Риэго
Шрифт:
Все крестьяне, как собственники земли, так и арендаторы, платили еще и церковную десятину — десятую часть урожая.
Государственные налоги и повинности крестьянин уплачивал деньгами.
Терзали крестьянина-арендатора и краткие сроки аренды. Он жил в вечной тревоге: не сгонит ли его помещик с земли? Прахом пойдут тогда все труды земледельца, положенные на удобрение поля, придется покинуть возведенные им постройки.
Испанский хлебопашец жестоко страдал и оттого, что не мог арендовать достаточно земли, чтобы досыта накормить свою семью. Характерной особенностью Испании начала XIX века были огромные земельные пространства, вполне пригодные для распашки, но лежавшие невозделанными. Герцог Медина Сели, герцог Медина Сидониа и другие владетельные гранды нередко оставляли нетронутой часть
Среднее дворянство, монастыри, церковные капитулы, а также богатые горожане обычно сами вели хозяйство в своих поместьях, используя дешевый труд батраков. Ряды этой наемной рабочей силы непрерывно пополнялись выходцами из разоренных деревень — «лишними ртами» в бедных крестьянских семьях. Рынки испанских городов были заполнены голодным» людьми, готовыми продать свой труд за жалкий кусок хлеба. Два раза в год, весной и осенью, в городах появлялись вербовщики, набиравшие батраков на работу в поместья. Работа длилась два-три месяца в году. А остальное время эти выброшенные из деревни люди нищенствовали, побирались на папертях церквей, а то и грабили на больших дорогах.
Присмотримся к жизни этих Хуанов и Диэго из деревенской глуши. Того, что останется им после уплаты сеньоральных повинностей и налогов государству, еле хватит на полуголодную жизнь, как ни бейся над своей полосой. Зачем же проливать пот, зачем весь век гнуть спину?
В праздники деревенский труженик подолгу выстаивает в храме. Церковь не пожалела ни золота, ни самоцветов, ни дорогих тканей, чтобы поразить воображение и пленить душу своего убогого, задавленного нуждою сына. В его лачуге голо, темно, а здесь жарко горят свечи и в их сиянии мерцают, переливаются ризы на иконах и одежды статуй.
В неверном свете восковых свечей статуи как будто живут мистической жизнью. Нежно улыбающаяся мадонна может поспорить пышностью одежд с самой королевой. Один венец на ее главе стоит труда десяти деревенских поколений.
Кончается служба, положенный крестный ход, и крестьянин бредет к себе домой.
Сурова улица кастильской деревни. Кругом ни деревца, ни цветка. Стены домов сложены из грубого, не связанного известкой камня. На улицу глядит маленькое окошко за железным переплетом. Тяжелая, на крепком железном засове дверь… В доме ни кровати, ни стола. Спят вповалку, не раздеваясь, на устланном сеном полу. Едят у очага, присевши на корточки или поджав под себя ноги, из общей миски.
Знатные путешественники — англичане, французы, посещавшие Испанию в конце XVIII века, — не могли надивиться воздержности испанцев в еде и питье. Пригоршня жареных каштанов, запиваемых водой, ломоть грубого хлеба, немного луку, гороху. В праздник — суп из овощей, заправленный оливковым маслом, да глоток вина, вот и вся пища.
Но вековая нищета не лишила испанца чувства своей человеческой значимости, не сломила его внутренней стойкости.
Испанец из народа поражал иностранца-путешественника. Завернут по самые глаза в ветхий плащ, голова повязана цветной тряпкой, поверх нее нахлобучена широкополая, потерявшая цвет и форму шляпа. К босым ногам веревкой прикреплены подошвы. И поди же! — этот бедняк не раболепствует перед расшитым кафтаном, держится непринужденно, умеет в гордой, несколько надменной позе, в полном достоинства поклоне, в свободной речи показать себя равным.
Часами сидит испанец неподвижно на пороге своего жилища или стоит, прислонившись к стене. По лицу его бродят сумрачные тени. Может показаться, что это самое угрюмое и бесстрастное существо в мире. Но надо видеть народные увеселения, чтобы понять, какой живостью, какой бурной страстностью наделена нация.
В деревне по вечерам у посады [9] собираются в круг стар и млад. Под гитару и кастаньеты пляшет молодежь. Остальные смотрят на пляску серьезно и
сосредоточенно. Танец не забава, это исполненное значения действо. Парень выступает, гордо избоченясь, закинув голову. Он — сама Кастилия, суровая и воинственная. А вокруг него вьется и протягивает руки, манит и отступает девушка.9
Посада — постоялый двор.
Когда к концу XVIII века испанские экономисты стали прикидывать число и состав населения Испании, они получили не очень точные, может быть, но красноречивые цифры. Население страны возросло до 10,5 миллиона душ. Стало быть, за три четверти века оно почти удвоилось.
В Испании насчитывалось 400 тысяч дворян, 300 тысяч священников и монахов, да еще до одного миллиона людей без постоянных занятий в без средств к существованию — голытьбы, лишенной жизненных корней. В этой огромной армии деклассированного люда, вербовавшейся главным образом из крестьян, которым опостылел их неблагодарный труд, немало было и разоренных горожан.
По дорогам толпами бродили нищие, при удобном случае сменявшие суму на кистень. Горы кишели контрабандистами, а города полны были людей подозрительных профессий: чесальщиков мулов, барышников, гадалок, канатных плясунов, нищенствовавших на папертях лжекалек и просто воров.
У всех этих испанцев, выброшенных за борт жизни, припасена была про черный день монастырская похлебка Это скромное подаяние обратилось в руках церковников в политическое оружие, которое дало им впоследствии немало побед.
На рубеже XVIII и XIX веков, в течение многих десятилетий судьбами страны управляли бездарный и жалкий Карл IV, а затем сын его, Фердинанд VII — презреннейший из самодержцев Европы. Их царствование — страшные годы Испании, отмеченные безмерным падением ее правящего класса. Вместе с тем это пора великих порывов и немеркнущей славы народа.
Герой этой книги Рафаэль дель Риэго жил и боролся в то грозное время Он рос в атмосфере нарождающейся первой испанской революции, а затем пережил величайшую катастрофу своей родины — наполеоновское нашествие.
В этой книге личная судьба Риэго сначала тонет в бурном потоке жизни испанского народа. Затем он все чаще появляется на поверхности описываемых событий, чтобы со второй испанской революцией заполнить собою все повествование.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЦАРСТВО МРАКА
Монарх то строг, то слаб, а иногда
И строг и слаб; бездельем знать горда;
Унижены дворянские сыны,
А пахари вконец разорены.
Народ бежит с заброшенных полей,
Изломаны кормила кораблей,
Пришли в расстройство стойкие войска,
Померкла сталь толедского клинка.
I
ВЕНЦЕНОСЦЫ
Заносчивая, тщеславная девчонка — такова Мария-Луиза, дочь герцога Филиппа, владетеля мелкого итальянского княжества, затерянного среди Апеннин.
Мария-Луиза некрасива. В остром личике подростка привлекают внимание злые, беспокойно бегающие глазки, всегда чего-то ищущие.
Юной герцогине прожужжали уши об ожидающем ее славном будущем: ей суждено восседать на троне рядом с великим государем. Что. из того, что Мария-Луиза не красавица? Она ведь внучка Людовика XV и племянница испанского короля Карла III. Скоро, говорили ей, в Пармское герцогство прибудут послы от знатных и блистательных дворов — сватать ее за инфанта кастильского, а то, может быть, и за французского дофина