Рискованная игра

Илья не стал противиться.

— Пойдем, — согласился инструктор и, поддерживая товарища, направился в заданном направлении.

Не успели хозяин с гостем войти на кухню, как раздалось общее радостное восклицание присутствующих.

— Илья! — воскликнул смуглолицый Юрка Глаголев.

— Маланов? — удивленно произнес Дима Власов, симпатичный брюнет, занимающийся то ли бизнесом, то ли искусством.

— Легок на помине, — бесстрастно усмехнулся вечно подозрительный Владимир Джимисюк, отрывая голову сушеной вобле. — Долго жить будешь, Алексеевич… — заметил художник и пригладил свои усы а-ля «Песняры».

Седовласый мужчина развел руки в стороны, словно хотел подчеркнуть, что во всем промысел Божий.

— Надеюсь, — вздохнул инструктор, пожимая руки приятелям. — Добрый вечер всей честной компании!

— Привет, привет, бродяга!

— Илья, присаживайся к столу, — пригласил Демакин гостя, указывая рукой на старенький стул, и стал разливать водку в рюмки.

Седовласый полковник поблагодарил товарищей и присел на стул.

Сразу же со всех сторон посыпались вопросы в адрес гостя, однако бородатый художник быстро прекратил допрос.

— Молчать! — недовольно гаркнул Костя Гуреев.

— Ты чего, Костяныч? — не поняв раздражения хозяина мастерской, удивленно спросил Вовка Джимисюк.

Гуреев грозно посмотрел на усатого хохла.

— Молчать! — повторил подвыпивший художник свою просьбу и обвел присутствующих многозначительным взглядом. — Всем молчать! Для начала штрафную чарку дорогому гостю, а уж потом все вопросы!

За столом сразу же стало спокойнее и тише. Бородатый художник повернулся к своему коллеге, который старательно и аккуратно разливал водку небольшими порциями.

— А ты, Демакин, — недовольно заметил Гуреев, — не тряси рукой, больше разливаешь. А Ильюше не в рюмку лей, а в стакан и до краев!

— Правильно, Костя, — весело поддержал друга Юрка Глаголев, — а то ты уже почти на взлетной полосе, а Ильюша — ни в одном глазу.

За столом раздался дружный смех.

— Вам бы только позубоскалить, — добродушно проворчал Константин и повернулся к застывшему в ожидании Демакину: — Чего застыл, как Венера Милосская? К тебе это не относится, давай разливай!

Демакин равнодушно пожал плечами и потянулся за стаканом, однако Маланов остановил его.

— Благодарю, господа, однако я за рулем, — отказался он и замахал рукой, — такие дозы мой Боливар не выдержит! Да и не пить я заскочил, а ребят помянуть.

Костя удивленно напыжился.

— Так и мы про то же, — фыркнул бородач. — Вот и помянем рабов божьих Александра и Евгения.

За столом воцарилось неловкое молчание, и мужики взяли наполненные рюмки.

— Ну что ж, — подняв рюмку с водкой и поднявшись с места, тихо произнес инструктор, — пусть земля им будет пухом и примет их Господь.

Присутствующие также встали, молча выпили и сели обратно на свои места. Кто-то стал закусывать огурцом, кто-то закурил в тягостной тишине. Однако не прошло и нескольких минут, как вздох за вздохом, слово за слово и за столом понемногу завязался разговор, который становился все оживленнее и громче, особенно когда зашел спор о направлениях в живописи, о художниках и их работах.

— Да не умеет общество ценить талант, — заметил Демакин. — Давайте вспомним Пабло Пикассо. Он же был самым плодовитым художником. Творческая жизнь его длилась 78 лет, а по-настоящему оценили его значительно позже, а ведь Пикассо написал более тринадцати тысяч пятисот картин и рисунков, сто тысяч гравюр, тридцать четыре тысячи книжных иллюстраций, создал триста скульптур и керамических фигур. Его произведения позже оценили в пятьсот миллионов фунтов стерлингов. Но по-настоящему оценили Пикассо гораздо позже.

— Интеллигенция всегда страдала, — печально произнес Юрка Глаголев.

Все с интересом посмотрели на него.

— Что ты имеешь в виду? — потребовал уточнений Демакин.

— А то, что во все времена интеллигенция первой поднимала протест, увлекала за собой народ и первая же направлялась на эшафот.

— Ну эти времена уже канули в Лету, — взмахнул рукой Демакин. — Сейчас, слава Богу, нам это не грозит. Но помнить об этом надо, — упрямо продолжил он. — Когда умер Орджоникидзе, один чеченский поэт опубликовал стихи по поводу его смерти. На собрании чеченских писателей его сильно хвалили за эти стихи. Растроганный поэт сказал: «Когда умрет товарищ Сталин, я напишу еще лучше!» Через неделю поэта расстреляли.

— Да, жизнь ведь дается только один раз, — протяжно произнес Юрка.

— Не надо к жизни относиться слишком серьезно, живыми нам все равно из нее не выбраться! — едко заметил Костя.

— Да, да, — поддержал друга Демакин, — жизнь дается только один раз. И далеко не каждому. Поэтому при народе прежде, чем что-то откровенное говорить, надо хорошенько подумать.

— А как же понимать такие слова, как любовь, дружба, братство? — спросил Юрка. — Ведь народ должен быть главным в стране.

— Ха, тоже мне сказал «народ»! — пьяно усмехнулся Демакин. — А что народ? Кролики, как известно, думали, что любят друг друга. А на самом деле, их разводили… В Помпее тоже все жили долго и счастливо. И умерли все в один день.

— А как ты относишься к кубизму? — выдвинувшись грудью вперед, поинтересовался Юрка Глаголев.

Полковник облегченно вздохнул. Разговор пьяных друзей мог выплеснуться через край.

— Я не сторонник кубизма, — небрежно скривился Славка Демакин и, заметив на потолке одинокого малярийного комара, гордо задрал кверху глаза. — Я… — произнес художник, — реалист, — но вдруг замолчал.

Коллеги, заметив потерю интереса к дискуссии художника и его странное движение вверх, перевели свои взгляды с Демакина в указанном его глазами направлении. Растревоженное капризами природы сонное насекомое оторвалось от пошарпанного потолка и, не удержавшись за известковую поверхность, сорвалось и неуклюже спикировало вниз прямо в стакан с пивом Вовки Джимисюка.

— Вот, сучий потрох, — выругался московский хохол и, достав из стакана комара, машинально, но медленно растер его двумя пальцами. — Он сын российских полей, берез и дубрав! — не глядя на присутствующих спорщиков, а продолжая заниматься очисткой своей воблы, небрежно бросил Джимисюк. — Романтик-пейзажист!

— Не романтик, — возразил Славка, — а реалист!

За столом раздалось недовольное мычание.

— Может быть, тебе и Малевич не по вкусу? — настойчиво спросил Костяныч и, пренебрежительно усмехнувшись, разгладил свою курчавую бороду.

Демакин равнодушно посмотрел на Гуреева, потом достал из пакета яблоко и, протерев его своим носовым платком, откусил третью часть сочного фрукта.

— Да плевал я на вашего Малевича и его «Черный квадрат»! — промычал Вячеслав. — На ваш кубизм, мазохизм и общественный онанизм! Кстати, в музее из-за халатности персонала картина Казимира Малевича два месяца провисела вверх тормашками. Мне нравится реалистическое направление в живописи. Разумеется, я не отрицаю других направлений в изобразительном искусстве, но я сыт ими всеми по горло! В моем возрасте нужно ценить время и работать, а не болтать!