинулись вдоль берега. Леди Беатриса охнула, ухватила меня за руку и указала на призрачные фигуры над гладью воды, похожей на драгоценную ткань.

— Лебеди! — прошептала она испуганно. — Но почему... ночью?

Я буркнул тихонько:

— Какие же это лебеди? Плохой из вас птеродактиль, моя леди.

— Я не ваша леди, — прошипела она.

А птицы медленно и красиво летели низко над темной водой, отражаясь в ней почему-то длинными серебристыми рыбами. Не просто белые птицы, а светящиеся, сотканные из света, с настолько размытыми очертаниями, что я отчетливо видел только крылья, а туловища то ли птичьи, то ли человечьи...

Долетев до леса, птицы беззвучно ныряли в темную стену деревьев. И хотя я не орнитолог, но, по-моему, птицы не могут летать сквозь дерево.

Наконец я отыскал удобное место, Зайчик послушно остановился. Леди Беатриса странно затихла, ничего не спросила, ни о чем не поинтересовалась. Помедлив, я протянул руки вверх.

Не чинясь, что не преклонил колено, она наклонилась и скользнула мне в объятия. Я бережно опустил на землю, голова кружится от жажды сжать крепче и никогда-никогда не выпускать. В сердце счастливый щем: наконец-то нашел, нашел, нашел, щенячье ликование сладострастно пронизывает от макушки до пят. Я жадно вдыхал запах ее волос, наклонился и вроде невзначай коснулся губами ее кожи...

Она целую вечность была в моих объятиях, я страшился спугнуть миг, однако леди Беатриса шевельнулась в моих руках, я услышал совсем тихий голос:

— Вы очень любезны, сэр Светлый...

— Ага, — ответил я шепотом-. — Ну да, я такой... Леди Беатриса, в ночи двигаться просто опасно. Да и ночные звери опаснее дневных. Будем надеяться, что хотя бы костер отпугнет.

Она произнесла слабо:

— Сэр Светлый, вы лучше меня знаете, что делать.

— Спасибо, леди, — ответил я несколько озадаченно, — вот уж не ожидал...

Сухих веток полно и на облюбованной поляне, я просто сгреб их в кучу и сложил возле толстого упавшего дерева. На нем буду сидеть и бдить, оберегая сон и покой своего сокровища. Пес натаскал дичи, я половину скормил ему самому, из остальных повырезал самые нежные места.

Леди Беатриса, не чинясь, помогала жарить, тоже кормила Бобика из рук и пугливо отдергивала пальцы, когда он, пугая ее, страшно щелкал челюстями, способными перекусить рельсу.

В завершение ужина я сделал вид, что у меня в мешке нашлась и фляга с вином. Леди Беатриса отхлебнула с явным недоверием, глаза расширились, сделала еще глоток и вернула мне.

— Ну и вместительный у вас мешок, сэр Светлый...

— Это я такой запасливый, — ответил я.

Тоже сделал глоток, ее губы касались горлышка, и потому вино стало слаще. Леди Беатриса следила за мной с вымученной улыбкой.

— Мы отыщем выход, — пообещал я.

— Какой? — спросила она тихо.

Я замешкался с ответом, меня, как и ее, можно понять двояко, а леди Беатриса взяла одеяло и легла на землю возле костра. Я заметил, что половину одеяла, даже больше, оставила мне.

— Спите, — попросил я. — Я могу и эту ночь пободрствовать.

— Нет, — возразила она твердо. — Утром вы с коня упадете. Постарайтесь поспать хоть немного.

— Хорошо, — ответил я послушно. — Засыпайте. Я сейчас лягу.

Глава 14

С ней нельзя так, долбит в череп невидимый, но очень упорный дятел. Она заслуживает лучшего. Она заслуживает большего! Я не могу дать ей то, что сделает ее счастливой, а несчастной оставить ее не хочу.

Конечно, почему бы самому не жениться на ней и не зажить, приумножая добро. Она будет счастлива, да и в моих это интересах вроде бы... но благородство, как говорят классики, — это готовность действовать наперекор собственным интересам. Истинно благородны паладины, потому что всегда руководствуются высокой идеей, а не эгоистичными желаниями...

Да ладно, это все высокие слова, я же просто не хочу, чтобы ей хоть в чем-то и хоть когда-то было больно. Но мы оба — сильные звери. У нее, как и у меня, есть цель. И она тоже не станет приносить себя в жертву. А если и принесет, то будет чувствовать себя несчастной.

То есть сделать женщину счастливой нетрудно, трудно самому при этом остаться счастливым. А если думать только о своем счастье, то несчастливой будет она.

Я подбросил веточек в огонь, яркие языки пламени упали на ее нежное лицо с озабоченно сдвинутыми бровями. Голова кружится, сказываются постоянные переходы на запаховое и тепловое зрение. Я ощутил, что если вот так просижу ночь, то в самом деле не смогу подняться в седло.