Ричард Львиное Сердце
Шрифт:
Ксавье опустился на колени, решительно приподнял окровавленную рубашку короля и, вытащив из ножен кинжал, разрезал наспех наложенную повязку.
— Ваше величество, рана очень глубокая, поэтому и продолжает кровоточить. Её надо сперва зашить. Лекарь Леонард, тот, что сейчас возле раненых, учил меня этому. Ещё когда мы стояли лагерем под Птолемиадой. Только для этого нужно прокипятить иглу и нитки.
— Прокипятить? — ехидно повторил Ричард. — То-то сам Леонард их часто кипятит! Чтоб мне тут же откусить себе язык, если я не видел собственными глазами, как он зашивал воину-шотландцу вспоротый живот с помощью иглы, которую вытащил из своего засаленного ворота, и ниткой, выщипанной из подола рубахи, которую он таскает с самого начала похода! Он говорит тебе, как НАДО лечить, а уж как сам лечит... Кстати, шотландец
— За три-четыре дня мы как раз и управимся! — прошептал мальчик, с необычайной ловкостью вдевая нитку в ушко поданной королевой иглы и вновь склоняясь над раной.
— Ты ещё упрямее своего сеньора! Ты как моя матушка. Не даром она тебя так любит. Неужели ты думаешь, что я отпущу тебя туда с этим мальчишкой-сарацином?
— Рамиз предан сиру Эдгару. И потом, с нами хотел поехать граф Луи.
— Этого ещё не хватало! Он-то куда со своими светлыми кудрями? Тоже мне сарацин!
Ксавье снова шмыгнул носом:
— Но ведь магометане носят чалмы. Волос-то и не видно. А глаза у него чёрные. Как у сира Эдгара. Ваше величество, вам ведь всё равно нужно знать точно, где он, и... и жив ли он! Саладин уже не раз обманывал вас — ведь он убил христианских пленников куда раньше, чем вам пришлось перебить пленных сарацинов, а мы только теперь об этом узнали от тех, кого сегодня захватили в бою! Об Эдгаре наверняка будут знать многие из воинов и из приближённых султана. Но выведать это у них сможет только тот, кто хорошо знает язык. Рамиз как раз такой человек. А мы с сиром Луи помогли бы ему, если что...
Ричард наклонился и неожиданно, взяв мальчика за подбородок, заглянул ему в лицо. Ксавье вспыхнул, но не опустил глаз. Некоторое время они пристально смотрели друг на друга.
— Слушай, — проговорил вдруг король, — а ты не боишься, что я позавидую сиру Эдгару? А?
— Нет! — голос оруженосца не дрогнул. — Вы в сто раз выше такой ерунды, как зависть. И потом, у вас тоже есть преданные друзья, преданная жена и самая лучшая на свете матушка! И вы не можете завидовать тому, что кого-то любят... Вас любят не меньше, а больше!
— И в самом деле... — Ричард усмехнулся, но тут же сморщился. — Слушай, малыш, ты что — решил вышить на мне герб или ещё что-нибудь? Сколько раз можно тыкать иглой в живого человека? Заканчивай своё рукоделие. Жена, помоги наложить новую повязку и подай-ка мне чистую рубашку. Уже темно, и сегодня я хочу уснуть. А ты, Ксавье, помолись на ночь не только о сире Эдгаре, но, если сможешь, и обо мне тоже.
Мальчик встал с колен и, уже дойдя до полога палатки, обернул к королю бледное лицо с полувысохшими полосками слёз:
— Я каждый вечер молюсь о вас, мессир! И обо всех, кто бьётся во славу Господа Нашего.
Глава шестая
Разделяй и властвуй!
В то самое время, как Ричард Львиное Сердце мучился мыслями о рыцаре, который принёс себя в жертву ради его спасения, и переживал гибель одного из своих друзей, отважного Иакова Авенского, в то время, как герцоги и бароны, покинув церковь Богородицы, вновь принялись обсуждать, так или не так организовал армию перед сражением их предводитель, и не лучше ли было бы организовать её по-иному (но как именно, никто толком сказать не мог!), в то время, как воины перевязывали свои раны и считали оружие, брошенное противником на поле битвы, — в это самое время в одном из шатров, установленных среди развалин Арсура, меж крепостной башней и довольно уютным садиком, где уже по-осеннему буйно цвели розы, помощник великого магистра Ордена и заодно предводитель отряда тамплиеров Ожер Рафлуа ужинал в компании человека, одетого в роскошное платье определённо византийского покроя. Этот человек походил на греческого купца, случайно занесённого в суровое военное время на некогда благословенную землю. Впрочем, вид у него был совсем не удручённый — ловкий купец умеет извлечь
выгоду и из войны, а раз так, значит, товар у него как раз для войны и подходит.И если бы этого человека, удобно расположившегося на пушистом персидском ковре, в тени большой развесистой сливы, увидал сейчас Салах-ад-Дин, то наверняка рассмеялся бы, подивившись его новому превращению. Потому что едва ли мог не узнать своего шпиона. То был Муталиб. Еврей, принявший ислам, а в нужное время надевавший одежду христианина, потому что в иной одежде появиться в Арсуре, только что взятом христианами, было бы попросту неблагоразумно.
