Ритмы Евразии
Шрифт:
Хунны же находились в фазе этнического становления и пассионарного подъема. Понятия «войско» и «народ» у них совпадали. Поэтому с 202 до 57 г. до н.э., несмотря на малочисленность, хунны сдерживали ханьскую агрессию. И только ловкость китайских дипломатов, сумевших поднять против хунну окрестные племена и вызвать в среде самих хунну междоусобную войну, позволила империи Хань счесть хуннов покоренными и включенными в состав империи.
Рост пассионарного напряжения в этнической системе благотворен для нее лишь до определенной степени. После фазы подъема наступает «перегрев», когда избыточная энергия разрывает этническую систему. Наглядно это выражается в междоусобных войнах и расколе на два-три самостоятельных этноса. Раскол – процесс затяжной. У хуннов он начался в середине I в. до н.э. и закончился к середине II века. Вместе с единством этноса была утрачена значительная
И тогда хунны разделились на четыре ветви. Одна подчинилась сяньбийцам, вторая поддалась Китаю, третья, «неукротимые», отступила с боями на берега Яика и Волги, четвертая, «малосильные», укрепилась в горах Тарбагатая и Саура, а потом захватила Семиречье и Джунгарию. Эти последние оказались наиболее долговечными. Они частью смешались на Алтае с кыпчаками и образовали этнос куманов (половцев), а частью вернулись в Китай и основали там несколько царств, доживших до X в. (вернувшиеся назывались «тюрки-шато», а их потомки – онгуты – слились с монголами в XIII веке).
Акматическая фаза этногенеза, или пассионарный перегрев этно-социальной системы, иногда служит спасению этноса в критической ситуации, а иногда ведет к его крушению, потому что консолидация всех сил для решения внешних задач не всегда легко осуществима.
Пассионарное напряжение разорвало хуннский этнос на две части. На юг, к Великой Китайской стене, ушли поборники родового строя, наиболее консервативная часть хуннского общества. Ханьское правительство охотно предоставило им возможность селиться в Ордосе и на склонах Иньшаня, так как использовало их в качестве союзных войск против северных хуннов. Поскольку китайцы не вмешивались в быт хуннов, те хранили родовой строй и старые обычаи. Но это не устраивало энергичных молодых людей, особенно дальних родственников, которые не могут выдвинуться, так как все высшие должности даются по родовому старшинству. Пассионарным удальцам нечего было делать в Южном Хунну, и они едут на север в поисках степных просторов и военной добычи.
Северные хунны после поражения закрепились на рубеже Тарбагатая, Саура и джунгарского Алатау и продолжали войну с переменным успехом до 155 года. Окончательный удар был нанесен им сяньбийским вождем Таншихаем, после чего хунны разделились снова: 200 тыс. «малосильных» [30, т. II, с.258–259] попрятались в горных лесах и ущельях Тарбагатая и бассейна Черного Иртыша, где пересидели опасность и впоследствии завоевали Семиречье. В конце III в. они образовали там новую хуннскую державу – Юебань. А «неукротимые» хунны отступили на запад и к 158 г. достигли Волги и нижнего Дона. О прибытии их сообщил античный географ Дионисий Периегет, а потом о них забыли на 200 лет.
Выше было указано, что хуннов в I в. до н.э. было 300 тыс. человек. Прирост их численности за I – II вв. был очень небольшой, так как они все время воевали. Правда, добавились эмигранты – кулы, особенно при Ван Мане и экзекуциях, последовавших за его низвержением. В III в. в Китае насчитывалось 30 тыс. семей, т.е. около 150 тыс. хуннов, а «малосильных» в Средней Азии было около 200 тысяч. Так сколько же могло уйти на запад? В лучшем случае 20–30 тыс. воинов, без жен, детей и стариков, неспособных вынести отступление по чужой стране, без передышек, ибо сяньбийцы преследовали хуннов и убивали отставших.
Этот поход затянулся на два с лишним года, пока хунны не оторвались от преследователей и не нашли покоя в Волго-Уральском междуречье. За это время было пройдено по прямой 2600 км, а если учесть низбежные зигзаги, то вдвое больше. Нормальная перекочевка на телегах, запряженных волами, за этот срок на столь огромное расстояние не могла быть осуществлена. К тому же приходилось вести арьергардные бои, где и погибли семьи уцелевших воинов. II уж конечно, мертвых не хоронили, так как на пути следования хуннов «остатков палеосибирского типа почти нигде найдено не было, за исключением Алтая» [138, с.123]. На запад в 155–158 гг. ушли только наиболее крепкие и пассионарные вояки. Это был процесс отбора, проведенный в экстремальных условиях, по психологическому складу, с учетом свободы выбора своей судьбы. Он-то и повел к расколу хуннского этноса на четыре ветви.
