Робеспьер. В поисках истины

Молодые люди полюбили друг друга. Судьба свела их под одним кровом, и одинокое, скучное существование сделало их жертвами своей юности, взаимной, бессознательной, притягательной силы и мощных влияний, которые влекли их к любви. Он впервые познал, что такое любовь, в пламенных страницах «Новой Элоизы» Руссо, которую начал читать тайком в коллегии, а докончил в своей скромной комнате в доме Понтиви и дошёл до такого энтузиазма, что жаждал кому-нибудь повторять заученные им наизусть отрывки, которые он считал вдохновенными. А кому же лучше было их повторять, как не хорошенькому, милому, отзывчивому созданию? Поэтому он и декламировал жгучие фразы Руссо без конца молодой девушке, всегда и везде, как только он находился с нею наедине, что бывало часто. Кроме того, он читал ей тогда модные сентиментальные стихи и мифологические мадригалы. Затем он стал списывать из книг и посылать ей восторженные объяснения в любви и наконец и сам сочинять их, сравнивая свой пыл с вдохновением Руссо. Она же слушала и читала с упоением, уносясь в мир фантазии и чудных иллюзий силой его юношеского энтузиазма. Его присутствие было в её одинокой, мрачной жизни как бы лучом солнечного света, под блеском которого расцвёл бутон её юной жизни. Это чистое, непорочное существо, начинавшее жить без руководства родительской привязанности, не подозревая зла, всецело отдалось своей первой любви.

Однако вернёмся к Понтиви в ту прекрасную июньскую ночь, когда он искал в своих бумагах необходимый ему документ.

Долго не решался он разбудить своего секретаря, но мало-помалу в его голове начинали возникать беспокойные мысли. Не бросил ли молодой человек по ошибке этот документ в камин или, ещё хуже, не продал ли он его противной стороне? Никогда ни в ком нельзя быть уверенным!

— Три часа! — воскликнул он, смотря на часы. — По вашей милости, господин секретарь, я не сплю до сих пор. Теперь наступит ваша очередь!

Он встал, взял свечку, зажёг её и вышел в коридор.

Всё в доме спало, и в нём царила безмолвная тишина. Он один, казалось, охранял спокойствие всего дома, который всецело принадлежал ему и подчинялся его воле. Эта мысль, что он тут полный хозяин и может распоряжаться всем и всеми, как-то приятно щекотала его самолюбие. В своём длинном халате, с высоко поднятым подсвечником, седой головой и строгим судейским выражением чисто выбритого лица он казался какой-то статуей, сошедшей со своего пьедестала, чтобы осветить окружающий мрак.

Пройдя через длинный коридор и поднявшись по узкой лестнице в верхний этаж, он остановился перед дверью комнаты, занимаемой секретарём, и постучал сначала тихо, а потом громче.

— Ответа нет, — промолвил Понтиви, — как он крепко спит. Впрочем, это неудивительно в его годы.

Советник парламента уже хотел вернуться в свой кабинет и отложить дальнейшие розыски документа до следующего дня. Но в голове его снова проснулись подозрения, и он решил выяснить тотчас это дело. Поэтому он сильно толкнул дверь, и, к его удивлению, она отворилась. Он вошёл в комнату и прежде всего был поражён царившим в ней образцовым порядком, но через минуту он заметил, что в комнате никого не было и что постель была даже не смята.

Если секретарь не был дома в такое позднее время, то, значит, привратник был с ним заодно, и Понтиви дал себе слово подвергнуть его тяжёлому наказанию, но, размышляя таким образом, он неожиданно увидал шляпу и трость молодого человека. Мало того, на стуле висели его сюртук и жилет с жабо. Значит, Робеспьер находился внутри дома. Но где и у кого? Очевидно, он мог быть только у горничной его дочери, красивой двадцатидвухлетней чернокудрой субретки.

«Мне не следовало брать в дом такую вертушку», — подумал он и вышел из комнаты с твёрдым намерением прогнать на другой день как горничную, так и лицемерного секретаря. Он совершенно забыл о том, что был доволен молодым человеком, и о рекомендации аббата Рогана, но ему даже казалось пикантным сказать этому аббату: «Вы знаете, я должен был прогнать из дома рекомендованного вами секретаря. Я поймал его на чердаке с горничной. Признаюсь, даже лакеи в моём доме ведут себя приличнее».

