Робинзонада Яшки Страмболя

— Убери ногу, придавит!

Яшка пододвинулся ко мне. Я, привстав, подпирал рукой и спиной бок вагонетки.

— Убирай палку!

Вагонетка, тяжело проскрежетав по галечнику, села. Стало темно и тихо. Я сунул руки в рукава рубашки, Яшка придвинулся ближе ко мне: так теплее.

Мне за воротник капнуло. Я поднял голову. В дне кузова вагонетки — оно у нас за потолок — два отверстия. Очевидно, для болтов. Я нашарил в рюкзаке ножик, выстругал из палки две пробки, заткнул отверстия. За стеной гудит ливень. Нас с Яшкой бьет дрожь. Одежда прилипла к телу.

— Х-хх-олод-но… — говорю я.

— Мм-не нн-ичего… Я за-каленный! — бормочет в ответ Яшка.

В вагонетке тесно. Острая галька не дает долго сидеть на одном месте. Яшка, ворочаясь, пробовал привстать и треснулся лбом. Гроза не унимается. Мы еще теснее прижались друг к другу — мало-помалу согрелись. Яшка всхрапнул и тихонько засопел мне в ухо.

— Димка…

Я открыл глаза. Темнотища.

— Помоги, что ли… Не могу я один приподнять эту железяку.

Я пошевелился. По рукам и ногам забегали колкие мурашки. Яшка, ворочаясь, задел меня локтем по носу.

— Не вертись!

Я нашарил стенку вагонетки, попробовал выцарапать из-под нее несколько галек. Кое-как втиснул ладонь под край вагонетки, обдирая кожу. Мы закряхтели:

— Ыы-ы… Ыы-ых…

Вагонетка не дрогнула.

— Еще раз! — я привстал, стукнулся макушкой и обмяк.

— Больно?

Я выдернул деревянные пробки. Через отверстия брызнул свет — два расширяющихся книзу луча. Один лег на Яшкину взъерошенную макушку, другой — на плоскую, в серых крапинках гальку.

— Начнем?

— Давай!

— Н-у-у! Ы-ыы!..

— О господи! Ыы-ых!.. Давай, давай! Чувствуешь? Пошла!

— Никуда она не пошла!

— Давай! Чувствуешь, пошла?

— Не чувствую!..

— Погоди, надо сил набраться. Поесть бы! — почему-то рассердился Яшка.

Я взял рюкзак за углы, вытряхнул себе на колени его содержимое. Две живушки, намотанные на палочки. Коробочка спичек в целлофане, компас, обломок сухаря и бумажный кулечек с крючками.

Пожевав сухарь, мы попытались еще и еще раз приподнять вагонетку. Мы тяжело дышали. Ломило спины. Вагонетку мы не смогли приподнять даже на миллиметр. Она как будто вросла в землю. Беда была еще в том, что мы не могли выпрямиться: стояли-то на коленях!

С речки донесся всплеск, вскрик чайки и утихающий шум крыльев. Приставил глаз к отверстию и увидел в глубине неба крестик неслышного самолета. Под летчиком бескрайняя желтая степь. Ниточкой — речка Бутак, которой нет ни на одной карте. В речку Бутак впадает Жаман-Каргала. Сверху это не речка, а недоразумение. В месте ее впадения — крохотный островок. На нем в тальниках лежит перевернутая вагонетка, которую сразу не найдешь. Под вагонеткой — мы…

Безлюдье!

— Давай попытаемся! — уныло говорит Яшка.

— Надо рывком, понял? — отвечаю я.

Вагонетка под нашими отчаянными рывками даже не дрогнула.

— Начнем, Димка, подкапывать.

— Начнем.

Галька как спрессованная, но то не беда: под слоем гальки — камень. Это конец.

— Сколько человек может пробыть без еды?

— Десять-тринадцать дней.

— Правильно…

— А мы только что съели сухарь…

— Помнишь матросов, которых унесло на барже в Америку?

Я отмалчиваюсь, облизываю ободранные пальцы. Ногти сломаны. Через отверстие в нашу темноту проникают два горячих солнечных луча. Сейчас вторая половина дня. Жара — нестерпимая. Яшка снял рубашку и теперь сидит, как приклеенный. Трудно усидеть скрюченным в три погибели. Яшка ворочается и, касаясь голыми плечами раскаленных стенок, равнодушно ругается.

— Надень рубаху, — сказал я. — Не мешай мне думать.

Яшка обиженно засопел. Посопев, он стал глодать злополучную палку от плетня, которой мы подпирали вагонетку, делая вид, что это не так уж противно.

— Димка, когда через тысячу лет археологи найдут наши кости под вагонеткой, хоть лопни, не догадаются, что произошло.

Обглодав половину палки, Яшка сунул ее мне.

— На! Оставил тебе. Матросы, которых унесло в Америку, гармошку съели… — он повертел в руках кожаный футлярчик компаса. — В следующий раз пойду искать с баяном.

Мы угрюмо молчали. Была моя очередь отдыхать. Я развалился на всей площади, Яшка сидел между моих ног на корточках, положив голову на колени, и колупал стену ногтем. Мы не ели и не пили со вчерашнего вечера. За долгий душный день чувство голода притупилось. Отупевшие, обессиленные, мы сидели в безразличной и равнодушной дремоте. Иногда до нас доносилось блеяние. То блеяли крепко-накрепко привязанные в кустах козел и овечка.

— Зачем ты их так крепко привязал? — жалобно сказал Яшка, прислушиваясь. — Им есть нечего… Надо было привязать так, чтобы они в конце концов оторвались.

Я из штанов соорудил что-то вроде подушки, надел на голову и прислонился к стенке вагонетки. Мягко… Яшка совсем упал духом.

— Хорошо бы сюда твоего козла. Съели бы…

Яшкин палец перестал скрести ржавое железо в стенке.

— Не болтай!

— Я тоже не стал бы его есть! Он вонючий…

Под вагонеткой потемнело. В степи наступили сумерки. Впереди холодная ночь. Надо постараться уснуть. Земля остывала, дышалось легче. Что толку слушать бурчание в животе?

Сколько мы тут высидим без еды?.. Наше спасение невероятно. Кто наткнется на вагонетку, которая лежит на островке посреди речушки, каких впадает в Бутак десятки? Кому в голову придет искать под вагонеткой двух дуралеев?

Тоненько проблеяла овечка, козел вторил ей. Блеял он грустно и басом…

Зашумел перекат. Ночью он затихал. Запищали кулички, забегали по песку. Выкрикнула гортанное «иаа!» невидимая чайка. Наступило утро. Вскоре снова будет душно под вагонеткой, от духоты заломит в затылке, а у Яшки пойдет из носа кровь. Мы лежим в железном гробу, и надеяться нам не на что.