Ритуалы плавания

Бедный, бедный Колли! Безжалостно отброшенный назад к тому состоянию, из которого он первоначально вышел, превращенный в экваториального шута распоясавшейся… покинутый, брошенный мной, мной, кто мог бы спасти его… добитый окончательно приветливым обращением да стопкой-другой матросского рома…

Не утешает меня даже фарисейское оправдание, что я оказался тем единственным джентльменом на корабле, кто не стал свидетелем его «купания». Уж лучше бы я это видел и сразу возмутился и положил конец этому полудетскому варварству! И тогда сделанное мною предложение дружбы шло бы от сердца, а не…

Я сам напишу письмо мисс Колли. От начала до конца сплошные небылицы. Я расскажу ей, как неуклонно крепла моя дружба с ее братом. Распишу, как искренне я им восхищался. Я создам хронику тех дней, от первого до последнего, когда он боролся с тяжелым недугом, который и привел его к оплаканной мною кончине.

Письмо, в котором будет все, кроме правды. Хорошее начало для карьеры на поприще служения моему Королю и Отечеству?

Постараюсь придумать что-нибудь, дабы несколько увеличить скудную сумму, оставшуюся после покойного, которая должна быть теперь возвращена в ее руки.

Это последняя страница дневника, Ваша светлость, последняя страница главы «&»! Только что перелистал я их все, перелистал с тяжелым сердцем. Игра ума? Тонкие наблюдения? Занимательное чтение, наконец? Ну что ж… пожалуй, мои записки сложились в некое подобие морской повести, притом не вполне обычной, где нет ни штормов, ни кораблекрушений, ни погружения в пучину, ни спасения на водах, ни вида и ни звука неприятеля, ни грохота бортовых батарей, ни геройства, ни трофеев, ни доблестных оборон, ни дерзких атак! Во всей повести прозвучал только один выстрел, и тот был произведен из мушкетона!

И обо что споткнулся он в самом себе! Как это выразил Расин в своих чеканных строках… Но позвольте привести здесь цитату из Вашего перевода:

Проступок должен быть предтечей преступленья:

Кто может правило нарушить без зазренъя,

Нарушит и закон, когда придет пора.

Свои ступени есть у зла, как у добра. [62]

Очень верная мысль, да и может ли быть иначе? Эти-то ступени и позволяют всем бесчисленным брокльбанкам подлунного мира благополучно существовать и дальше и достигать в конце концов такой завершенности непристойного образа, что у всех, кроме них самих, они вызывают брезгливое отвращение! С Колли совсем другая история. Он исключение из правил. Подобно тому, как пересчитал он, грохоча железными подковками своих башмаков, все ступеньки трапов — с мостика — на шканцы — на шкафут, кубарем пролетев по ним сверху вниз, так же точно одной-двумя стопками огненного ихора он был низвергнут с вершин тщеславного ригоризма на самое дно пропасти — которую его трезвеющий разум трактовал не иначе как адскую, — адской пропасти нравственного падения. В не слишком пухлый фолиант — трактат о познании человека человеком — внесем и эту запись. Человек способен умереть от стыда.

62

Ж. Расин. «Федра», действие 4-е (перевод М. Донского).

Тетрадь для путевых заметок, подаренная Вами, почти заполнена, нетронутых страниц осталось с палец толщиной. Теперь надобно запереть ее на ключ, завернуть, зашить неловкими стежками в парусину и спрятать в дальний ящик под замок. Из-за недостатка сна, из-за избытка понимания я, думается мне, понемногу схожу с ума, как, видимо, вообще все люди в мире, принужденные жить в слишком тесном соседстве друг с другом, а значит, и со всем тем, что есть безобразного под солнцем и под луной.