Робинзоны По Приговору
Шрифт:
И самое интересное - не мы сами виноваты в нашей слабости. Еда ещё есть и вода есть. И климат не должен был нас так быстро скрутить. Так что же валит людей? Что превращает совершенно здоровых индивидуальностей в полностью развалившихся существ? Я не верю в естественный ход событий. Так что может с нами происходить? Я могу предположить только одно - мы находимся в зоне радиоактивного выброса и губит нас не природа, а неестественное вмешательство человека в природу.
Эти три сумасшедших месяца, которые мы прожили на острове, довели нас до последней черты, до морального и физического истощения.
Каким же циничным и надругательским был приговор Верховного Суда о нашем помиловании! На самом
Прошло три месяца. А уже больше ста с лишним наших товарищей заплатили своими жизнями за непонятную прихоть антинародного правительства. И, конечно же, не гуманитарные соображения заставили нас страдать в этой трясине. Только самые античеловечные законы способны превратить людей в животных, а получившихся животных стравить друг с другом и заставить их уничтожать друг друга.
Лишь в дикое средневековье, когда жизнь человека ничего совсем не стоила, органы исполнения судебного решения могли привести в исполнение такой дикий приговор. Видимо судьи Верховного Суда ненамного ушли от судий Священной инквизиции.
Мне больше не о чем писать. И от моих рассуждений больше ничего не зависит. Нас осталось на острове всего тридцать восемь человек. Вот и всё. А вокруг дикая природа. И этим сказано всё.
10 октября.
Сегодня обычный день.
Обычный день для всей планеты.
А для нас сегодня праздник. Нет - даже большое торжество. И сегодня радуются все, кто ещё жив, кто дожил до сегодняшнего дня. А дожило до сегодняшнего дня двадцать три исхудавших, обессиленных, обезумевших существ, отдалённо напоминающие людей, коих роковая судьба соединила в своей тени.
Сегодня мы празднуем, наверное, самый главный праздник, в нашей сложившейся обстановке. Мы празднуем праздник жизни. Праздник начала возрождения.
Сегодня мы сняли свой первый урожай с нашего небольшого поля. Сегодня мы обрели свою вторую жизнь. Сто раз был прав Миссури, когда говорил, что наша жизнь не в разрозненном ожидании неизвестно чего, а в разумном труде.
И вот сейчас мне кажется, что двадцать три человека, ещё вчера стоявших одной ногой в могиле - сегодня спасены.
Да, немногие из нас дожили до этого победного дня. И после того решительного объединения, когда весь лагерь стал жить одной семьёй, многие из наших товарищей погибли от разных обстоятельств. Всего и не запишешь. Но сейчас уже ничто не сможет отправить нас на тот свет. Я верю в это. Все мы тянемся к свету и жизни.
Пшеницу мы сняли не вполне дозревшей. Но есть её можно и в таком виде. Стоит лишь подсушить зёрна на пламени костра и провеять их на ветру. Конечно, мы утешились тем, что у нас есть. К тому же наши желудки уже давно не рассуждают, на гастрономические темы. Их не интересует, что в них положили - было бы туда хоть что-то положено полноценное, похожее на привычную людскую пищу. А то они совершенно затосковали от того количества тропической растительности, которой мы их пичкаем весь последний месяц.
Остатки пшеницы, от тех запасов, что оставались после пожара, случившегося после первой резни, мы доели ещё в конце августа. И нам пришлось совершенно бесподобно исхитриться для того, что бы обмануть свои собственные органы питания. Мы стали иллюзионистами. Мы сами себя обманывали и убеждали друг друга в том, что вполне насытились незнакомой травой. ( Слава богу, что отравлений не было ).
Но вот теперь мы можем, наконец-то, поесть настоящего хлеба. Купер испёк его на открытой печи. С большой торжественностью, несдерживаемым нетерпением, мы отрезали
для себя по куску собственного хлеба, выращенного нашими общими усилиями. А ведь кто-то отдал свою собственную жизнь для того, что бы получить этот многострадальный урожай.1 декабря.
