РККА: роковые ошибки в строительстве армии. 1917-1937

Танковые подразделения и части в штатном составе и в реальных полевых условиях действовать также не умели.

Практически небоеспособной была батальонная, полковая и противотанковая артиллерия – иными словами, подразделения пехоты при Тухачевском, Якире и Уборевиче должны были драться фактически без непосредственной артиллерийской поддержки. Подготовленность батарей и дивизионов дивизионной и корпусной артиллерии не поднималась выше посредственной – а в ОКДВА в 1936-м и первой половине 1937 года она была откровенно неудовлетворительной.

Операция, напомним еще раз, складывается из множества боев, а бой ведут бойцы и подразделения – эти непосредственные исполнители оперативных замыслов командования. И при подобном качестве исполнения любые теоретические достижения в области оперативного (да и тактического) искусства так и останутся теоретическими.

Это, если можно так выразиться, основное противоречие «предрепрессионной» РККА прекрасно сформулировал 21 ноября 1937 г., на заседании Военного совета при наркоме обороны, Маршал Советского Союза С.М. Буденный (командовавший тогда Московским военным округом): «Мы подчас витаем в очень больших оперативно-стратегических масштабах, а чем мы будем оперировать, если рота не годится, взвод не годится, отделение не годится? [выделено мной. – А.С.]». «Не надо заниматься, – продолжал он (несколько утрируя в запале свою точку зрения), – высокими материями, а нужно заниматься подготовкой бойцов, отделения, взвода, роты. Рота – это тот инструмент, которым будете делать операцию противнику. Чем я буду оперировать? Пенсне сниму и начну ковырять противника? Рота есть тот операционный инструмент, которым я буду кой-кого подрезать. Роты этой-то и нет»¹⁰. О том же самом говорил на следующий день и начальник Артиллерийского управления РККА командарм 2-го ранга Г.И. Кулик: «Если оружие не будет в порядке, то армия будет не армия, а армия в скобках. Как бы ни выводили вензеля на наших оперативно-тактических играх, а если материальная часть откажет, то армия небоеспособна [выделено мной. – А.С.]»¹¹.

В общем, распространенные по сей день представления о прекрасной подготовленности Красной Армии накануне репрессий 1937 года являются ошибочными. Накануне репрессий 1937 года Красная Армия была подготовлена слабо – и не только не могла успешно воплотить в жизнь разработанные ее военными теоретиками концепцию глубокого боя и теорию глубокой операции, но и с трудом могла вести успешные боевые действия вообще.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Смирнов А.А. Боевая выучка Красной Армии накануне репрессий 1937–1938 гг. (1935 – первая половина 1937 года). Т. 1–2. М., 2013.

² Смирнов А.А. РККА перед 37-м годом. М., 2022.

³ Смирнов А.А. Большие маневры. С. 89–93; Он же. К бою – не готовы. Армия маршала Блюхера накануне 1937 года. С. 76–77; Он же. «Рассолдаченная» армия: к вопросу о сломе русской военной традиции после 1917 года; Он же. Об истинных причинах нехватки инициативы у комсостава Красной Армии после репрессий 1937–1938 гг. // Пространство и Время. 2011. № 1 (3). С. 79–87; Он же. Танки вместо сапог. Из истории быта Красной армии в 1930-е годы // Родина. 2011. № 11. С. 104–106; Он же. Эпоха «Больших маневров» 1935–1936 гг. // Легенды и мифы отечественной авиации. Сборник статей. Вып. 3. М., 2011. С. 71–84; Он же. Развращенные революцией. Коммунисты и комсомольцы 1920—1930-х годов и воинская дисциплина // Родина. 2012. № 5. С. 102–104; Он же. «Социальный расизм» и деинтеллектуализация командного состава Красной Армии в 1920-х – первой половине 1930-х гг. // Величие и язвы Российской Империи. Международный научный сборник к 50-летию О.Р. Айрапетова. М., 2012. С. 576–609.

⁴ Скипский Г.А. Территориально-кадровая система РККА на Урале в 1920—1930-е гг. С. 16–19.

⁵ Харламов В.И. Офицерский корпус между двумя мировыми войнами // Пространство и Время. 2011. № 1 (3). С. 68–78.

⁶ Анфилов В.А. Вермахт воевал по советским разработкам? // Военно-исторический журнал. 1996. № 1. С. 30.

⁷ Русский архив. Великая Отечественная. Т. 13 (2–1). С. 32.

⁸ Смирнов А.А. Боевая выучка Красной Армии накануне репрессий 1937–1938 гг. (1935 – первая половина 1937 года). Т. 1. М., 2013. С. 394–399.

⁹ РГВА. Ф. 4. Оп. 18. Д. 54. Л. 501. При публикации этого выступления (Военный совет при народном комиссаре обороны СССР. Ноябрь 1937 г. Документы и материалы. М., 2006. С. 327) после слова «табуретку» была поставлена запятая, искажающая смысл сказанного Ворошиловым.

¹⁰ РГВА. Ф. 4. Оп. 18. Д. 54. Л. 12. При публикации этого выступления (Военный совет при народном комиссаре обороны СССР. Ноябрь 1937 г. С. 29) оказались опущены слово «мы» перед словами «будем оперировать» и запятая после слова «бойцов». Последнее искажает смысл сказанного Буденным, который имел в виду подготовку не только одиночного бойца, но и подразделений (и в том числе отделения).