Помощник великого магистра встречался с ним не впервые и, в отличие от Салах-ад-Дина, который до недавнего времени не догадывался, что его шпион шпионит ещё и в пользу тамплиеров, отлично знал, что Муталиб служит не только ему, но и султану правоверных. Знал и был этим вполне доволен.
В обществе султана купец всегда подчёркивал, как строго он соблюдает все правила шариата. С Ожером Рафлуа ему не нужно было лицемерить, по крайней мере, в отношении этих самых правил, поэтому он с удовольствием пил вместе с магистром крепкое кипрское вино, привезённое ещё из-под Акры. Правда, к ломтикам свиного окорока он при этом не притронулся, предпочитая закусывать жареными голубями, спелыми фигами и виноградом. За хорошим вином и доброй закуской разговор шёл неспешно, и со стороны казалось, что эти двое говорят о чём-то совсем не таком уж серьёзном. На самом деле они обсуждали то, что было важно для них обоих.
— Так он не согласен? Так тебе кажется? — спросил Рафлуа, задумчиво играя свисавшей с его шеи длинной золотой цепью.
— Он не дал прямого ответа, — стремительные глаза Муталиба, как обычно, скользнули по лицу собеседника и упёрлись в стол.
— Но ведь ты его хорошо знаешь, Муталиб. Его уклончивость означает возможное согласие или наоборот?
— Наоборот, — после небольшого раздумья произнёс шпион. — Салах-ад-Дин слишком дорожит своей властью и слишком хорошо понимает, как она сейчас непрочна. Покуда он выигрывал сражения, покуда отнимал у христиан города и крепости, завоёвывал Иерусалим, до тех пор он был для мусульман живым солнцем, они его обожали и легко прощали ему все его прежние грехи и все пороки. Сейчас Ричард гонит и гонит его по прежним владениям, раз за разом посрамляя былую славу великого завоевателя. Теперь Салаху припоминают всё: и то, что он узурпатор, предавший своего благодетеля Нур-ад-Дина и, как все уверены, убивший законного наследника [51] , и то, что он уничтожил многих эмиров и военачальников из одного подозрения в неверности ему, и то, что он курд. А уж тысячи магометан, павших по его вине, да ещё те без малого три тысячи пленных, которых убили из-за его вранья, вызывают на его голову проклятия! Пока что тайные, пока тайные проклятия. Но скоро они зазвучат вслух. Думается мне, битва при Арсуре была последней каплей, мессир!
51
Многие недруги Салах-ад-Дина в открытую говорили, что законный наследник султана Нур-ад-Дина был убит по приказу самозванца.
Ожер Рафлуа удовлетворённо кивнул:
— Так. Так. Но отчего же, в таком случае, Саладин не хочет союза, который мы ему предлагаем? Он так ненавидит христиан?
Купец как-то странно зыркнул на помощника магистра, и в его чёрной бородёнке мелькнула улыбка.
— Не в этом дело. И потом, он догадывается, что вы, хм... хм... не совсем христиане. Но султан знает, что тамплиеры богаты и сильны, и что если делить с ними власть, то делёж может получиться неравный. Кроме того, у него есть какие-то там свои понятия о чести и прочих глупостях.
— И поэтому он не захочет союза с нашим Орденом? — почти смеясь воскликнул помощник магистра. — А я слыхал, он не брезговал прежде даже услугами ассасинов!
Во взгляде Муталиба промелькнуло удивление:
— Ты думаешь, это он затеял покушение на короля Ричарда? То, которое было на Кипре? Я уверен, что нет. Старец Горы ведёт свою игру. И, чуть понизив голос, шпион добавил: — Вот, с кем бы тебе хорошо было вступить в союз... И против крестоносцев, и против Салах-ад-Дина. Ассасины никогда не добьются власти, но могут помочь вам её добиться!