Робокол
Шрифт:
Пышность и объем те же, в целом похожая фигура, но… Анн никогда не красилась в белый. Этот цвет ей не шел, и она знала это с детства, Дима же видел явно выбеленные волосы, и это зародило в нем приятные сомнения. Сердце уже не так стучало, но тревога осталась – иначе почему бы он стал бояться, если все нормально?
Наконец, в пресловутом зеркале посреди табачной колонны мелькнуло лицо. Дима готов был поклясться, что знает его. Ну, разумеется!
В двадцати метрах от него, выклянчивая у парня вторую пачку сигарет, стояла воровка и развратница – Китти.
Две по сто
«Разогнаться на драндулете и въехать в нее сзади! Нет, придурок этот рядом – сломается у девки что или головой стукнется, он доложит… Что, если потом рвануть отсюда? Лажа! С острова не убежишь, тоже нашелся гангстер – решает тут, как профессионал… Так
Как он и предполагал, Китти вела очередную жертву. Черноволосый японец в белой офисной рубашке, при галстуке, но без пиджака еле удерживал на плече плоскую сумку с ноутбуком и документами, постоянно норовившую соскользнуть до локтя. Китти все время поправляла сумку назад и наверняка успела увидеть, чем в ней можно поживиться. Мужчина был «нахороше», а подружка вполне себе соображала: она успела выклянчить себе пачку курева, а сама стреляла сигаретки из его кармана, на что он хохотал и пробовал прикурить для нее, но всегда мазал.
На такого клиента не нужно много времени, чтобы рассудок ушел в подпол, – девушка знала схему. Теперь они должны пойти в уединенное место, он будет пить и угощать, она – делать вид, что ей хорошо, ей давно уже за глаза, ей хватит. «Ах, как же я так попался! – переживал Дима. – Неужели нельзя было догадаться?!» Он проследил за ними до самого места – это был такой же неприметный отель. Когда Китти проделала всю процедуру регистрации и, подхватив жертву под мышки, пошла заволакивать его на этаж, Дима вскочил в лобби и уставился на стол с отверстиями для ключей. Какой же у них номер? Спрашивать, по понятной причине, было небезопасно. Он сунул секретарше свою банковскую карточку, и та принялась изучать надписи, ни одной из которых не могла разобрать. Пришлось показывать паспорт, и подозрительная хозяйка сделала запись в свою книгу: иностранец в традиционном отеле вдвойне иностранец!
Через полчаса Дима отыскал номер Китти – благо он оказался на одном с ним этаже. Ждать, ждать и ждать – вот все, что оставалось преследователю. В коридоре можно было навлечь на себя подозрение, и он прислушивался в своем номере, вскакивая с циновки при каждом шорохе. Прошел час, другой, Китти не выходила – может, она грабит не всех, только иностранцев, а может, черноволосый и впрямь ее друг. Дима отказался от сочинения сценариев.
В такой нервный час казалось, что похожую ситуацию переживал он на «Робоколе», но не мог припомнить, с чем это было связано. В промежутках между шорохами из коридора и последующим частым сердцебиением, когда он на несколько минут успокаивался, в голове возникали сцены с проводами солнца. Особенно та, с прожектором мощностью с целую электростанцию. Был ли тогда испытан военный лазер или иное оружие, но солнце по правде стало видно позади гигантского пирога циклона. Что-то поистине из ряда вон!
С того раза Дима чаще стал обращать внимание на светило. Ему казалось, пусть это и выглядело абсурдом, что солнце тогда… в какой-то степени помогло. В том смысле, что должно было добавить себе яркости, силы, сделать шаг вперед к «Робоколе». Дима почувствовал в тот ненастный вечер, будто солнце не далекая древняя звезда – оно живое существо, и слово «живое» – самое подходящее определение.
Попав в Японию, он уже относился к светилу иначе, как порой относятся к неизвестному дети, – они его уважают и немного боятся, и, лишь повзрослев, осмеливаются задать взрослым вопрос про непонятное явление. Пока же чада не сообразят, что про это можно спросить, есть такой период времени между обнаружением чуда и развенчанием его путем рационального объяснения взрослого; как раз такой похожий период переживал Дима. Спросить, поискать каких-то толкований еще не приходило ему на ум. Загадка продолжала оставаться загадкой.
Свет комнатной лампы отражался в стакане, и Дима нет-нет да и поглядывал на яркий блик, может, поэтому из головы не шла солнечная шарада. «Что, солнце, поможешь?» – неожиданно подумал он, и в голове вскоре нарисовалась вся схема.
