Рим, проклятый город. Юлий Цезарь приходит к власти
Шрифт:
Крикс собрался было возразить, но увидел, что Эномай, Каст, Ганник и прочие гладиаторы, а вслед за ними и все рабы беспрекословно подчинились Спартаку. Невозможно ослушаться человека, который подарил им славную победу, и, кроме того, они были измотаны. Собрать оружие и лошадей, а потом отступить в лагерь казалось верным решением.
Гай Клавдий Глабр пробирался сквозь лес. Его руки и ноги были испачканы кровью – его собственной, а не вражеской: кровоточили не раны, полученные в бою, а царапины, нанесенные колючими кустами, что покрывали склоны
Глабр не просто проиграл битву: было уничтожено его будущее. Ему доверили шесть когорт, три тысячи человек и сотню всадников, а он вернется побежденным, пешим и без единой боевой раны, которую можно было бы предъявить Сенату.
Разгромленный горсткой рабов, Гай Клавдий Глабр исчез из анналов Рима.
Больше о нем никто ничего не слышал.
– Что ты делаешь? – спросила Идалия, входя в палатку. Весь день она по приказу Спартака ухаживала за ранеными.
Тот сидел за столом, склонившись над развернутым папирусом из дома Батиата.
– Читаю.
Девушка улыбнулась, взяла чистый носовой платок и смочила в воде из миски, стоявшей на столе, за которым сидел Спартак.
– Это я вижу. – Она принялась вытирать кровь с его рук, которые он так и не удосужился помыть. – О чем ты читаешь?
Он позволил ей смыть кровь; то была кровь римлян, а не его собственная, и она покрывала все его тело. Прикосновение нежных рук было приятным. Очень приятным. Но он не отрывался от папируса.
– О войне.
– Между кем и кем? – уточнила она, не останавливаясь.
Спартак чувствовал прикосновение влажной ткани и пальцев Идалии. До чего же хорошо, особенно после жестокой, кровавой битвы… Но он продолжил читать, уткнувшись в папирус…
– Между римлянами и карфагенянином по имени Ганнибал.
– И кто победил? – спросила она, опускаясь на колени, чтобы стереть вражескую кровь с его сильных мускулистых бедер, чередуя прикосновения ткани с поглаживаниями.
Ее ласки волновали его все сильнее.
– Римляне, но… я еще не дошел до конца. И…
– И что?
Идалия положила платок на пол и принялась гладить его бедра руками.
– И мне любопытно, как сражался этот Ганнибал. Ему удалось довести римлян до последней черты. Я и раньше знал, что этот человек доставил им множество неприятностей. Об этом говорили легионеры, с которыми я когда-то служил во Фракии… Вот почему я читаю этот папирус.
– А кто написал то… что ты читаешь?
Прикосновения пальцев сменились поцелуями, которыми она покрывала его бедра.
– Некий Полибий… греческий историк.
– Значит, тебя занимают только война, римляне и этот… Ганнибал? – Идалия прикоснулась к детородному органу Спартака, который напрягся: ему было тесно под туникой и хотелось вырваться. – Или тебе все-таки небезразличны простые вещи?
Спартак медленно свернул папирус, откинулся на спинку стула и задрал тунику так, что член оказался перед Идалией – отвердевший, возбужденный.
– Тебе удалось отвлечь меня от Ганнибала.
Она улыбнулась, гордая тем, что оказалась с вождем войска рабов, боровшегося за свободу.
И медленно приоткрыла губы, приближая их к члену Спартака.
Проснувшись, Идалия увидела, как Спартак, стоя на коленях, прижимает ухо к земле.
– Эта гора что-то говорит, – пояснил он, увидев, что она смотрит на него.
– Мне тут не нравится, – отозвалась она. – Я счастлива быть с тобой, но гора меня пугает.
Фракиец снова приложил ухо к земле и снова где-то в глубине услышал рев [49] .
49
Везувий извергся в 79 году н. э., через 152 года после восстания Спартака, хотя подземные толчки отмечались и раньше. Об извержении Везувия см. книгу Сантьяго Постегильо «Убийцы императора» («Los asesinos del emperador», 2011).
– Да, мне тоже не нравится эта гора. Мы уйдем на рассвете и будем двигаться на север. – Он встал. – Это путь к свободе, но…
– Но что? – спросила она, присаживаясь на край постели.
– Скорее всего, мы все умрем.
Она ничего не сказала, лишь медленно встала и обняла Спартака. Было раннее утро. Лагерь восставших рабов стоял на склоне зловещей горы, которая стонала во сне, как спящий великан.
XXXIV
Аполлоний Молон
Цезарь и Лабиен не обнаружили Аполлония на Родосе. Старик отправился в Пергам, и встречу пришлось отложить на несколько недель. Однако в конце концов она состоялась.
– Я хотел посмотреть кое-какие папирусы в Александрийской библиотеке, – объяснил Аполлоний. – И сделать копии авторов, которые меня особенно притягивают… Ты был в Александрии?
– Нет, – признался Цезарь. – Я еще ни разу не был в Египте.
– Загадочная страна. Сейчас она в упадке, но все равно завораживает. Тебе стоит ее посетить.
Цезарь кивнул.
– Так, значит, ты прибыл из Рима, чтобы я научил тебя ораторскому искусству? – подивился Аполлоний. – Я и не подозревал, что настолько прославился, тем более в самом Риме.
– Когда-то твое посольство очень помогло острову, – заметил Цезарь. – Ты прибыл в Рим в непростые времена: некогда родосцы поддерживали Митридата, а такие сенаторы, как Сулла, не были склонны прощать им союз со смертельным врагом Рима. Однако своей риторикой, доводами и рассуждениями ты помог Родосу избежать сурового наказания. Такого не забывают. Убедить Суллу сделать нечто несвойственное ему – например, простить кого-нибудь – большая заслуга.
– Сулла…
Аполлоний опустил взгляд, ничего не добавив. Было очевидно, что он не хотел облекать в слова свои мысли о бывшем диктаторе и его жестоком обращении с греками во время Митридатовых войн. Знаменитый оратор не знал, на чьей стороне Цезарь во внутриримском противостоянии, до какой степени тот разделяет взгляды оптиматов, хотя…
– Правда ли, что ты выторговал у Лукулла прощение для Митилены, когда город поддержал Митридата?
– Правда, – подтвердил Цезарь.
Аполлоний кивнул. Он начинал понимать, с кем разговаривает.