Роберт и Арабелла

– Это правда. Я для него всего лишь повод, чтобы осуществить свою месть. А что им нужно? – осведомилась она дрогнувшим голосом, не находя в себе сил, чтобы прямо спросить у него: ты им нужен живым или мертвым?

– Король хочет получить мою голову. Гуиз, возможно, удовольствуется моим сердцем.

Арабелла невольно вскрикнула, но, почувствовав на себе его предостерегающий взгляд, поспешила отвернуться.

– Может быть, он забудет? Со временем? – предположила она.

– Ты действительно в это веришь?

– Нет. Он никогда не прощает даже тех оскорблений, которые сам выдумал. Он не потерпит, чтобы кто-то пошел против его власти.

– Я знаю.

– А я совсем не думала об отце в то утро, когда впервые увидела тебя у костра, – продолжала Арабелла, словно не расслышав его слов. – Ты смотрел прямо на меня, когда мы подъехали. – Ласковая улыбка тронула ее губы. – Казалось, ты давно меня ждал. Это так?

Роберт не ответил и стал одеваться.

– Мне надо накормить и напоить лошадей. Я скоро вернусь. – С этими словами он вышел.

Арабелла взяла гребень и стала расчесывать волосы, то и дело, поглядывая сквозь щель между занавесками на улицу. Она видела, как Роберт носил воду, разговаривал с Калифом на своем языке, чистил лошадей. В его отношении к животным чувствовалась необычайная забота и трогательная нежность, словно все они – люди и звери – были объединены общей судьбой, заставлявшей их держаться вместе, чтобы противостоять жестокому миру чужаков.

Когда Роберт открыл дверь, она громко и отчетливо позвала его по имени. Он внимательно посмотрел на нее.

– Мы находимся по соседству с владениями графини.

– Я знаю.

– Там ты будешь в безопасности.

– Да.

– Тогда отправляйся туда. Найди кого-нибудь, кто мог бы отвезти меня обратно. Я испрошу прощения у отца. По крайней мере, попытаюсь… – Она взглянула на него и осеклась. Никогда прежде она не видела Роберта в такой ярости. Более того, от нее не укрылось презрительное выражение его глаз.

– Король не убьет меня, – продолжала Арабелла, лицо которой тут же превратилось в непроницаемую маску. Казалось, та опасность, которая объединяла их до сих пор, вдруг обратила их в кровных врагов. Арабелла вызывающе усмехнулась. – Теперь у твоей графини наверняка трое или четверо детей. Она не сможет любить тебя так сильно, как раньше. А вот я могу. – Она неожиданно расхохоталась, и этот смех поразил ее саму не меньше, чем Роберта, на губах которого заиграла недобрая улыбка.

– Как ты груба, Арабелла. Нет, я не оставлю тебя. И давай больше не будем об этом. – Он приблизился к ней, и выражение его лица постепенно изменилось. Легко прикоснувшись к ее груди, он кивнул в сторону кровати. – Иди туда. Мне жаль, но так нужно. Я постараюсь не причинять тебе боли.

Арабелла покорно легла на кровать, Роберт опустился перед ней на колени, а она положила ноги ему на плечи и закрыла глаза. Как ни странно, но эта ежедневная процедура, которая могла бы доставлять ей удовольствие, вызывала в ней отвращение.

Роберт надавил рукой ей на живот, одновременно пальпируя ее лоно. Она стиснула зубы и запустила пальцы в его густую шевелюру. Это продолжалось невероятно долго и доставляло ей нестерпимую боль. Когда она почувствовала, что не может дольше ее выносить, Роберт медленно убрал пальцы.

– Через несколько дней уже можно будет выпить снадобье.

Роберт быстро разделся и снова встал перед ней на колени. Он осыпал ее ласками, целовал в губы, словно хотел вознаградить за терпение. Арабелла обхватила его за торс ногами и обняла за шею, хотя он не вошел в нее.

– Однажды нам все же придется расстаться, – тихо вымолвил он. Она закрыла глаза, не желая слушать его. – Ты сделаешь это, когда они найдут нас. А это непременно произойдет.

– Ты этого не допустишь.

– Они найдут нас. Найдут, – повторял он, как заклинание, входя в нее.

Глава 18

Арабелла проснулась в смутной тревоге. Занавески на окнах были отдернуты, и в кибитку лился яркий солнечный свет. Цыгана не было.

Она подошла к окну и, выглянув наружу, задохнулась от восторга, внезапно испугавшись, что видение может растаять. Но этого не случилось.

Напротив, волшебное зрелище приобретало черты реальности: вдалеке до самого горизонта простиралось голубое море.

Арабелла рассмеялась от радости и грусти. Ведь это означало, что пришел конец их долгому путешествию. Она мечтала увидеть море, грезила им, но втайне боялась обмануться в своих надеждах.

Цыган чистил Сарацина. Она ехала на нем всю ночь до рассвета, а затем легла спать.

Роберт оглянулся, почувствовав на себе ее взгляд, и улыбнулся той загадочной улыбкой, которая пленила ее сердце в день их первой встречи.

– Выходи, – сказал он, открыв дверь. – Подожди минуту. – Он снял с гвоздя бурнус и набросил его ей на плечи, потом поднял ее на руки и поставил на землю. Арабелла полной грудью вдохнула просоленный морской воздух, который был так не похож на напоенный ароматом цветов и хвои воздух севера, знакомый ей с детства.

– Так вот оно какое, твое море, – прошептала она. – Ты так много рассказывал мне об этой земле. Я знаю, ты любишь ее.

Арабелла прошлась по траве, сорвала цветок и, украсив им волосы, вернулась к Роберту с сияющими от восторга глазами.

– Как здесь красиво. Совсем другие деревья, цветы, запахи. И все это так похоже на тебя.

Роберт с ласковой улыбкой смотрел на нее, но в глазах его притаилась печаль.

Арабелле очень хотелось стереть с его лица озабоченность и тревогу, сделать его таким же радостным и беззаботным, каким оно было в день их первой встречи. Они стояли рядом и смотрели на сверкающую голубую полоску в полном молчании.

– Путешественник рассказывал в замке, что морская вода на ощупь как шелк. Ничего похожего нет на свете. Мы можем войти в воду сегодня ночью?

Роберт взглянул на нее, и хотя Арабелла знала, что он собирается сказать ей о том, как это опасно, потому что южные земли населены гораздо плотнее, чем труднопроходимые северные леса, через которые они так долго ехали, она не стала делиться с ним своими мыслями. Она давно мечтала ощутить прикосновение морских волн, заняться любовью на берегу под их мирный плеск.

Она не сомневалась в способности Роберта защитить ее и себя, но теперь уже не испытывала уверенности в том, что жизнь – это бесценный дар, который никто не в состоянии отобрать у нее.