Римский орел

— А другие твои солдаты думают так же, как ты?

— Насколько я могу судить, командир, да, точно так же.

— Очень хорошо, центурион. Очень хорошо.

Веспасиан откинулся на спинку стула. Пока и впрямь все идет хорошо. По крайней мере, на данный момент его легион верен присяге. Но если маленький хитроумный планчик бывшего раба не сработает и ситуация волшебным образом не изменится, боевой дух подразделения неизбежно, будет подорван. Правда, не враз и очень не скоро, если и другие его центурионы обладают такой же сметкой и здравомыслием, как этот Макрон.

ГЛАВА 30

Пока солдаты шестой глазели, как остальной легион обустраивается вокруг них, Катон, лавируя между людьми, животными и подводами, направился к участку, выделенному под легатскую резиденцию. К этому месту как раз подъезжали штабные повозки, их разгружали, откатывали и подкатывали другие, словом, вокруг кипела обычная для разбивки лагеря суета. Поскольку дело шло к лету, а легиону предстояло провести здесь от силы месяца два, все были заняты установкой шатров и палаток, а не строительством деревянных казарм.

Держась в стороне, чтобы не привлекать к себе внимания, Катон присматривался к штабным возкам. Нервные, замороченные суматохой возницы орали друг на друга, им вторили, но много тише, толкущиеся рядом рабы. Впереди их ждала утомительная работа, распаковка мебели и прочей утвари, с последующей переноской всего этого внутрь растущего на глазах большого шатра. При виде личного экипажа Веспасиана глаза юноши загорелись, и вскоре его терпение было вознаграждено. Лавиния вслед за хозяйкой спустилась на землю, держа на руках брыкающегося маленького Тита. Катон подавил в себе искушение окликнуть девушку и лишь проводил ее взглядом, а как только за женщинами захлопнулся кожаный полог, ушел.

И слонялся по лагерю дотемна, пока не дали сигнал к ужину. Заслышав его, Катон вдруг понял, что страшно проголодался. Днем он ел плохо, изводя себя в ожидании прибытия легиона всевозможными страхами, их отголоски не покинули его и теперь. Однако вокруг приветно помигивали кухонные костры, а в воздухе разливался призывный запах похлебки, к тому же он был назначен во второй караул, и до того по солдатскому правилу следовало набить желудок поплотней. Катон вернулся в расположение своей центурии, с большим аппетитом поужинал и уже подчищал дно миски куском свежеиспеченного хлеба, когда к нему подсел Макрон.

— Где ты был?

— Нигде, командир. Просто прошелся, чтобы размяться.

— Ага, просто прошелся. А уж к штабным шатрам, наверное, и близко не подходил.

Катон улыбнулся.

— Сдается мне, я знаю в чем дело. Вижу, ты все еще сохнешь по той девице. — Макрон задумчиво покачал головой. — К тому все и шло. Но солдат, который позволяет бабью задурить себе голову, отвлекается от несения службы, и, значит, такой солдат армии ни к чему. Позабудь о ней, малый. Это по первости трудновато, но я тебе помогу. Сегодня ближе к полуночи мы с парнями собираемся в город под предлогом закупки ячменя для когорты. Мне удалось добыть пропуск, и нам шепнули, где находится маленькая забегаловка, в какой, помимо здешнего пойла, предлагают еще кое-что. Можешь присоединиться к нам, когда сменишься.

— Это приказ, командир?

Макрон смерил его холодным взглядом. Потом сплюнул.

— Ну и хрен с тобой, остолоп. Ему же хотят добра, а он кочевряжится. Тогда сиди тут один, дуйся, как мышь на крупу, раз не хочешь по-доброму выпить с товарищами. Вольному воля, вот и весь сказ.

Катон понял, что дал промашку, и устыдился. Человек и впрямь к нему всей душой, а он к нему чем?

— Прости, командир, я весьма благодарен тебе за твое предложение. Правда благодарен, просто у меня сейчас не то настроение. Ничего не могу с этим поделать.

— Ничего, значит? — фыркнул Макрон. — Ну и ладно, дело твое.

Он вскочил на ноги и, демонстративно не оборачиваясь, удалился. Катон остался у догорающего костра. Пустяшная вроде бы перепалка его почему-то расстроила. Кто знает, вдруг Макрон прав? Много ли радости в его чувствах к девушке, с которой, возможно, ему теперь и увидеться-то не дадут? Не говоря уж о том, что дальнейшая связь с ней просто опасна. Она-то ведь доподлинно знает, кто был в шатре легата в ту ночь. Стоит ей неосторожно обмолвиться, и они оба предстанут перед Веспасианом, который вряд ли поверит в басню о том, что в шатер влез кто-то третий. Лучше, пожалуй, и вправду забыть о Лавинии, забыть о своей любви к ней и продолжать как ни в чем не бывало жить дальше. Может быть, даже пойти с Макроном туда, куда он зовет.

Вскоре после смены второго караула, когда весь лагерь был объят крепким сном, часовой у ворот что-то заметил во тьме.

— Стой, кто идет? — крикнул он, а поскольку ответа не последовало, угрожающе ткнул копьем в темноту. — Стойте, говорю вам, иначе…

— Расслабься, солдат, — отозвался голос. — Мы свои.

— Пароль!

— Мы свои, говорю тебе! Свои. Из соседнего лагеря.

— Держитесь на положенном расстоянии! — крикнул часовой, ощутив легкое облегчение оттого, что в голосе незнакомца не улавливалось акцента.

— Мы идем к твоему легату. У нас есть пропуск, подписанный самим генералом. Пропусти нас, солдат.

— Нет! Стойте там, где стоите.

Молодой, но крепко сколоченный часовой на шаг отступил, по-прежнему угрожая копьем находившимся локтях в девяти от него визитерам. Их было двое. Слабый свет звезд позволял теперь видеть, что один из них, закутанный в темный плащ, высок и худощав, а другой, с мечом на боку, — настоящий громила.

— Оптион! — закричал караульный. — Сюда! Скорее сюда!

Сбоку откинулся клапан, в проеме, дожевывая вымоченную в вине горбушку хлеба, возник оптион.

— Что у тебя? Надеюсь, не какая-то хрень? Ты оторвал меня от важного дела.

— Этот человек хочет поговорить с легатом.

— Он назвал пароль?

— Никак нет, командир.

— Ну и скажи ему, чтобы уматывал. Пора бы тебе понимать, что к чему.

— Можно мне вставить слово? — Человек в плаще подался вперед.

— Стой, где стоишь, приятель, — прорычал оптион.

— У меня срочное дело к легату, — заявил незнакомец, вытаскивая из-под плаща небольшую табличку. — Это пропуск, выданный Авлом Плавтием. Вот, взгляни сам.

Осторожно приблизившись к темным фигурам, оптион взял табличку и отошел к проходу, из которого пробивался достаточный свет. Табличка и впрямь была пропуском, что удостоверял вдавленный в ее навощенную поверхность орел. Однако печать могла оказаться поддельной, и оптион заколебался.

— Прошу прощения… командир, — сказал он, решив, что обладатель пропуска, выданного самом Плавтием, наверняка имеет какой-нибудь чин. — Придется тебе подождать. Я позову дежурного центуриона.