Дима подхватил стакан и бесшумно выскочил за дверь. На дно стакана легли две оставшиеся монетки по сто иен. К счастью, между коридорной бамбуковой дорожкой и дверьми в номера было небольшое пустое пространство. Димин стакан с деньгами встал на бетонный пол, почти прислонившись к двери, за которой проводили время Китти и ее дружок. Стакану, вернее, его свойству звенеть и разбиваться, предстояло определить,
был ли черноволосый честным, законным другом девицы или очередной жертвой. Пока же Диму ждал детский канал на крошечном телевизоре – новое японское развлечение немецкого юриста.Незаконный
Ловушка сработала довольно поздно, Дима еле успел прибавить громкости в телевизоре. Девушка зашипела в ответ на неожиданное звяканье, а потом притаилась. Но было поздно – Дима преодолел внушительное расстояние до ее номера и сделал это так быстро и бесшумно, что она не успела связать два явления. Но и Дима не был профессионалом. Схватив ее за локоть, он растерялся: до этого ему не подумалось, а сейчас он понял, что она ведь может закричать. Но она шипела, как шипят встревоженные ежи. Дима неумело закрутил ей руку за спину и ее ногтями ободрал себе кожу на запястье. Другой рукой он попробовал заткнуть ей рот, но при этом сильно измазался в помаде.
Наконец они оказались в Диминой комнате, и тут он немного осмелел. С размаху он влепил Китти смачную пощечину. Очень неожиданно и, главное, резко получил от нее ответную. Его щека загорелась, и на пару секунд он оказался дезориентирован. Китти рванулась к двери, но путь оказался отрезанным. В отличие от него, у девушки навыки ориентации в трудную минуту оказались куда лучше. Только вот одно: она почему-то не издавала никаких звуков, а Дима боялся всего больше не ее движений, а именно крика. Юрист накинулся на беззащитную жертву и снова попытался зажать ей рот. Но тут она пребольно укусила его за палец, и вместо нее закричал он сам. Его спасла только реклама подгузников по телевизору – на высокой ноте малыш давал свое громкое японское «о’кей» толстому памперсу.
То ли укус, то ли подбадривающий толстый карапуз с экрана, а, может, вырвалось что-то скрытое в подсознании, но Дима вдруг ощутил необычайное вожделение. Наверное, в его глазах отобразился огонь, потому что только это впервые напугало девушку. По ее взгляду можно было заключить, что бедняжка не знает, как сопротивляться такому зверю.
И вдруг – Дима готов был поклясться, что глаза его тогда не обманывали, – на детском канале рекламу сменила компьютерная игра. Сама по себе никакая игра не смогла бы остановить его страсть в ту минуту; но то, что было в игре, заставило замереть. На характерном для игр ядовито-лиловом фоне, имитирующем море, прямо по цифровым волнам шла… «Робокол» и гудела, жужжала и чуть не орала каким-то неистовым звуком. Если все элементы игры на том телевизионном экране были с неровными, зубчатыми краями, напоминавшими, что игра родом из девяностых годов двадцатого века, то судно было выполнено в превосходной современной графике, и поэтому не было сомнений, что профиль был именно того корабля. Камера стала наплывать на мыс посудины, и, к невероятному изумлению зрителя, сначала из невзаправдашней воды выскочила невзаправдашняя золотая рыбка, а когда невидимый рыбак подхватил бедную на крючок и уволок из поля зрения, на борту приблизившейся посудины Дима прочитал криво написанное название – «Скайбриз».
Если быть точным, сначала он подумал, что все померещилось, но кораблик с экрана не исчезал и, хотя раскачивался на ненастоящих волнах, все также гордо нес свое название. Дима снова и снова перечитывал английское «Скайбриз». Но его шок на этом не закончился, поскольку из кают-компании весело выкатился белобрысый англичанин, а в том, что это был именно англичанин с патрульного катера береговой охраны, Дима не сомневался. Так вот, капитан вытащил огромный ластик, перегнулся напополам и стер название, быстро начиркав другое. Пересохшим ртом Дима попробовал проглотить слюну, но только засаднило горло. Название, написанное белобрысым, шло мелким шрифтом. Перескочив через Китти, Дима рванулся к телевизору и прильнул почти к самому экрану. Надпись на корабле гласила – «Sunshock» («Солнечный шок»). Потом белобрысый оголился и подставил под солнечные лучи свою треугольную спину. На весь экран возник поднятый большой палец белобрысого и смачный звук «Вау!»
Наверное, физиономия юриста вызывала подлинное сочувствие. Девушка могла бы пять раз убежать, но, словно околдованная, сидела на полу. Ее лицо было измазано помадой и выражало недоумение и даже жалость к нравственно поверженному. Так юные владельцы котят и щенков смотрят на неудачи своих питомцев, глазами говоря: «Ну, и глупенький же ты у меня!» Прискорбно, что Дима сам не понимал, что произошло, – не понимал умом, но концы событий неминуемо сводились в его голове, изо всех сил тянулись друг к другу. Тонкая стенка отделяла молодого человека от осознания только что увиденного.