Риск – это наша работа

1

Подполковник хорошо знал Грозный. Еще в первую чеченскую кампанию излазил его на брюхе во время боев. Тогда группа Разина и другие группы спецназа ГРУ появились на улицах на несколько дней раньше основных воинских сил, и в донесениях предупреждали генерала Рохлина о том, что вводить в город танки нельзя – почти в каждых развалинах бронетехнику поджидают гранатометчики. Рохлин не послушался. Он себе казался великим полководцем и стремился добыть быструю славу. И танкисты за это поплатились. Целыми танковые части, и только те, которые шли по направлению, указанному отрядом спецназа «Скорпион» [19] , прорвались туда, где развалин на них не хватило – в район аэропорта. Там передавили и разворотили хиленькую дудаевскую авиацию. Славы Рохлину не досталось, но он тут же нашел ей качественную замену. Разломанные самолеты по его приказу были вывезены в Россию и проданы на лом цветных металлов зятем полководца. В платах от авиационных приборов только золота и серебра содержалось несколько десятков килограммов, не говоря уже об алюминиевых сплавах…

19

Отряд спецназа «Скорпион» был создан и полностью контролировался генералом Рохлиным. При этом выполнял не только боевые задачи, но и коммерческие, и криминальные. Дело доходило даже до того, что с помощью своей спецтехники «Скорпион» контролировал телефонные разговоры отдела ФСБ, занимающегося расследованиями экономических преступлений, в которых генерал был замешан. (Из материалов уголовного дела, не дошедшего до суда.)

Сейчас город начал принимать чуть-чуть жилой вид, но и его Разин тоже знает, хотя несколько хуже разрушенного. И, проезжая по улицам даже с неприятным черным мешком на голове, подполковник сумел сориентироваться, представляя и дорогу, и повороты машины на этой дороге. И примерно понял, где он находится. Этот район отстроен почти заново. Здесь богатые особняки. Умение правильно рассчитывать скорость и время и запоминать все происходящее – это качество, каждому спецназовцу необходимое. И если бы довелось снова повторить маршрут, подполковник мог бы так же сесть на заднее сиденье, натянуть на голову мешок и говорить, когда и куда следует повернуть, чтобы правильно проехать к тому же месту.

Кто скажет уверенно, может быть, это и пригодится, хотя и едва ли… В шифровке управления ФСБ было однозначно сказано, что организатором акции является Дзагоев. Болтать о том, что происходит, привлекать лишних людей – не в интересах министра, рассчитывающего на высокую карьеру. Следовательно, привезли Разина в дом к самому Шерхану Алиевичу.

И, очевидно, это его голос с щенячьей сопливой радостью просит Разина не споткнуться и не расшибить себе нос. Это голос подлого и лицемерного человека, каким и представляет Шерхана Алиевича подготовленная на него психограмма.

Как отличается младший брат от старшего брата… Ни одной общей нотки. У старшего, бандита, – и достоинство, и храбрость, у младшего, министра, – только необоснованная претензия на что-то…

Этот человек должен быть очень завистливым. Он даже старшему брату должен завидовать. Его тяжелой судьбе, но и одновременно авторитету. Его способности всегда оставаться самим собой. А Шерхан Алиевич самим собой может оставаться только с собой же наедине, при условии, что на это хватит честности. Однако тяжело – всю жизнь носить маску…

– Вот сюда его посадите, на пол… Не надо табуретку… Он потом этой табуреткой кому-нибудь по голове стукнет. Не надо! – распоряжается министр. – Так удобно снимать будет. И лицом к окну. Чтобы лицо было освещено.

– Ковер закатайте, – подсказал старческий, но не слабый женский голос. Это, должно быть, мать министра. – По ковру могут кабинет узнать.

Она дельный совет дает. С ее точки зрения, дельный. И с точки зрения боевиков, и с точки зрения Хамзата Толукбаева, и с точки зрения самого Шерхана Алиевича – дельный. На самом же деле это бесполезные хлопоты, потому что дом уже наверняка зафиксирован «наружкой» ФСБ. И его даже узнавать не надо.

Но им еще рано об этом знать.

– Сажайте его.

– Подождите. Обыскать надо. Не могли же мы его на улице у всех на глазах обыскивать, – Хамзат спокоен и деловит. Голос бесстрастный и властный, чуть-чуть насмешливый. Такого человека всегда слушают.