¹¹ Военный совет при народном комиссаре обороны СССР. Ноябрь 1937 г. С. 201.

Глава I Непосредственные причины слабой боевой выучки «предрепрессионной» РККА

Низкий уровень общего образования комсостава и младшего комсостава

«Как известно, – писал в 1935 г. заместитель начальника 2-го отдела Генерального штаба РККА комкор С.Н. Богомягков, – тактически грамотные командиры – это на 99 % – люди с хорошим общим развитием и широким кругозором. Исключения единичны»¹. Мысль о связи между общим развитием командира и его умением эффективно решать боевые задачи проводил и видный русский военный писатель полковник Е.Э. Месснер, когда отмечал в 1938 г., что «офицерство знающее и – это самое важное – офицерство интеллигентное [выделено мной. – А.С.] проливает кровь бережно, как искусный хирург, офицерство же неинтеллигентное «пущает кровь» без меры, как цирюльник»².

Действительно, недостаток общего развития и обусловленная им узость кругозора неизбежно порождают у командира тягу к шаблону, не позволяют ему действовать по обстановке. Ведь человек с небольшим багажом знаний психологически склонен возводить то немногое, что он знает, в абсолют, смотреть на немногие известные ему сведения как на некую «универсальную отмычку» для разрешения любой проблемы – словом, «держаться устава, яко слепой стены». Именно так и командовали, в частности, в апреле 1932 г. курсанты Среднеазиатской объединенной военной школы – «тактическая подготовка» которых «упиралась, в основном», в «недостаток общей грамотности», в «малограмотность и отсутствие достаточного общего развития». «Шаблон в решениях и в постановке задач, – констатировала проверявшая школу комиссия начальника штаба Среднеазиатского военного округа С.А. Пугачева, – заучивание подаваемых команд и приказных формулировок при недостаточном их осмысливании и недостаточно гибком приложении их к конкретным условиям реальной обстановки»³… Писательница М.С. Шагинян фактически очертила требования к офицеру, когда отметила в 1933 г., что от начальника политотдела МТС требовалось «суметь очень быстро, толково и правильно найти один из миллиона способов, отличающийся от остальных девятисот девяноста девяти тысяч, которым легче и лучше всего надлежало бы руководить в данном месте и при данных условиях, отличных от других мест и условий. А эта гибкость и способность ориентации […] зависит в очень большой мере от степени интеллигентности начальника политотдела»⁴.

Вовсе не случайно, что успешными действиями финских войск зимой 1939/40 гг. в Средней и Северной Карелии руководили офицеры, которые «не только получили хорошую военную подготовку, но и принадлежали к интеллектуальной элите страны», были «людьми разносторонними»⁵ и способными поэтому легко переключаться на поиск нового, соответствующего вновь сложившейся обстановке решения. Это начальник Генерального штаба генерал-лейтенант К. Эш (не только выпускник военной академии, но и ученый-ботаник, известный «проявлением интереса к научным тонкостям»), командующий группой «Северная Финляндия» генерал-майор В. Туомпо (являвшийся еще и «специалистом по истории и филологии») и последовательно разбивший советские 163-ю и 44-ю дивизии командир 9-й пехотной дивизии полковник Х. Сииласвуо – стать «находчивым», «расчетливым и изощренным командиром»⁶ которому явно помогло изучение, помимо военного дела, юриспруденции и опыт работы в Министерстве образования.

Именно «повышенный уровень общей интеллигентности» офицеров артиллерии, считал русский военный писатель генерал-лейтенант Б.А. Штейфон, помог им быстрее пехотных усвоить новые требования, выдвинутые Русско-японской войной. Ведь «для усвоения, конечно, не механического, а идейного, всех этих новшеств требовалась соответствующая психологическая подготовка» (психологическая готовность к новому. – А.С.)⁷. Связь между «уровнем интеллигентности» и способностью к усвоению и анализу нового была ясна и генерал-майору Н.В. Нагаеву, характеризовавшему прикомандированного в сентябре 1916 г. к лейб-гвардии 2-му стрелковому Царскосельскому полку поручика лейб-гвардии Драгунского полка А.М. Ставского: «Как офицер с широким кругозором, отлично образованный (окончил университет), он мог быть и действительно был, хотя, к сожалению, и недолго, таким же отличным офицером пехоты, как и конницы», «быстро осваивался с непривычной для него обстановкой окопной жизни и входил в роль командира роты»⁸.

А вот воспоминания участников Великой Отечественной И.Г. Кобылянского и А.З. Лебединцева. Решения командовавшего в 1943–1944 гг. нашей батареей старшего лейтенанта Л.Н. Винокурова, пишет Кобылянский, «всегда были взвешенными и своевременными». А ниже замечает, что в беседах с комбатром – бывшим архитектором, чья речь «выдавала в нем образованного горожанина» – он «ощутил широкий кругозор Льва Николаевича»… Общий кругозор явно помогал и капитану Л.И. Салопу – геологу, ставшему на войне начальником штаба полка и учившемуся в 1944 г. вместе с Лебединцевым на курсах «Выстрел». «Учеба его интересовала мало»: Салоп добивался демобилизации и направления на работу по специальности. Тем не менее ответы на занятиях этот бывший вузовский преподаватель, кандидат наук, давал «всегда аргументированно»⁹…