Рискнуть и победить (Убить демократа)

— Положено, товарищ майор, — отрапортовал капитан.

За всеми этими действиями с чувством недоумения наблюдал Егоров, а я мельком поглядывал на него. Ну и что вы теперь, голубцы, будете делать? Вся ваша хитроумная операция накрылась. И без всяких подвохов с моей стороны. Ну, так скажем — почти без всяких. Но кто о них знает? Кто виноват в провале операции?

Группа прикрытия. А кто возглавлял эту группу? Подполковник Егоров. А мне что?

Отсижусь на нарах месяц, если не меньше, и будьте здоровы. СИЗО — это, конечно, не курорт. Но все же лучше, чем камера смертников. Поэтому я охотно погрузился в зарешеченный милицейский «уаз» и был даже польщен, когда по прибытии меня не сунули в камеру или в обезьянник, а пригласили в кабинет капитана Смирнова и угостили довольно говенным растворимым кофе.

Начать разговор капитану Смирнову было не просто. Что там ни говори, а я сдал им убийцу, на поисках которого они давно уже поставили жирный крест. Отсюда был и кофе, и предложение «Мальборо», которым, думается мне, не угощают всех уголовников подряд.

Наконец он сказал:

— Это не моя инициатива. Понимаешь?

— Понимаю, — кивнул я.

— Но ты и его пойми!

— И его понимаю, — согласился я.

— А вот я тебя не понимаю! — заявил он. — Чему ты радуешься?

— Тому, что попал в руки к интеллигентным и воспитанным людям.

— Ты свою морду давно видел? — спросил он.

— Сегодня утром, когда пытался бриться. Но не вы же мне ее рассадили, правильно?

Бывает. Издержки производства. Зато я могу рассчитывать на справедливое и беспристрастное расследование моего дела.

— Между нами — есть дело?

— Нет. Будет завтра.

— Какое?

— Во время митинга застрелят губернатора.

— Кто?

— Я.

— Кто-то из нас опупел, — подумав, констатировал капитан Смирнов. — Только не пойму кто — ты или я? Как ты сможешь завтра убить губернатора, если будешь сидеть у нас в камере?

— Поэтому я и радуюсь, — объяснил я. — Это задержание избавляет меня от крайне неприятной работы.

— А если бы тебя не замели, ты в самом деле стрелял бы в губернатора?

— Нет. Но повесили бы на меня. Как вы думаете, зачем я отдал вам «тэтэшник», из которого убили Комарова?

— Начинаю догадываться. Правда, смутно, — признался капитан.

— Смутно, но правильно. Чтобы на меня не повесили и убийство Комарова.

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Вы спросили — я ответил. Это одно. Второе — чтобы вы были в курсе, когда к вам попадет дело о террористическом нападении начальника охраны коммунистического кандидата на представителя прогрессивных демократических сил. Я понимаю, что сделать вы ничего не сможете. Дело скорее всего сразу заберут в Генпрокуратуру.

Но мне будет приятно, что хоть один человек знает правду.

— Знаешь, о чем я сейчас думаю? — неожиданно спросил капитан Смирнов. — Вот о чем. Как бы ты ни учился по арифметике в школе, а сообразить, что ты не мог найти пакет с пушкой через два дня после убийства Салахова в телецентре, как-нибудь уж смог бы.

— Да откуда я знал, что его убили? — горячо запротестовал я.

— Ладно, парень. Прибереги свои штучки для Москвы. У нас о каждом событии становится известно всем не то чтобы в момент свершения, а даже, как мне кажется, на полчаса раньше. Город у нас такой: все знают всех и все знают все.

Маленький город, понимаешь?

— Что маленький, понимаю, — согласился я, потому что оспаривать это утверждение было бы просто глупо.

— Так вот я и думаю, что ты специально перепутал даты, чтобы вызвать у майора подозрения. И чтобы он оформил твое задержание.

— Вы это сразу поняли? — с уважением спросил я.

— Нет, только сейчас, — честно ответил капитан Смирнов.

Без стука вошел майор Кривошеее, молча посмотрел на нас. Потом приказал капитану Смирнову, кивнув на меня:

— Этот человек свободен.

— Взять подписку о невыезде? — спросил капитан.

— Я сказал: свободен. Никаких подписок. Никаких ограничений в передвижениях.

Машину и все вещи, в том числе и личное оружие, немедленно вернуть. Желаю здравствовать, Пастухов. Мечтаю только об одном: чтобы нам с вами больше ни разу в жизни не встретиться.

Я искренне огорчился:

— Олег Сергеевич, а я-то в глубине души мечтал, что мы будем дружить домами, что вы будете приезжать в гости к нам половить лещей, а мы к вам.

Майор внимательно посмотрел на меня и отчетливо произнес:

— Сука ты, Пастухов! Понял? И молча вышел.

Капитан пощелкал кнопками селектора, переговорил с какими-то людьми и отключил связь.

— Неслабо, парень, — сказал он. — Очень неслабо. Звонок был из Москвы. А откуда — об этом я могу только догадываться. Дела-то, я гляжу, крутые. Не удалось тебе отсидеться у нас в СИЗО, а?

— Да я не очень на это и рассчитывал, — признался я. — Но ведь всегда хочется о чем-нибудь помечтать.

— То, что ты сказал о завтрашнем покушении на губернатора, правда?

— Да.

— На митинге будет примерно человек пятьдесят наших людей. Чем-нибудь мы можем помочь?

— Боже вас сохрани! — взмолился я. — Только одним: не лезьте никуда. Нам еще других трупов не хватает. Ваша задача — охрана общественного порядка. Вот и охраняйте его.

— Ну, тогда удачи тебе, парень.

— Спасибо, Иван Николаевич. Удача никому никогда не мешает. А завтра она мне будет ой как нужна!

* * *

Возле моего «пассата», стоявшего на улице перед парадным входом в УВД, прохаживался смотритель маяка Столяров в том же сером поношенном плаще и в той же приплюснутой кепке. На этот раз он не стал спрашивать у меня, который час и незаметно совать в карман записки. Он просто прошел рядом, повернувшись спиной к сильному холодному ветру, вдруг потянувшему с Балтики, и негромко сказал:

— Сегодня в двадцать. Там же. Не на «пассате». Отрубите хвосты.

И исчез. Был человек — и нет человека. Это притом, что на улицах и народу-то было — раз, два и обчелся.

V

Перед встречей со Столяровым я провел тщательную рекогносцировку местности. Я и прежде, на двух митингах Хомутова, приглядывался, что тут к чему, но так, на всякий случай — вдруг пригодится. А тут уж мной двигало не праздное любопытство.

Площадь Свободной России, бывшая имени Ленина, расстилалась как раз перед зданием бывшего обкома партии, а ныне губернаторской резиденции.

В скверике перед обкомом когда-то возвышалась бронзовая пятиметровая скульптура вождя всего прогрессивного человечества на обширном гранитном постаменте, цоколь которого украшали фигуры разных трудящихся — или уже освободившихся от цепей проклятого капитализма, или еще только готовящихся эти цепи разорвать и с презрением сбросить. В начале веселых 90-х бронзовую статую вождя с огромным трудом тремя кранами сдернули с пьедестала и увезли куда-то на переплавку.