Рихард Зорге. Кто он на самом деле?
Шрифт:
Тот факт, что Рихард Зорге пил, западными исследователями не оспаривается как факт общеизвестный, а советскими стыдливо опускается. Друг Зорге, немецкий дипломат принц Урах, вспоминал:
«Выпивая, он проходил все состояния пьяницы: экзальтированность, слезливую униженность, агрессивность, паранойю и мегаломанию, делириум, ступор и серое одиночество похмелья, которое можно было разогнать лишь новой порцией алкоголя».
В нетрезвом виде он бывал агрессивен, иной раз ввязывался в драки, но даже в самом пьяном состоянии никогда не говорил лишнего. Контрразведчик Ивар Лисснер решил как-то раз проверить Рихарда на предмет знания русского языка.
«Однажды
(Интересно, а каким образом конрразведчик ухитрился не знать, что Зорге – сын русской матери? Тот ведь жил и работал под своей фамилией и, в общем-то, не скрывал свою подлинную биографию, а лишь ее… скажем так, корректировал.)
Много для понимания этого характера дает известная фотография Рихарда Зорге токийского периода. Он стоит возле укрепленной на небольшом столбике таблички, на которой написано что-то по-японски и дан английский перевод: «HANDS OFF», что означает дословно: «Руки прочь!». Рихард ухватился за столб рукой, поставил ногу на его основание и с вызовом смотрит с объектив. Собственно, сюжет этого снимка может считаться символом работы разведчика. Ну а что касается вызова, то это уже личная особенность самого Рихарда Зорге, для которого вся жизнь была: «И вечный бой – покой нам только снится…». И пока что он выигрывал этот затяжной многораундный матч.
Почему Сталин не поверил Зорге?
Среди легенд о Рихарде Зорге самая популярная, наверное, та, что он – именно он! – предупредил Центр о точной дате начала войны, а Сталин не принял его телеграмму во внимание. И потом, когда ход событий обнаружил его неправоту, не мог простить Зорге, что разведчик оказался прозорливей.
Из публикации в публикацию кочуют всемирно известные радиограммы «Рамзая», преданные гласности сразу же после его «реабилитации», на волне всеобщего интереса.
11 апреля 1941 г.
«Представитель генштаба в Токио заявил, что сразу после окончания войны в Европе начнется война против Советского Союза».
15 мая 1941 г.
«Нападение Германии ожидается с 20 по 22 июня».
21 мая 1941 г.
«Германия сконцентрировала 9 армий, состоящих из 150 дивизий, против СССР».
И, наконец, та самая, знаменитая:
15 июня 1941 г.
«Нападение ожидается рано утром 22 июня по широкому фронту».
Выглядят они эффектно. По крайней мере, вполне в духе фильмов про разведчиков, только приписки «Юстас – Алексу» не хватает. Но это эффектность для массового зрителя. Дело в том, что настоящее разведдонесение обязательно содержит ссылку на источник. А если ссылка нечеткая, то Центр еще непременно, со скрупулезной занудностью уточнит: «Доложите о ваших источниках – кто они?» Но допустим, что эти ссылки выпали в ходе написания книг и статей. В конце концов, важно не кто сказал, а что сказано. Зачем загружать читателя лишней информацией?
Так почему же Сталин не поверил Зорге? Неужели действительно потому, что эти сообщения не укладывались в его собственные прогнозы? Несерьезно как-то, умным был человеком Иосиф Виссарионович, умным и не склонным абсолютизировать собственное мнение. Или, может быть, начальник Разведупра побоялся доложить о радиограммах Зорге: говорят, он был пуглив и доводил до сведения «самого» лишь то, что тому угодно было услышать. Но, если он был пуглив, то должен понимать, что, начнись на самом деле война и раскройся такое недонесение – ему святят трибунал и «вышка». Пугливые люди как раз стремятся докладывать все, чтобы переложить тяжесть ответственности на плечи начальства. Так в чем же дело? Или, может быть, все вообще было совсем иначе?
