Родник пробивает камни

Николай Петрович однажды даже как-то заглянул в личное дело своего помощника, чтобы узнать, сколько лет ему еще работать до пенсии. Однако по этой статье ничего не помучилось — помощнику было только пятьдесят пять. У министра он в почете. Последние десять лет он бессменный член месткома, в котором руководит культкомиссией. Попробуй подкопайся к нему, переведи его в инспектора, когда ни в работе, ни в поведении у него ни сучка, ни задоринки. А вот человек столкнулся с ним первый раз и такое врубил, что вряд ли скажешь точнее: «Ловок, как ртуть на блюдце, никак не ухватишь…» А попробуй докажи, что он бюрократ. Такой шум поднимет, поставит на ноги все — местком, друзей по министерству, ляжет с предынфарктным состоянием в больницу и из воды выйдет сухим.

— Говорите, как ртуть на блюдце?

Петр Егорович ответно улыбнулся.

— Если б не пугнул заводом и Старой площадью, то вряд ли попал бы к вам на прием.

Заместитель министра встал и прошелся вдоль длинного и большого стола. Он словно колебался: говорить или не говорить то, что ему очень хотелось сказать старому человеку, пришедшему хлопотать не за себя, а за калеку, который ему не приходится ни братом, ни сватом? И решил сказать.

— Я понимаю вас, Петр Егорович. Правила, утвержденные Минздравом относительно предоставления инвалидам Отечественной войны автоколясок и «Запорожцев», жесткие. А поэтому мы сейчас совместно с Минздравом готовим на коллегию министерства новый, более расширительный перечень медицинских показателей, по которым будут решаться вопросы предоставления инвалидам Отечественной войны автомашин марки «Запорожец».

— А если инвалиды умрут, так и не дождавшись этого расширительного перечня? Ведь война-то кончилась уже, слава богу, двадцать с лишним лет… Самым молодым инвалидам войны уже под пятьдесят, а они, как ни говорите, все люди травмированные…

— Готовим, готовим, Петр Егорович. Скажу вам как депутат депутату: за этот расширительный перечень деремся с Минфином по каждому пункту чуть ли не на ножах; отстаиваем, доказываем, заваливаем их письмами, а они, как неприступный утес, хладнокровно считают каждую государственную копейку.

Каретников протяжно вздохнул и вытащил из кармана трубку.

— Ох, эти «фины»!.. Нашли тоже на ком экономить государственную копейку. — Бросив взгляд на замминистра, Петр Егорович спросил: — Можно?

— Курите. — Лицо замминистра выражало не то недовольство собой (слишком уж разоткровенничался), не то собственное бессилие решить давно мучивший его вопрос так, как ему хотелось бы его решить, как, по его соображениям, было бы по-настоящему государственно и партийно.

— Конечно, если сравнить с первыми послевоенными годами, то возможности обеспечения инвалидов войны автотранспортом у нас в стране значительно расширились, но и эти возможности далеко не достаточны. А поэтому и мы со своей стороны делаем все, чтобы каждый безногий инвалид войны, а также инвалид, нуждающийся в мотоколяске или в «Запорожце», получил их.

Телефонный звонок прервал разговор, который, по существу, уже заканчивался, но самое главное, во имя чего пришел в министерство Петр Егорович, заместитель министра ему еще не сказал. Что на следующем депутатском приеме он ответит инвалиду Иванову, который ждет этого ответа и на что-то надеется? Петр Егорович мысленно готовил этот последний, главный вопрос, на который ответ может быть только конкретным: будет у Иванова «Запорожец» или не будет? И он задал тот вопрос, когда замминистра, закончив телефонный разговор, посмотрел на часы.

— Ну, а что же я скажу на очередном депутатском приеме инвалиду войны Иванову? — спросил Каретников.

Замминистра отодвинул документы чуть в сторону, положил на них пресс-папье и долго-долго смотрел в глаза старика. Тот даже поежился под его взглядом.

— А Иванову на приеме скажите, что через месяц, не позже, у него будет «Запорожец».

