Ритуал прощения врага
Шрифт:
Ладно, не конец света. Кофе все равно хорош. И круассан просто фантастика. И джем — апельсиновый, с горчинкой. И мокрая толпа за окном — мелочь, но приятно, добавляет уюта. И спешить некуда. Сиди хоть весь день до полного опупения. Напиши письмо другу. Задумываясь в поисках одного-единственного подходящего заветного слова, поднимая глаза к потолку, с хрустом разгрызая кончик гусиного пера. А емелю не хочешь? Кто сейчас пишет письма? И кому? У кого хватит терпения читать? Все бегом, все на ходу, все хип-хап, как говорил их преподаватель экономики, старый зануда… как им тогда казалось. Молодым, нахальным, беспардонным. Она вздыхает…
Три чашки — полный абзац. Увлеклась, что называется. Иди уже восвояси, горе мое. Обеспечила себе бессонные ночи на месяц вперед. Дождь продолжает сеять с серого потолка. Разве это небо? Это потолок! Потолок природы и потолок жизни. Той, которая не храм, а неизвестно что. Сарай
Рядом с гастрономом — остановка троллейбуса. Как всегда, толпа. Жанна стоит, раздумывая: а не пойти ли пешком? Спешить все равно некуда. Рабочая карьерная лошадь — в смысле, делающая карьеру, а не из песчаного или каменного карьера, — уже соскучилась по работе. Может, позвонить и сказать… Нет! Только попробуй! Будешь отдыхать как миленькая. Поедешь в Эмираты или в Египет… увы, в Египет вряд ли, говорят, политическая обстановка не располагает. Можно в Испанию, на Канары, к черту на кулички. Купишь, наконец, бирюзу. Тебе идет бирюза. Подчеркивает цвет глаз. Бирюза в золоте, на длинной цепочке. Просто «ах»! С белым. Или черным. Решено, берем бирюзу. Украшаемся, учимся любить себя заново и смотреть на мир новыми глазами. И повторять по сто раз на дню — все хорошо! Ох, до чего же все хорошо! Все хорошо! Хорошо! Черт подери!!
Кажется, в небе наметился просвет. Жанна задирает голову — ангельская голубизна и неземное золотистое свечение! Окно в высшие сферы. Чудо. Знамение. Жизнь продолжается, шарик крутится, конец света, говорят, еще не скоро.
Черный джип, тупорылый, с бело-синим значком на капоте, взревев, вывернул на тротуар, народ подался назад, женщины вскрикнули. Два синих треугольника, два белых, седая голова мужчины за рулем, красный блестящий шарик, как вспышка — последнее, что она запомнила…
Она почувствовала удар, но не ощутила падения, как и боли. Белый плащ взметнулся и плавно опустился на грязный тротуар. Небесная голубая промоина затянулась, и дождь полил с новой силой. «Скорую!» — кричал кто-то. «Ездят по тротуарам, сволочи!» «Им все можно!» «Достали уже!» Из джипа выскочил седоголовый мужчина средних лет, растолкал толпу. Все смотрели молча, враждебно. «Помоги!» — деловито бросил он какому-то парню. Вдвоем они втащили Жанну в джип. «Хоть совесть есть, — вынесла приговор толпа. — Не бросил! Жива ли, нет?»
Глава 3. Частнодетективные будни
Дождь лил всю ночь. Капли били в подоконник, и задремавшему адвокату по бракоразводным делам Алику Дрючину привиделся праздничный парад — трибуна, колонны с тамбур-мажоретками во главе и барабанщики, изо всех сил колотящие в свои барабаны. Он проснулся от холода — дверь балкона была распахнута настежь, и на пол натекла большая лужа. Чертыхаясь, Алик сполз с ненавистного бугристого дивана и потащился в ванную за тряпкой. Он вытер пол, закрыл балконную дверь, уселся за стол и задумался. Ночь испорчена, теперь не уснуть. Самое гадкое то, что из спальни доносится молодецкий шибаевский храп. Обидно. Частный детектив Александр Шибаев, однокашник адвоката, человек с крепкой нервной системой, может спать даже в подвешенном вниз головой состоянии да еще и после трех-четырех чашек кофе. Это, правда, недоказуемо ввиду невозможности проверить, но Алик нисколько в этом не сомневался. Они не дружили в школе по причине полярных интеллектуальных, физических и психических данных — Ши-Бон был здоровым лбом, гонявшим в футбол и терявшим учебники, а Алик — заморышем-отличником с вечной книжкой под мышкой, и орбиты вращения у них были разные. Потом Шибаев пошел работать в милицию, а Алик стал адвокатом. И в один прекрасный момент они пересеклись. Причем у Шибаева был тогда не самый удачный период его биографии. Он так и сказал Алику: я, мол, коррумпированный мент, и меня вычистили из конторы за взятку. Хотя какая там взятка! Мелочовка. И сколько угодно можно жаловаться на судьбу в виде черномазого лоточника, который сунул ему, а он сначала даже не понял, и потом сидел и тупо смотрел на конверт. А было уже поздно. Слава богу, комиссовали по состоянию здоровья, а не выперли с позором… И добро бы хоть продался за приличную сумму, а то, как дешевая шлюха…
