Роб Хантер – рождение легенды (сборник)

Ровные строчки, написанные угловатыми буквицами, не расплылись от влаги. Слова читались и произносились легко, звучали словно молебен, словно песня: «Приди, приди, мой суженый. Вернись и надели меня счастьем и своей любовью», – раздалось как будто со стороны.

Анисья не сразу поняла что это её голос, и это именно она призывает мертвеца: «Приди. Приди. Люби. Люби».

В глазах помутилось. Ещё сильнее запахло гарью, да так, что стало трудно дышать. В этот момент пелена, застелившая на время глаза, развеялась, и светлый образ предстал пред ней.

4

– Прочла я заклинания, и вернулся он.

– Кто он-то?

– Как кто? Савелий конечно. Любили мы друг друга.

Ромка поморщился. Анисья сидела на лавке, мечтательно закатив глаза к потолку:

– После той ночи поплохело мне, замутило, затошнило. Не сразу, но поняла я, что понесла.

Женщина улыбнулась. Ромке стало совсем невмочь.

– От той любви ребёночек и народился, – Анисья посмотрела на лежащего в клетке монстра. Тот спал невинным детским сном, сытый и довольный.

– Хочешь сказать, что ты его от призрака родила?

– Может и призрак то был, не знаю. Только в тот момент он мне живым казался, настоящим. Я и ребёнка в его честь назвала, Савушкой.

– Ну а с книгой что?

– Так сожгла я её, на следующий же день. А ты думал. Страшно мне стало, шутка ли с мертвяком переспать.

Ромка готов был закричать. Он рванулся. Верёвки причинили жуткую боль.

– Развяжи меня, хватит уже, не смешно это, – на глазах парня выступили слёзы.

Женщина, словно не слыша его, продолжила:

– Все в деревне говорили, что неказистый он, незрячий. А он, как подрос, сбежал да всех стариков и старух в деревне и погрыз. Ночью, пока спали. Человек десять их к тому времени оставалось.

– Выпусти меня, сумасшедшая!!! – Ромка кричал, но женщина по-прежнему не обращала на него внимания.

– Тогда-то я его в клетку и посадила, а то сбежит ещё, потеряется. Незрячий ведь он, Савушка мой, любимый. Ладно, пора мне.

Женщина встала и, закинув двустволку за плечо, вышла во двор. Ромка почувствовал, как тёплая струя потекла по его ногам.

5

Прошло два часа с тех пор, как ушла Анисья. После ухода хозяйки первые полчаса Ромка пытался освободиться, но потом бросил это занятие. Цепь была прочной, узлы завязаны умело, Анисья знала своё дело. Несчастный пленник с ужасом смотрел на снующего из одного угла в другой Савушку. Тот давно проснулся и уже с час метался по клетке. Ромка понимал, что не вырваться Савушке, крепкая клетка, но каждый раз, когда маленькое чудовище поворачивало голову в его сторону, парень вздрагивал:

– Слюну пустил. Проголодался, – Ромка разговаривал сам с собой. Савушка его тоже слышал. Он рычал и скалил клыки. – Ну, точно, жрать хочет.

Ромка посмотрел на искалеченную руку. Савушка погрыз зубами решётку и, улёгшись в уголке, снова уснул. Когда маленький людоед утих, Ромка немного успокоился. Он лежал на соломе и размышлял:

– Прав был Лещинский, не повезло тринадцатому.

Вспомнилась покинутая накануне казарма, вспомнились Дёма и Ряха с его чётками и, конечно же, та злополучная коробка с консервами и водкой.

– Тушёнка. С неё-то всё началось, ею и закончится. Ведь кто я теперь? Не человек, тушёнка – сухой паёк для Савушки.

От подобного сравнения Ромка рассмеялся.

Эпилог

***

Анисья вышла на поляну. На прошлой неделе именно тут она видела лосиные следы. «Неплохо бы подстрелить сохатого, его мяса Савушке надолго хватит. Да и солдатик подольше поживёт, – размышляла женщина шагая. – Эх, Ромка, Ромка, и зачем в сарай сунулся?». Ей вспомнились те, другие – беглецы, посетившие её дом раньше.

Самый первый – Женечка оказался совсем робким. Когда Анисья, пытаясь приласкать парня, легла к нему в кровать, тот ничего не смог, а на следующий день сбежал. Женщина выследила парня в лесу и застрелила. Другой – Андрей, напротив, оказался слишком агрессивным. В постели он был жесток и груб, она зарубила парня топором. Потом были другие. Последний – Миша, прожил в доме лесной затворницы два месяца. Анисья уж думала, что этот останется навсегда, но Миша нашёл клетку с Савушкой. Сын не был голоден, но когда Анисья вошла в сарай, от Мишы осталось лишь кровавое месиво. Ромка стал тринадцатым. То, что они были вместе так мало, не страшно, главное, что парень сделал своё дело.

«Сейчас как раз удачные дни. Хорошо, если родится девочка. Если она будет рыжей, не страшно, Савушка всё равно слепой», – женщина нежно погладила рукой живот и улыбнулась. Мысль о том, что её ребёнок – людоед и может съесть свою новую игрушку, по-видимому, мало беспокоила беспечную мамашу.

Прощание с Бронзовым Исполином

1

Пожухлая листва, сорванная ветром за ночь, сокрыла от взоров Малашьев луг. Ещё вчера он походил на огромную бурую лужу, а сегодня, прикрыв свою грязную наготу, казался нарядным и умиротворённым. Лишь дорога осталась нетронутой. Взрытая колёсами возов и телег, избитая лошадиными подковами и ногами прихожан, тропа, ведущая к храму, больше напоминала густой кисельный ручей, тянувшийся от самых церковных ворот до высовывавшегося из низины лесочка. Сам же луг, который природа за ночь укрыла пёстрым ковром, теперь уже не выглядел так уныло. Поникшие останки растений, торчащие из-под опавшей листвы растрёпанными вениками, всё ещё напоминали, что когда-то здесь было покрытое цветами и сочной травой поле.

– Всё приходит и уходит, зелень увядает, и природа расстаётся с ней, как душа прощается с тем, что ещё вчера казалось вечным и неприкосновенным.

Обдуваемый порывами ветра, Григорий стоял на верхнем ярусе храма, прислонившись к сырой стене. Капли пота, стекавшие на лоб, струились по бровям, зависали на ресницах и высыхали, не успев добежать до щёк. Лицо звонаря, вытянутое и худое, горело густым румянцем. Осень лютовала. Ветер гнал по небу тучи, пробирал до костей. Но, несмотря на это, Гришку так и распирало. Потёртый тулупчик, который он давеча накинул, висел на покатых плечах, ряса распахнулась на груди, шапка слезла на затылок, отчего русый с рыжиной клок волос задорно высунулся и торчал, гадко щекоча ухо. Григорий поежился, втянул ноздрями поток набежавшего ветра и исподлобья глянул вверх. Высоко-высоко, под самыми тучами, маячили чёрные точки.

– Бесовы птахи! Ишь, раскаркались, тоже чувствуют беду, – пробубнил звонарь и погрозил кулаком носимой потоками воздуха вороньей стае. – Неймётся вам! А с чего бы? Не у вас добро крадут, у храма!

Вдалеке, средь остатков тумана, показались всадники. Гришка вздрогнул. Сжал висящий на груди крестик так, что пальцы от натуги побелели.

Одна. Две. Три. Четыре фигуры!

Все четверо конные, движутся быстро. Ни ветер, ни дорожная грязь им нипочём.

– Ну, вот и всё, не услышал Господь мои молитвы. Явились супостаты! Последняя надежда пропала!