Роберт Маккаммон. Рассказы
Шрифт:
Что ж, мне ничего не остаётся, кроме как сокрушить эти стены.
Я не желаю быть «писателем ужасов». Не желаю быть «автором психологических триллеров», или «автором детективов», или «автором тёмного фэнтези». По мере своих возможностей я хочу разрушить те стены категорий, которые пытаются ограничить человека и сделать его управляемым. Я не хочу, чтобы мной управляли. Я желаю быть свободным, и, клянусь богом, так оно и будет.
Как видите, я не собираюсь на покой. Оставив за спиной строго сверхъестественные романы, я вхожу в реальный мир. У меня всегда будет свой отчётливый голос и свой взгляд на вещи. В душе я навсегда останусь ребёнком и, возможно, никогда не стану таким хорошим писателем, каким хотел бы стать. Тем не менее я должен идти своим путём. Просто обязан. Не знаю, куда именно я собираюсь податься, но одно
Вот куда я держу путь. Надеюсь вы отправитесь туда со мной. Ну, а если нет… значит нет. Я понимаю. И всё же мне нужно убрать всех этих демонов, вампиров и призраков в их коробки и направиться куда-нибудь ещё. Там, за дверью дома на проклятом холме, однозначно лежит огромный мир. Туда-то мне и нужно.
Перевод: Е. Лебедев
Интервью
Эксклюзивное интервью: Роберт Р. Маккаммон
Проводил: Хантер Гоатли
Примечание редактора: это интервью с Риком Маккаммоном, последнее в «Lights Out!», было проведено в его доме в Бирмингеме, штат Алабама, 31 августа 1991 года, спустя чуть более двух с половиной лет после моего первого интервью с ним.
Гоатли: Давай начнём с твоей новой книги «Жизнь мальчишки». Я слышал, как в других местах ты называл её «фиктографией». К тому же, как-то ты мне признался, что ещё в колледже написал несколько рассказов с участием Кори. Какая-нибудь из этих историй попала в «Жизнь мальчишки»?
Маккаммон: Нет, они туда не вошли. Одна была о стриптиз-шоу, другая — о карнавале, куда он пробрался вместе с друзьями, а третья — о пылком и энергичном странствующем евангелисте, который, как обнаружил Кори, черпал свою энергичность из бутылки виски. Кори единственный знал, что проповедник не сможет проповедовать, если не напьётся.
Была ещё парочка рассказов, но на деле они не были связаны воедино. Наверное, я много лет вынашивал идею написать что-то вроде этой книги. Я по-настоящему рад, что всё получилось без особых трудностей, но над этим пришлось долго поработать. По-моему, эта идея зародилась ещё в колледже и потребовалось немало времени, прежде чем её удалось осуществить. А когда я созрел для этого, всё очень быстро сложилось вместе.
Гоатли: Похоже, ты отходишь от своего раннего творчества — это роман взросления, о том, каково быть ребёнком…
Маккаммон: Думаю, это ещё и роман о некоторых стремлениях и сожалениях. Это взгляд назад, но он говорит и о том, что следует идти дальше. Нельзя заново прожить то время, но всегда можно вспомнить, каким оно было. Ты всегда носишь с собой частицу из того, что чувствовал — как ты тогда понимал жизнь, — но невозможно вернуться назад и жить там; нужно двигаться дальше. Конечно, ностальгия, но, по-моему это говорит и о том, что, надеюсь, возможно сохранить чувства, которые испытывал ребёнком. Открой эти чувства заново и береги их, пока становишься всё старше.
Гоатли: Ты не планируешь когда-нибудь опять навестить Зефир, уже в будущем?
Маккаммон: Нет.
Гоатли: А как насчёт Леди? Ты не намерен когда-нибудь вернуться и написать её историю?