Очень экономлю бумагу. Заканчивается вторая и последняя тетрадь. И, может быть, это моя последняя запись.
Силы тают. Всё труднее с каждым днём становится ходить по нашему жалкому убежищу.
Да. Теперь уже не стоит тешить себя надеждой на будущее благополучие. Всё кончено. И нам пришла пора признать явный факт. Природа полностью сломала нас. И больше не о чем рассуждать. Что-то уничтожило всё население нашего острова. Что-то тянет из людей оставшихся ещё в живых последние соки.
Наш, когда-то спасительный урожай, стаял на глазах, как ком снега летом. Нет. Я не хочу написать слова осуждающие тех, кто совершил всё произошедшее. Кто съел все запасы продовольствия и тем самым обрёк на смерть не только себя, но и всех нас. Наши жизни погублены. Теперь и я не верю в какое-то либо спасение. Мы всеми забыты и потеряны в истории. Да и есть ли кто живой в том мире из которого нас удалили неопределённое время назад?
Руководство в лагере я передал Ларсену. Он ещё что-то может делать реальное. А я уже выдохся. Мой конец неизбежен. Впрочем, так же неизбежен конец всех других обитателей острова, живущих кучкой, замороженным племенем до каменного века.
Люди не уходят в болота, что бы умереть от страшных хищников. Они спокойно ждут своей смерти в своих маленьких домиках. И даже точно не знаешь: жив обитатель этого обсыпанного землёй шалашика или уже умер. Никто из людей не выходит на улицу. А оставшиеся собратья по несчастью совершенно безучастны ко всем происходящим процессам и ничего не хотят делать.
Люди уже смирились. Конечно - наши усилия бесполезны. Совершенно все мы погибнем. Всё разрушит природа и то, что есть в этой природе.
Всё понимает и Ларсен и он никого больше не тревожит, ни уговаривает и не угрожает никому. Даже такой оптимист, как он, стал ко всему безучастен. Он, ни о чём не думая, спит, ест, ходит к полю и делает прочую разнообразную работу. И лишь когда он приходит ко мне, приносит мне какую-то еду и ухаживает за мной, как за ребёнком, только тогда появляется в нём что-то осмысленное, одушевлённое и я сказал бы, даже,- нежное. В остальное же время он ходит мрачный и скованный в движениях.
И в нашем хозяйстве, так же как и у всех нас в индивидуальной жизни, наступил полный упадок. То, что мы засеяли для второго урожая, совершенно заросло и покрывается джунглями. Вечные дожди, жара, духота, растения-паразиты - всё, вместе взятое, уничтожает чахлые прихотливые растения, ориентированные на континентальный климат. Да, если и вызреет хлеб, то никто не пойдёт его убирать. Все обитатели лагеря будут к этому времени попросту мертвы.
Питаемся мы листвой, смешанной напополам с корой деревьев. Желудки не хотят принимать в себя эту бурду. Да и есть ли у нас эти самые желудки, кишки, лёгкие, мозг и сердце?
Наша жизнь уже вошла в проход, который уводит из этого мира в мир иной. Я закрываю глаза, а сознание фиксирует мысль: если я не открою глаза моментально, то умру. И я с большим трудом разжимаю скованные необычайной тяжестью веки.
Наверное, и не стоит именно так вот жить. Не будет нам никакого спасения ни от урожая, ни от духовного прозрения и медитации, которых достигли уже все обитатели лагеря. Всё впустую, всё проходит. Но я-то ещё жив. Я ещё держу в своей руке авторучку, и я ещё в состоянии донести до потомков мою ужасную историю о нашей жизни и летопись нашей кончины. Я рассказываю о зверствах и предрассудках, о цинизме и издевательствах. Я стараюсь рассказать обо всём честно.