– Руки подними, подполковник… – это голос того, чей нос страстно просит кулака.

Разин приподнимает стянутые наручниками руки. И опять тяжело вздыхает. Так тяжело, что всем понятно – это вовсе не вздох сожаления.

Его обыскивают не слишком тщательно. Но находят гранату.

– Вот бы ахнул тут нас всех!..

– Сволочь…

– Припрятал!

Можно подумать, что его хотя бы спрашивали об оружии…

Карманы тоже вывернули.

– А это что такое?

– Что это такое, подполковник? Тебя спрашивают!..

– Я не научился видеть с закрытыми глазами, – спокойно ответил Разин.

– Снимите с этого шута колпак… – распоряжается министр.

– Покажите мне его лицо… – мать просит.

Свет ударил по глазам, как кулак. Разин поморщился, несколько раз сильно зажмурился, чтобы глаза привыкли. Осмотрелся, ориентируясь. Комната – рабочий кабинет. Письменный стол из мореного дуба. Современный, но сделан под старину. Дорогой. Окно во двор. Голые ветки деревьев за окном. В ветер, наверное, по стеклу скребутся. Рядом со столом мягкое кресло. В нем Шерхан Алиевич восседает. В маске «ночь». Одни глаза сверкают. Молод, но важен. Сам себя уважает. Чувствует силу, когда рядом с ним действительно сильные люди. Эти сильные люди всегда прикроют. Рядом с креслом видеокамера на треноге. Приготовлена к съемке.

– Что это? – Один из боевиков сует под нос подполковнику ленту кардиограммы, что достали из его кармана.

– Это для госпиталя.

– Что?

– Кардиограмма.

– Позови нашего врача… – не называя мать матерью, приказал министр.

Мать вернулась с другой женщиной. Молода, эффектна, может быть, даже красива. Такая Парамоше вскоре понравится, понял Разин. А Парамоша ей, возможно, еще больше. Взгляд властный. Разин понимает, что это жена Шерхана Алиевича. Зовут ее, помнится, Гульчахра Закиевна. Подполковник знает из документов на министра, что Гульчахра Закиевна, до того как стать домохозяйкой, была терапевтом. Пусть смотрит. Это ее работа, которую, хочется верить, до конца не забыла.

– Что это? – теперь уже она спрашивает. Очень сухо, словно активно не одобряет всего происходящего в доме. Вполне может быть, что и не одобряет.

– Это я у тебя хотел спросить, – говорит Шерхан жестко. Разве так с женой при посторонних людях разговаривают? Кошка, что ли, между ними пробежала?

– Это лента кардиограммы. Чья это кардиограмма?

– Вот этого человека.

Она посмотрела холодно, без сострадания, как и положено врачу, поджала губы и прокомментировала:

– У него, похоже, вот-вот будет инфаркт… И не первый… Все? Я больше не нужна?

– Иди.

Женщина повернулась величественно, одновременно с презрением окинув взглядом собравшихся. И легкой европейской походкой вышла из кабинета. Это не восточная женщина…

– Больной, значит… – глаза Шерхана Алиевича светятся радостно. Он с трудом скрывает эту радость, чтобы не потерять своего величия. Редко ему, должно быть, удается величие почувствовать. Потому сейчас и цепляется за момент.

Разин ухмыляется:

– Прихворнул малость…

– А это что? – Молоденький боевик с «узи» в руках показывает стеклянную трубочку с маленькими таблетками нитроглицерина. Только сейчас, имея возможность рассмотреть мальчишку в полный рост, Разин увидел милицейские брюки на нем. Да, с чеченской милицией проблема. Там каждый второй – бывший боевик, каждый четвертый – боевик настоящий, но в свободное от работы время.

– Нитроглицерин. Лекарство.

Трубочка падает на пол. Боевик хочет ее раздавить. Но Хамзат Толукбаев останавливает мальчишку, взяв рукой за плечо, как кошку берут за шиворот. И даже чуть более брезгливо.

– Отдай ему таблетки.

– Зачем?

– Затем! Положи в карман. Он нам живой нужен. На его красивый труп менять Батухана не будут.

Мальчишка недовольно сует трубочку в карман подполковнику. Но смотрит исподлобья, словно ищет, какую другую гадость можно взамен придумать.