Маккаммон: Мне приходила мысль об этом, потому что почти 300 страниц «Леди» написаны от первого лица. Это оказалась действительно хорошая книга, но я
не был готов её писать.Гоатли: В нашем первом интервью, ты упоминал, что не готов её писать. Но, прочитав «Жизнь мальчишки», я заинтересовался, считаешь ли ты теперь это выполнимым и, в любом случае, сделаешь или нет.
Маккаммон: Получилась забавная ситуация с правами на фильм. Как тебе известно, мы только что продали «Universal» полные права на фильм. Они купили всех персонажей. Вот это и может воспрепятствовать мне вернуться назад и что-либо переделать. Здесь-то и камень преткновения — им были нужны все персонажи.
Книга была о том, как она росла и как почти уподобилась героине, вроде Марии Лаво [52] . Она прожила всю ту волшебную жизнь, наполненную властью и величием, а в Новом Орлеане, когда она состарилась, ей оставалось только: «Ну-ка, садись на заднее сиденье автобуса». Из-за подобных вещей в «реальной жизни» её считали меньше, чем личностью, но она-то знала, кем является на самом деле. Леди знала, кто она такая и сообщество чёрных — Тёмное Общество, как они его называли — тоже это знало. Она была королевой Тёмного Общества, но по мнению белых — просто старая негритянка, которой следует сидеть на заднем сиденье автобуса. Вот так и бывает: в действительности мы знать не знаем, что собой представляют люди.
52
Мария Катрин Лаво — верховная жрица («мамбо») луизианского вуду в Новом Орлеане XIX века и одна из самых влиятельных его жительниц того времени, ещё при жизни называвшаяся «Королевой вуду» и впоследствии ставшая героиней множества рассказов и фольклорных легенд.
Причина, по которой «Леди» сошла под откос, в том, что, чем больше я читал про вуду, тем больше осознавал, что это способ управлять чернокожими. Помимо сентиментальных и спорных сверхъестественных аспектов вуду, это был способ управления умами чернокожих людей. И я сказал: ладно, поверим в вуду и напишем книгу с зомби и говорящими змеями, но потом зашёл в тупик. Реальность — настоящая реальность — в том, что вуду применяли — и в какой-то мере ещё применяют — для управления умами чёрных. Так что я подумал: «Может и не стоит писать такую книгу, ибо разве Леди не сможет понять, что это способ управлять людьми?» С подобной точки зрения я не был уверен, что это стоит делать. История Леди могла оказаться великолепной, но я оказался на развилке и не знал, какой путь выбрать.
Гоатли: Она так и была задумана как персонаж «Жизни мальчишки» или просто возникла там?
Маккаммон: Нет, не была. Просто возникла. Появление «Леди» заставило меня навестить её в Новом Орлеане, и добраться до неё оказалось не так-то легко; пришлось миновать множество людей, чтобы наконец-то встретиться с ней. Начальная сцена такова: мы беседуем у неё дома; в той комнате, где крутятся вентиляторы, а стены зелёные, с рисунком из листьев. Я смотрю на старую Леди и, когда она заговорила, комната начинает меняться и её лицо тоже меняется. Лицо Леди становится всё моложе, моложе и моложе. Я частично использовал это в «Жизни мальчишки», когда Кори говорит с ней и она спрашивает: «Что ты видишь?», а он начинает различать в ней юную девушку.
Но она была самым сильным персонажем в «Леди». Её лицо было взято с постера, который попался мне в Новом Орлеане. Там была изображена чернокожая женщина с изумрудно-зелёными глазами и с обвившей шею змеёй. Я подумал, что это весьма потрясающий и воодушевляющий постер — и именно отсюда пошёл весь этот замысел.
Леди держала змею, с которой могла разговаривать. Это было ещё до «Лебединой песни»: имени у змеи не имелось, но Леди звала её «Сестра», так что я окрестил её «Сестрой-Ползуньей» — просто подумал, что это сгодится. Понимаешь, я решил, что если змее нужно имя, то Сссессстра вполне подойдёт.