Робин Гуд с оптическим прицелом. Путь к престолу

А вот что… Окно. Хотя и узенькое, но достаточное, чтобы пролезть. Ну-ка, ну-ка, что у нас под окном? Карниз? Очень хорошо… Вылезаем… Ах, черт! Ну вот, руку ободрал… Вылезли… Два шага по карнизу вправо… Еще… Еще одно окно. Вот в него-то мы и влезем…

Итак, отделавшись от сопровождения, я выбрался в город. Ну пойдем-ка прямо. Пока улица не завернет…

— … Джон, а скажи: принц наш — он ведь, и впрямь, судьбою отмеченный? Вона как ему везет! Города на раз берет, в бою ему равных нет, из лука — да так сам дьявол стрелять не сможет…

— Дура-а-ак! — протянул бас Маленького Джона и следом раздался звук подзатыльника.

— Как есть дурак, — согласился голос Статли. — Принц — он ведь не потому принц, что воин великий, или там города брать может. Принц — он потому принц, что сердцем за людей страдает. Вот ты, Мэйси, сейчас сидишь, окорок жрешь, эль прихлебываешь, а принц…

Я стоял возле дома и, замерев, слушая рассуждения своих соратников…

— А чего сразу: «жрешь», «хлебаешь»?.. Чай, он тоже, с голоду не пухнет?!

Теперь звук был уже не подзатыльника, а полновесной оплеухи. Причем, как бы не двух…

— За что?!!

— Да за то, что скотина ты, Мэйси, неблагодарная. Ты-то думаешь, чем свое брюхо набить. И какой бы девке присунуть, а принц… Принц думает: как бы это так сделать, чтобы Мэйси Тэтчер мог к своей ненаглядной Маргарет вернуться? Живой, здоровый, да чтобы денег ему и на свадьбу хватило, и на домик, и на корову… даже на двух. И не об одном тебе, muflone dolbanutom, принц печется, а обо всех, кто в войске его, да кто дома остался. Чтобы сэр Вингли жив остался, чтобы богат был, и чтобы тебя и прочих голозадых не притеснял и не обижал…

— Тока плохо принцу будет, коли мы ему спину закрывать не станем, — вмешался де Литль. — Добрый принц, аж страшно инда делается… Евреев защищает, попусту обижать никого не дает… Епископ вон тутошний… Уж какими тока словами его не лаял. Принцу бы нашему повесить смутьяна, а тот…

— Что?..

— Что «что»? Приказал не трогать, да еще охрану к нему приставил, — Джон перечислил еще несколько подобных случаев, а потом тяжело вздохнул. — Пропадет он, ребята, через свою добрость, вот сердцем чую! Обманут, прикинуться, и…

— Так а мы-то, мы-то на что?! — хор возмущенных голосов. — Не дадим! Костьми за него ляжем!

— Примас Тук… ну, Адипатус, прямо так и сказал, — вмешивается Статли. — У отца его, сердце, мол, и впрямь, звериное, а этого нам господь послал в утешение за отцовы прегрешения. Ибо сердце у нашего принца доброе, наихристианейшее…

С этими словами Статли отправил опустевший кувшин в окно. Возьми он на пару пальцев левее и у обладателя «наихристианейшего сердца» возникли бы серьезнейшие проблемы со здоровьем. Я немедленно отошел и двинулся к крепостной стене. Ну их на хрен, доброхотов этих. Еще прикончат невзначай…

… «Ну, что, старая пила? — ликовал голос рассудка. — Съела?! Плохой, говоришь? А хороший тогда кто?..»

Совесть пыталась отбиваться, но явно неубедительно. Скоро она замолчала вовсе, а я, сам не заметив как, оказался прямо на городской стене…

— Пароль?

— Сталин. Отзыв?

— Ленин гад… то есть, Ленин рад… тьфу, пропасть! И откуда только это высочество такие слова выкапыва… Простите, принц. Не признал…

— Спокойно, солдат. Все нормально. А слова такие, чтобы врагу не произнести, понял?

