Рип

Она встала передо мной, ее сладкий аромат окутал меня. Улыбка тронула ее розовые губы. Она протянула руки и погладила мою серую толстовку. Ее руки скользнули по моим ладоням и по костяшкам пальцев.

Она фыркнула от смеха. Ее нижняя губа задрожала.

— Solnyshko? — прошептал я, не желая видеть, как она плачет.

Она подняла взгляд к моим глазам и сказала:

— До этого момента я и не осознавала, как сильно скучала по тебе в таком виде. — Моя грудь сжалась. Киса подошла еще ближе, оказавшись у меня на груди. Ее руки поднялись и пробежались по моим волосам. — Мужчина, которого я узнала с первого взгляда, был моей второй половинкой, вернувшейся к жизни... чудесным образом, вернувшейся ко мне.

Я поднял руки, чтобы обнять ее за талию, и она склонила голову набок. Ее пальцы пробежались под моими глазами.

— Чего тебе не хватает, так это черных полос под глазами.

Я покачал головой.

— Я больше не пытаюсь скрыть, кто я есть. Я знаю, что я Лука Толстой.

Киса кивнула, борясь со слезами, но ее руки поднялись к моей шее, и она надела капюшон мне на голову.

— Нет, — прошептала она и мягко провела пальцем по моей щеке. — Вот так ты Рейз.

— Киса, — прохрипел я, мое горло сжалось.

— Тссссс, — успокаивала она. — Иди. Иди и останови Джахуа. Иди и приведи Заала обратно к Талии, ко всем нам. Его место здесь. С нами. — Я неподвижно смотрел на Кису. Потом она взяла мою руку и прижала к своему животу. — И борись за нас. Останови Джахуа ради безопасности нашего ребенка. Ради нашей маленькой семьи. У тебя есть причина вернуться к нам, lyubov moya.

Я наклонился и поцеловал Кису в губы, шепча ей на ухо:

— У меня всегда была причина, Киса. Ты причина. Ты всегда была причиной. Ты всегда будешь причиной.

Соленые слезы Кисы попали мне на губы. Поцеловав ее в последний раз, я отстранился и направился к входной двери.

Когда я уже собрался покинуть дом, сзади раздался голос Кисы, заставивший меня остановиться.

— Лука. — Я повернул голову и увидел, что она стоит посреди комнаты и смотрит мне вслед. Затем, как только я собирался вернуться и взять ее на руки, она ласково улыбнулась и добавила: — Разрушь тот ад, детка.

Резко выдохнув, моя грудь наполнилась огнем от этих знакомых слов. Я выбежал из двери к ожидающему меня затонированному фургону Михаила.

Все быки позади нас сидели спокойно, ожидая моих приказов. Когда пассажирская дверь закрылась, Михаил сунул мне в руки винтовку. Я посмотрел на него, и он сказал:

— Как бы сильно ты не пугал меня своими лезвиями в клетке, я надеюсь, что ты знаешь, как обращаться с этим. Складской подвал, где прячется ублюдок Джахуа, будет заполнен охранниками с винтовками. У тебя не будет шанса сразиться с этими ублюдками вблизи.

Я обхватил винтовку руками и ответил:

— Не беспокойся обо мне. Беспокойся о себе, о том, чтобы вернуться живым.

Быки позади нас зашептались. Когда Михаил завел двигатель, он повернулся и произнес:

— Я работаю на твоего отца уже пятнадцать лет. — Я посмотрел на него, а он на меня. — Никогда, ни разу за всю мою службу, куда бы нас не посылали, ни Князь, ни Пахан не сражались рядом с нами. Алик Дуров дрался в «Подземелье». Он убивал на этих улицах только потому, что был больным сукиным сыном. Он обращался с нашими людьми, как с собаками, одноразовыми солдатами для развлечения. Но ты, ты сражаешься вместе с нами с гордостью, как брат по оружию. Ты даешь нам повод для гордости за семью Волковых и за наше положение в Нью-Йорке. — Он оглянулся, молча кивнув быкам, и добавил: — Ты ведешь нас с тех самых пор, как вернулся. И каждый из наших братьев здесь, и остальные солдаты Братвы последуют за тобой даже в ад. — Михаил поерзал на сиденье: — Когда-нибудь ты станешь лучшим Паханом, который у нас когда-либо был, сэр. И я буду гордо стоять рядом с тобой. Мы все будем.

От веры братьев в меня перехватило дыхание, и я разделял их гордость. Почувствовав на руках стальные кастеты и винтовку на коленях, я, наконец, понял. Я знал, что это была та жизнь, для которой я был создан. Бои, насилие, годы убийств в ГУЛАГе и мои братья Воры В Законе.

Я был гребаным Князем Братвы Волкова.

И сегодня вечером я не подведу.

Я не подведу, пока ношу имя Пахана в своем сердце. Я не остановлюсь, пока не сделаю нас самой сильной, самой страшной мафией во всем Нью-Йорке.

Я глубоко вздохнул.

Наконец-то я нашел свое место.

Глава 20

Заал

Темнота.

Снова в темноте.

Я ненавидел эту чертову тьму.

Цепи туго и тяжело обвивали мои запястья и лодыжки. И в камере было очень холодно.

Я не знал, как долго я нахожусь здесь, в этом аду, но этого достаточно, чтобы пропустить солнце. Этого достаточно, чтобы пропустить свет.

Мой желудок скрутило от боли. Мне пришлось закрыть глаза и дышать носом, когда я думал о том, чего мне не хватает больше всего.

Талия. Моей Талии.

Гнев наполнил мою грудь, когда я вспоминал о ней, висящей на цепях, окровавленной и избитой. И Джахуа, держащий нож у ее горла.

Она была такой сильной. Умоляла глазами не отдавать мою жизнь взамен ее. Но это было невозможно. Мое сердце… мое сердце никогда не выживет, если я потеряю ее. Лишь для нее оно было полным. Я приму наркотики, лишь бы защитить ее.

Талия будет в безопасности.

Звук охранника, входящего в камеру, пронзил темноту. Шаги приблизились ко мне. Внезапно вспыхнул яркий свет. Я отшатнулся от белой вспышки.

— Поднимайся, — прошипел охранник на моем родном грузинском языке. — Хозяин хочет тебя видеть.

— Он мне не хозяин, — прорычал я. Охранник отступил, когда я поднялся на ноги и подошел к двери. Я видел страх на его лице.

Он был слаб.

Я протянул руки, но охранник не двинулся с места.

— Я не сдвинусь с места, — сказал я. — Делай то, зачем пришел.

Охранник попятился. В его трясущихся руках звякнули ключи. Ярость овладела мной, и, ударив рукой по металлическим прутьям, я взревел:

— Сделай это!

Охранник подпрыгнул, но отпер дверь. Я протянул руки. Схватившись за цепь, он повел меня по сырому коридору в темную комнату в конце. Мою кожу покалывало, когда воспоминания нахлынули на меня. Иглы, боль, крики... Анри... Анри…

Охранник потянул за цепь. Он распахнул дверь в комнату. Внезапно все стало знакомым: узкая кровать, ремни, которыми меня привязывали, единственная лампочка, свисающая с потолка, и запах. Запах химикатов, наркотика. Наркотика, который они вливали в мои вены, наркотика, который заставлял меня забыть обо всем.