Во II в. миграций в Восточную Европу было две: готы – около 155 г. из «острова Скандзы» перебрались в устье Вислы [151, с.195], после чего дошли до Черного моря [141], и хунны – из Центральной Азии в 155–158 гг. [65]достигли берегов Волги, где вошли в соприкосновение с аланами.
Ситуация в степях Прикаспия и Причерноморья изменилась радикально и надолго. Но если история готов, граничивших с Римской империей, является относительно известной, то история хуннов с 158 по 350 гг. совершенно неведома. Можно лишь констатировать, что за 200 лет они изменились настолько, что стали новым этносом, который принято называть «гунны» [150, с.118–119] [142].Согласно принятому нами постулату – дискретности этнической истории – мы должны, даже при размытости начальной даты, считать середину II в. за исходный момент этнической истории региона. Общий исход событий легко восстановить методом интерполяции, что уже в значительной части сделано. И хотя гунны находятся в центре нашего внимания, начнем анализ с их окружения: готов, римлян и ранних христиан, в IV в. создавших Византию.
Римская империя во II в. еще была страной вполне благоустроенной, в III в. уже превратилась в поприще убийств и предательств, в IV в. сменила даже официальную религию и освященную веками культуру. Иначе говоря, в 192–193 гг. здесь произошла смена фаз этногенеза: инерция древнего толчка иссякла и заменилась фазой обскурации. Христианские общины росли, крепли, множились и ветвились. Так бывает лишь тогда, когда пассионарный толчок зачинает новый процесс этногенеза. Хотя попытка христиан гальванизировать Западную Римскую империю не дала положительных результатов, этносы в зоне толчка, в том числе готы, обрели новую энергию и находились в фазе пассионарного подъема. А гунны?..
Загадка и задача
Кто такие гунны и каково их соотношение с азиатскими хунну? Действительно, оба эти народа были по культуре далеки друг от друга, однако К.А Иностранцев, отождествивший их [там же] был прав, за исключением даты перекочевки (не IV, а II в.). Американский историк О. Мэнчен-Хелфен [311]сомневался в тождестве хуннов и гуннов напрасно, ибо его возражения (неизвестность языка хуннов и гуннов, невозможность доказать факт перехода с Селенги на Волгу, несходство искусства тех и других) легко опровергаются при подробном и беспристрастном разборе обстановки II – V веков.
Современная наука ставит перед нами уже не эту загадку, а задачу: каким образом могло получиться, что немногочисленный бродячий этнос создал огромную державу, развалившуюся через 90 лет, да так основательно, что от самого этноса осталось только имя? Этнология как самостоятельная наука [137]в сочетании с традиционной фактографией помогает в поисках решения этой задачи.
Больные вопросы
И тут возникает первое недоумение: в синхроническом разрезе хунны были не более дики, чем европейские варвары, т.е. германцы, кельты, кантабры, лузитаны, иллирийцы, даки, да и значительная часть эллинов, живших в Этолии, Аркадии, Фессалии, Эпире, короче говоря, все, кроме афинян, коринфян и римлян. Почему же имя «гунны» (хунны, переселившиеся в Европу) стало синонимом понятия «злые дикари»? Объяснять это просто тенденциозностью нельзя, так как первый автор, описавший гуннов, Аммиан Марцеллин, «солдат и грек» [3, т. III, с.236–243], был историком добросовестным и осведомленным. Да и незачем ему было выделять гуннов из числа прочих варваров, ведь о хионитах он ничего такого не писал, хотя и воевал с ними в Месопотамии, куда их привели персы как союзников. С другой стороны, китайские историки Сыма Цянь, Бань Гу [30, т. II, гл. «Хунну»] и др. писали о хуннах с полным уважением и отмечали у них наличие традиций, способности к восприятию чужой культуры, наличие людей с высоким интеллектом. Китайцы ставили хуннов выше сяньбийцев, которых считали примитивными, одновременно признавая за ними большую боеспособность и любовь к независимости от Китая и от хуннов [там же, гл. «Сяньби»].
Кто же прав, римляне или китайцы? Не может же быть, что те и другие ошибаются. А может быть, правы те и другие, только вопрос надо поставить по-иному? А была ли у хуннов самостоятельная высокая культура или хотя бы заимствованная?
Первая фаза этногенеза, как правило, не создает оригинального искусства. Перед молодым этносом стоит так много неотложных задач, что силы его находят применение в войне, организации социального строя и развитии хозяйства. Искусство же обычно заимствуется у соседей или у предков, носителей былой культуры распавшегося этноса. II вот что тут важно. Искренняя симпатия к чужому (ибо своего еще нет) искусству лежит в глубинах народной души, в этнопсихологическом складе, определяющем комплиментарность, положительную или отрицательную.