— Так точно!

Я прошел по стене подальше от часового, и задумался, облокотившись о бруствер. Оказывается уже совсем стемнело? Дела… А меня мучает один вопрос: а что если датчане не отдадут двадцать тысяч марок? Опять грабить?..

Ничего хорошего в голову не лезло, и, чтобы развеятся, я тихонько замурлыкал старую-престарую колыбельную, которую помнил от бабушки. Бабуля, бабуля… Как ты там, без меня?..

Баю-баю-баюшки, Скакали горностаюшки. Прискакали к колыбели И на Рому поглядели. И сказал горностай: «Поскорее подрастай! Будешь в золоте ходить, Чисто серебро носить… Я к себе тебя снесу, Покажу тебе в лесу И волчонка, и зайчонка, И на топи лягушонка, И на елке кукушонка, И под елкою лису. Спи, малыш, засыпай, Скорей глазки закрывай! Спи со Ангелями, Со Архангелями, Со всей силушкой, Со Небесною…

— Э-эй! Э-эй, братко!

Я чуть было не подскочил от этого шепота. Окликавший говорил по-русски…

— Э-гей, братко! Что, спужался?

— Тебя, что ли? — спокойно, спокойно. Где он тут у нас? — Ну ты страшный, аж жуть!..

— А что? Напужать могу. И кой-что ишо…

Ага, вон он, притаился. Спрятался в тени бруствера — сразу и не углядишь… Ого! Да он там не один!..

— Все вместе пугать станете, или по очереди?..

— Хо! Зорок, — в голосе говорящего появились нотки уважения. — Новаградец, аль плесковский?

Это он про что? А-а, в смысле, откуда я родом?..

— С… Локтевский я…

— Ростовский, что ли? Знаю я там Локтево, — говорящий поднялся. — А звать тебя как, отрок?

Вообще-то представляется первым гость, но ладно уж… Уважим соотечественника…

— Роман. Роман Гудков. А ты кто будешь?

Но вместо ответа незнакомец делает шаг вперед. Теперь и я могу его рассмотреть. Мужик лет под сорок, крепкий. И двигается так, что сразу понять можно: подготовка какая-никакая имеется. Не спецназ, конечно, но кое-что явно может…

— Так ты старому Гудку сын что ли? — мужик подходит поближе. — Знавал я Гудка, знавал… В Полоцке вместе роту князю держали… Слыхивал я, что он к франкам отъезжал, а опосля у суздальцев огнище взял… Должно, и водимую себе нашел… А ты, значит, сын ему? Похож, похож… А тут что деешь?..

О как! Остальные двое тоже поднялись и уже обходят меня с двух сторон. Ишь ты! У одного вроде нож в руке? Ну, мальчики, это вы попутали! Я вам что: придурок из начинашек? Мечей при вас вроде не видно, а на ножах я вам и сам класс показать могу…

— Слышь, дядька, ты скажи своим орлам, чтобы стояли, как стоят, а не то у вашей компании похороны наметятся, — я чуть выдвинул из ножен ятаган. — Потом, ты бы назвался, а то нехорошо выходит: ты меня знаешь, а я тебя — нет. И вообще: это что вы тут делаете? Я-то — здешний, а вот вас я что-то не припомню.

— Как есть — Гудково семя, — усмехнулся тот, что заходил слева, но шаг назад все же сделал. — Смотри, Чурын: един супротив троих, а грозит…

— Спокойно, глуздырь, погоди войничать. Кровь-руду пустить завсегда успеем, а до той поры, мож, миром сговоримся? — Тот, что меня окликал, успокаивающе показал пустые руки. Затем проникновенно произнес, — Что тебе здесь, а, Роман, Гудков сын? Почто на людей одного языка с ножом скакнуть готов? Наша княгиня, дочь Менского князя, а мы ее бояре. Из старших воев, стал быть. Кому б ты здесь роты не дал, наш поп грех отмолит. А гривен всяко-разно поболе отсыплют. Чуешь?..