…М. И. Иванов пришел в Разведупр в мае 1940
года, после окончания Военной академии. Это было своеобразное время для советской разведки, время стремительных карьер и вопиющего непрофессионализма. Только что прошедшие «чистки» обескровили управление, выбив абсолютное большинство квалифицированных работников. На смену им приходили люди, имевшие о разведработе более чем смутное представление, и сразу достаточно быстро продвигались наверх по служебной лестнице, начинали руководить и оценивать информацию по мере имеющегося умения. Они бы, может, и не хотели таких карьер, да у них не было выбора.Иванова направили работать в японское отделение. И вскоре – дело было все в том же 1940 году – как-то раз вышел такой казус, что начальник отделения находился в командировке, а его заместитель готовился к отъезду в Японию и на службе не появлялся. Иванов остался за начальника отделения, сам-друг с переводчицей.
«…Рабочий день клонился к вечеру, – вспоминает он. – Я сидел в комнате один и, как обычно, закончив текущие дела, изучал материалы агентурной сети. Тревожно зазвонил телефон. Порученец Проскурова [26] распорядился, чтобы я принес “главному” “Личное дело № 1”, как мы называли досье Зорге. Через несколько минут я уже был в приемной комдива. 33-летний Проскуров, как всегда свежевыбритый и бодрый, обычно встречал гостей, поднимаясь из кресла… Вот и тогда комдив вышел из-за стола и, протянув руку, сказал: “Здравствуйте, Михаил Иванович. Звонил товарищ Поскребышев. “Хозяин” интересуется, “что там выдумал ваш немец в Токио”? К ночи ждет моего доклада”. Я знал содержание последней шифровки Зорге, где он сообщал первые сведения о практических шагах по сколачиванию пакта между Римом, Берлином и Токио, и что после окончания войны во Франции предстоит переориентация главных сил Германии на восток, против Советского Союза.
26
И. И. Проскуров в то время был начальником Разведупра.
Проскуров взял личное дело Зорге и, закончив чтение, неожиданно спросил: “Скажите, капитан Иванов, а вы лично верите Зорге?” …Я об этом думал уже не раз и поэтому сразу ответил: “Да, верю!”. Он тут же задал следующий прямой вопрос: “А почему?”.
Мне предстояло не просто дать ответ, а фактически поручиться за человека, лично мне не известного… “Я верю Зорге, потому что он информирует нас заранее о событиях, а все его наиболее значительные информации были впоследствии подтверждены жизнью. А это в деятельности разведчика самое главное”. Я тут же назвал его упреждающие сообщения, поступившие за предшествующие заключению “Антикоминтерновского пакта” шесть месяцев, о начале войны Японии в Китае в 1937 году, о событиях в Монголии летом 1939 года.
Проскуров перебил меня и сказал: “Верно, товарищ Иванов! Так в большом деле не обманывают. Будем Рихарда защищать”.
В тот раз Проскуров вернулся из Кремля уже под утро следующего дня. Принимая из рук комдива личное дело Зорге, я вопросительно посмотрел на него. Но он только развел руками и разрешил идти отдыхать».
Из этого отрывка можно заключить, что Проскуров отстаивал перед недоверчивым Сталиным правоту «Рамзая», но не отстоял, что разведка верила Зорге, а глава государства – нет. Но в разведке игры в «верю – не верю» вообще неуместны. Речь шла об очень серьезном деле – кроме того, что война сама по себе очень серьезное дело, СССР и Германию в то время связывал пакт о ненападении, и надо было трижды подумать, прежде чем хоть что-то предпринять. А любому, даже самому надежному и проверенному разведчику нельзя доверять безоговорочно. Он может не обманывать, но быть обманутым, может стать жертвой дезинформации. И Сталин не зря в качестве приложения к разведсводке затребовал личное дело агента. И, что самое главное, за кадром осталась вся конкретика эпизода: по поводу какого именно сообщения Сталин вызывал Проскурова, ни в коей мере не аса разведки, в недавнем прошлом знаменитого летчика-истребителя, ветерана Испании, «гусара войны». Какие у нас вообще основания думать, что речь идет о Германии?