Каретников даже привстал:

— Даже через месяц?

— Да. Этот вопрос я должен провести через коллегию. Так требуют правила, когда идет вопрос об исключении из правил. — Николай Петрович подошел к Каретникову и, положив одну руку на плечо старика, другой крепко сжал его негнущуюся кисть. — Спасибо, Петр Егорович.

— За что же мне-то спасибо? Вам спасибо, Николай Петрович, — растерянно засуетился Каретников, не зная, что делать с трубкой — потушить ее или в руках с ней выйти из кабинета.

Николай Петрович понял растерянность старика:

— Ничего, курите. У нас здесь все курящие.

Тронутый крайним откровением, может быть и не всегда уместным для человека государственного ранга, обласканный почти сыновней искренностью, Петр Егорович стоял посреди кабинета и напоследок хотел сказать заместителю министра что-то душевно-благодарное и вместе с тем полезное — как-никак Петр Егорович Каретников прожил большую жизнь и на своем веку видел и добро, и зло.

— А я, признаться, шел к вам не с пустыми руками. Думал, что будем говорить на басах.

Замминистра от души и громко рассмеялся.

— И на какие же вилы вы собирались меня поднимать?

Каретников из нагрудного кармана чесучового пиджака вытащил согнутую пополам ученическую тетрадку.

— Вам сколько годков сейчас, Николай Петрович?

— Через два года стукнет полста. Так вроде бы ничего, пока еще можем, а вот старые раны, полученные под Бобруйском и под Варшавой, иногда, особенно перед непогодой, дают себя знать.

— Значит, приходилось? — Петр Егорович разгладил на ладони тетрадь с выцветшей, в трех местах с чернильными кляксами обложкой, на которой в левом верхнем углу был профиль Ленина, а внизу стояли слова, набранные типографским шрифтом, — Помните эту тетрадку? В тридцатых годах вы на таких тетрадках решали задачки по арифметике. Вчера рылся в комоде и случайно наткнулся. Смотрю — почерк сына. Вот и захватил, чтобы в случае чего, если сам не смогу свои мысли как надо донести, то, думаю, может, Владимир Ильич поможет. Я частенько ныряю в его книги. А родник этот считай что бездонный.

— Так что там написано? — замминистра проворно вытащил из нагрудного кармана очки.

Вытянув на полную длину руку, Петр Егорович почти по складам, с каким-то особым нажимом на отдельных словах прочитал вслух:

— «Умен не тот, кто не делает ошибок. Таких людей нет и быть не может. Умен тот, кто делает ошибки не очень существенные и кто умеет легко и быстро исправлять их». — Петр Егорович аккуратно свернул на сгибе тетрадь и бережно положил ее в нагрудный карман. — Тем и сильна наша партия и наше правительство, что чтут эти ленинские слова. Попробовали мы вести большое хозяйство с совнархозами — видим, навару большого не получается, давай вернемся к старым, но испытанным методам, — и, что же, вернулись и не побоялись сказать народу, что эксперимент не очень удачен…

— Интересно и любопытно, — улыбнулся замминистра.

— Или наоборот: как в свое время горячие головы разругали травопольную систему? Помните?

— Как не помнить? Это была известная дискуссия в агрономической науке. Не понимаю лишь одного.

— Чего вы не понимаете?

— Зачем вы приводите эти примеры, Петр Егорович? — Лицо замминистра стало строгим и сосредоточенным. — Вы хотите указать на какие-нибудь ошибки в работе нашего министерства?

— Я этого не хотел сказать. Я просто хотел посоветовать вам, а точнее, спросить вас: нельзя ли нам, в наш век автомобилей, когда мы хотим одновременно посадить сразу всю нашу Россию на автомобиль, — нельзя ли в начале на этот автомобиль, не на «Волгу», не на «Москвич», а на маленького «Запорожца», посадить всех безногих инвалидов войны, а также тех инвалидов войны, которым до зарезу нужна эта машина? Их, инвалидов, ведь все меньше и меньше. Они уходят из жизни, как вода в песок, вымирают.