Спустившись с лестницы, Понтиви неожиданно услышал шёпот и скрип двери. Он быстро погасил свечку и отскочил в сторону. При мерцании утренних сумерек он увидел, что Робеспьер шёл из комнаты его дочери.

В глазах у него помутилось, он задрожал всем телом и едва не бросил подсвечник в обольстителя своей дочери.

— Откуда вы идёте? — промолвил он сквозь зубы и, набросившись на него, схватил за горло.

— Мне больно, — застонал юноша, бледный, как полотно.

— Вам больно, — закричал во всё горло старик, размахивая подсвечником, — да я убью вас, как низкого негодяя, за бесчестье моей дочери!

Но в эту минуту кто-то схватил его за руку и отвёл удар.

Это была Кларисса, которая выбежала на шум, полураздетая, с распущенными волосами.

— Отец, отец! — воскликнула она, рыдая, и бросилась к его ногам, как бы умоляя о пощаде.

Её отчаяние ещё более вывело из себя Понтиви, который был вдвойне оскорблён её бесчестием как отец и глава семьи, которую до тех пор не омрачало ни одно чёрное пятно.

Робеспьер между тем оправился и хотел что-то сказать, но Понтиви грозно перебил его:

— Молчать! Ни одного слова! Слышите! Ни одного слова! Ступайте в свою комнату и дожидайтесь моих приказаний.

Эти слова сопровождались таким повелительным жестом, что юноша молча удалился.

— Что же касается тебя... — продолжал старик, обращаясь к Клариссе, но слова его замерли на устах.

Молодая девушка лежала на полу без чувств. Он поднял её, отнёс в её комнату и положил на первое попавшееся кресло.

На следующее утро Понтиви позвал Робеспьера и сказал ему повелительным тоном:

— То, что произошло вчера ночью, останется навсегда тайной. За обедом вы под каким-нибудь предлогом скажете мне что-нибудь оскорбительное, а я попрошу вас оставить мой дом.

— Но я готов загладить свою вину, — промолвил юноша.

— Вы предлагаете жениться на моей дочери! — воскликнул советник парламента, которому слова секретаря показались новым оскорблением. — Вы забываете, кто вы, г-н Робеспьер! Вы — муж моей дочери! Довольно, исполните мою волю.

Эпилог драмы разыгрался так, как желал Понтиви. Секретарь был удалён из дома за грубость, и никто не подозревал настоящей причины этого неожиданного события.

Кларисса серьёзно занемогла: у неё открылась горячка, и она долго не выходила из своей комнаты.

II

Прошло девятнадцать лет, и эти девятнадцать лет ознаменовались во Франции такими событиями, каких никогда прежде не видывал свет. Злоупотребления неограниченной властью возбудили всеобщее недовольство и привели к революции. Но это общественное возрождение вызвало в свою очередь злоупотребления свободой. Людовик XVI, Мария Антуанетта, значительное число аристократов и даже многие ни в чём не повинные жертвы погибли под гильотиной. Террор царил со всеми его ужасами.

Среди фанатичных патриотов, видевших в терроре единственное спасение от внутренних роялистских интриг и чужестранного вторжения, был Максимилиан де Робеспьер, бывший секретарь Понтиви, теперь называвший себя просто Робеспьером. Самый могущественный из двенадцати членов Комитета общественной безопасности, управлявшего Францией, он возбуждал во всех страх и, 36 лет от роду, он стоял во главе революции.

История представляется романом народов, но она более переполнена невероятными событиями, чем самая фантастичная, волшебная сказка, а французская революция занимает первое место среди исторических загадок со времени существования света. Действующие лица этой великой драмы невольно изумляют и поражают нас, словно они принадлежат к иному миру, к области чудовищной фантазии. Судьбе было угодно, чтобы секретарь Понтиви находился в числе этих гигантов, и, несмотря на достигнутый им неимоверный успех, он не изменился от быстро сменявших друг друга событий. После девятнадцати лет мы находим бывшего секретаря Понтиви в Эрмитаже Монморанси, в той же самой комнате, где Жан Жак Руссо написал свою «Новую Элоизу», таким же пламенным его поклонником, как в то время, когда под влиянием этого романа он разыграл печальный роман своей юности.