Алик, слушая откровения нетрезвого Шибаева, испытывал странное чувство, сродни… сродни гордости: сильный и удачливый Ши-Бон, которым он всегда восхищался издали, откровенно выложил ему историю своего падения, то, о чем даже близкому
человеку просто так не расскажешь. А значит, не было у Ши-Бона в жизни на тот момент никого роднее и ближе адвоката Алика Дрючина, и он с готовностью подставил ему свое костлявое плечо. Помог с лицензией частного предпринимателя, с разрешением на ношение оружия и стал подкидывать клиентов «по разводным делам». Они даже сняли офис на двоих, и Шибаев постепенно оклемался и пришел в себя, хотя новую свою работу от души ненавидит, считая ее такой же мелочовкой, как взятка, на которой он споткнулся.У Алика своя квартира, но иногда он, не желая оставаться один, «подночевывает» у Шибаева и даже держит кое-что из гардероба в его шкафу. Чаще всего это происходит между разводами — Алик, будучи человеком влюбчивым и романтичным, был женат четыре раза. Он вспыхивал, как спичка, и так же быстро прогорал. Опыт предыдущих женитьб ничему его не научил, в итоге надежда всегда побеждала опыт, и Алик снова и снова с готовностью подставлял шею под новый хомут, как называл этот процесс неромантичный реалист Шибаев. Он сам был женат единожды, в данный момент пребывал в разводе, и постоянных подруг у него нет. А кроме того, он перманентно недоволен жизнью и работой. Недовольный жизнью и неромантичный человек если и привлечет женщину, то будет эта женщина с мощным материнским инстинктом или вообще мазохистка. Кроме того, его единственная любовь из тех, что на всю жизнь, закончилась плачевно, разбив ему сердце [1] . Алик Дрючин сгорал от любопытства и пытался и так и этак вызнать детали и подробности, но Шибаев был неприступен как скала. Алику непонятен этот стоицизм, так как о своих любовных неудачах он трубил на весь мир. Психологи сходятся в том, что боль нужно выкричать, и он с ними полностью согласен.
1
Романы «Магия имени» и «Голос ангельских труб».
Так они и жили — такие разные во всех отношениях, но тем не менее находящие общий язык и доверявшие друг другу.
Дождь продолжал глухо барабанить в подоконник, из спальни доносился молодецкий храп, а бедный Алик сидел за столом в своем шикарном шелковом темно-синем в бордовые ромбики халате и прикидывал: вернуться ли на диван или сварить кофе — все равно ночь коту под хвост. Сварить, налить в любимую кружку, добавить сливок и сахара — много! — и достать из портфеля купленные вчера вечером ванильные сухарики с изюмом. Он так явственно представил себе полную литровую керамическую кружку, запах ванили и кофе, что даже сглотнул невольно.
Спустя пятнадцать минут он сибаритствовал за кофе, делая пометки в статье, начатой накануне по просьбе популярного юридического интернет-издания. Темой статьи были всякие нелепые и идиотские законы в анналах мировой истории юриспруденции. Кофе, статья, глубокая ночь — обстановка вполне академическая…
Алик увлекся и только хмыкал, находя все новые и новые доказательства странных, мягко выражаясь, взлетов или взбрыков юридической мысли, понимая в то же время, что они обусловлены жизненными реалиями. Он пискнул испуганно, когда на его плечо легла тяжелая шибаевская ладонь и хриплый голос произнес:
— Втихаря, ночью… не ожидал!
— Я на твоем раздолбанном диване не могу уснуть, — пожаловался адвокат. — И ты храпишь как не знаю кто! Как динозавр! Как вампир!
— А мне кофе можно? А чем это ты занят? Мемуарами?
— Можно! Ага, пишу мемуары. Ты, например, знаешь, когда появился самый первый закон?
Шибаев задумался, стоя посреди комнаты.
— Десять заповедей?
— До заповедей!
— Первобытный человек? Шаман сказал, что кушать другого человека плохо.
— Первый кодекс появился больше четырех тысяч лет назад, написал его царь Вавилона Хаммурапи. Этот текст высекли на каменной глыбе высотой в два с половиной метра, поэтому он сохранился. Между прочим, мы позаимствовали из того кодекса принцип презумпции невиновности. Там еще был закон о наказании судьи за подкуп, смерть за похищение детей, сожжение за воровство на пожаре, смерть за кражу и ряд статей, защищающих рабовладение. Главный принцип — глаз за глаз. Абсолютно четко и сжато изложенные законы, и это чуть ли не пять тысяч лет тому назад!
— На камне особенно мыслью не растечешься, — заметил Шибаев.
— Ага. Там еще предусматривалась ответственность арендатора за землю и штраф за нерадивость. А если имело место стихийное бедствие, то аренду не взимали. Просто удивительно! Страшная древность, рабство, войны, эпидемии, и вдруг — закон! Представляешь, Ши-Бон, совершенный с точки зрения логики закон! Этот Хаммурапи был гением. Знаешь, Сашка, как подумаешь, сколько потрясающих людей жило до нас, с ума сойти можно!
— Вавилон — это где сейчас?